Судя по всему действительно беда с юкозом у тебя.

перестало троиться

Тёма не раз удивлялся тому, насколько яркие приходят сны, если ты в плохом состоянии духа или если
напился до беспамятства.

так и смута внутри человека притягивает к себе дурные образы и воспоминания.

В этом сне дом был одноэтажным.

Почему у него возникло ощущение дежа-вю?

По себе знаю, если напиться до беспамятства - сны практически не снятся. А вот с похмелья - это да, тогда сны снятся яркие, как бредовое кино смотришь.

Сомнительно. Дежа-вю во сне? Хотя, что-то такое и может быть.

Вот только не быстрый ли переход от гибели жены до похорон? Она в прошлой главе погибла, а в этой уже канун похорон.

В Кладбище домашних животных кстати, похороны Гейджа, насколько помню, прям на следующей страничке после грузовика

Тут я настаиваю. У меня часто такое бывает, что локация во сне уже как бы знакома по сотням снов до этого.

Хотя я в "Пути грозы" тоже эти факты пропустил.

Можно парой предложений отписаться. Мол беседы с полицией, соболезнования соседей и друзей Тема почти не помнил. Эти дни прошли как в тумане. Остался только горький осадок. И все. Читателю достаточно. Он и сопереживает, и понимает, что те дни он него не скрыли, не утаили. Что тогда тяжко гг было, фигово.

страстно желал проснуться, не оборачиваясь.

И как и у трэшкина, у тебя много неопределенностей в тексте, вроде "какой-то", "хотел что-то найти". Избавляйся.

Он закрыл глаза, приказал себе тотчас проснуться, открыл

Тёма раскрыл глаза, продолжая кричать.

Достоевского и обратил внимание, что он часто использовал эти неопределённости - "какой-то", "какая-то". Так что - это Фёдор Михайлович виноват

Сейчас есть некоторые каноны по фокалу.

но и их можно нарушать, если с умом

и в чем же фишка при написании "как-то изменилось лицо" ? Где здесь то разумное противоречие правилам?

персонаж пока не определился, что именно изменилось в лице.

Так вот чем занимаются руководители, когда засыпают подчинённые! В фэнтази бук ходят. Развеяно ещё одно детское верование :'(

Заметила в тексте много слов "походило"

И как и у трэшкина, у тебя много неопределенностей в тексте, вроде "какой-то", "хотел что-то найти"

Фёдор Михайлович виноват

Это я так ухожу от одного штампа, создавая другой. Конгениально!

Мишаня скучал. Он всегда ненавидел эти символические выходы в свет. Эдакая обязательная часть деловой жизни – время от времени собираться в пафосном ресторане, заказывать красиво разложенную, но в остальном ничем не примечательную пищу, небрежно просить налить дорогого вина, которое отличается от того, что стоит на полках супермаркетов, лишь наличием пыли на стекле, даты изготовления, которую ты не можешь помнить, потому что тебя ещё не существовало, бессмысленной легенды и ценника, вызывающего лёгкий приступ тошноты. Естественно, Мишаня время от времени мог себе это позволить: его книги расходились, как «айфоны», его издательство, не желая отпускать дойную корову, платило приличный процент с продаж, его жена, сидевшая сейчас рядом с ним, зарабатывала хорошие деньги на своём фитнес зале.

Возле неё тарелка, вилки и ножи, словно куклы, послушные талантливому кукловоду, находились каждый на своём месте.

Вообще-то и мне речь главреда кажется вполне добродушной. Меня бы, как писателя, его слова не обидели бы.

Прочитал второй отрывок. Жду продолжение. Интересно узнать, в чём главная интрига романа (особенно мистическая составляющая).

Тёма скучал.

Естественно, Тёма время от времени мог себе это позволить:его книги расходились, как «айфоны», его издательство, не желая отпускать дойную корову, платило приличный процент с продаж, егожена, сидевшая сейчас рядомс ним, зарабатывала хорошие деньги на своём фитнес зале. Он имел средства выпить бутылочку «Chateau Figeac», не задумываясь о том, на что он будет жить до следующей ежемесячной выплаты, но всё же необходимость тратить деньги за воздух и эфемерное ощущение состоявшегося хомо сапиенса, портила настроение.Он бы сейчас с большим удовольствием заперся у себя в комнате, приглушил свет, открыл бутылочку нефильтрованного пива, открыл «Молодых львов» на той странице, где остановился вчера, и выпал из этой суетливой светящейся и подмигивающей жизни на пару часиков.
Но вместо спокойного уединения емуприходилось праздновать свойтриумфвэтом неуютном ярко-освещённом зале.Триумфомна этот раз был его новый роман «Кукловод», которому главный редактор прочил небывалый успех.

Тёма, которого в издательстве всегда называли Артемий Павлович и никогда не сокращали обращение до «Артёма», иногда думал, что с какого-то момента егоработы в издательстве перестали читать. Как только стало ясно, что курочка несёт золотые яички, всё внимание сосредоточилось не на яичках, а на самой курочке. Начались бесконечные интервью, встречи, симпозиумы, автограф-сессии. Мнением Тёмы стали интересоваться все. Что он думает о политической жизни в стране? Какое его любимое блюдо? Какие книги достойны, по его мнению, чтобы их прочитать? И так далее и тому подобное. Тёме даже казалось, что в последние пару летонговорит больше, чем пишет.
Сейчас жеонусиленно старался не говорить. Онулыбался и медленно кивал, слушая, как главред Максим Максимович, которого за глаза называли Штирлиц, громким голосом рыночного торгаша в сотый раз рассказывает историю про то, как Артемий Павлович попал к ним в издательство в качестве молодого неоперившегося графомана.

Компания заулыбалась, но скорее не из-за анекдота, а из-за довольного вида главреда.

- Так что, думаете, он такой? Хрен вам.
Он так и сказал – «Хрен вам». Максим Максимович никогда не лез в карман за красивым и эстетичным словцом, а рубил прямолинейно, по-полковничьи грубо.
- После его звонков уменя уши горели от трубки.Он выяснил все, понимаете, все номера, по которым меняможнодостать, и поверьте, он меня действительно достал.

Компания сидела за круглым столом в тихом углу ресторана. Был четверг, и зал оказался полупустым. Официанты лениво перемещались, словно решили немного отдохнуть перед пятничным авралом. Рядом с Тёмой сидела его жена Лиза, [color=blue]облачённая в элегантное чёрное вечернее платье. [/color]Она, словно созданная для походов в ресторан, сидела с прямой спиной, слегка улыбаясь словам Максима Максимовича. Возле неё тарелка, вилки и ножи, словно куклы, послушные талантливому кукловоду, находились каждый на своём месте. Здесь она соблюдала строгий порядок, не позволяя приборам и посуде внести хотя бы малейший хаос.

Слева от Тёмы расположился агент, Татьяна Алексеевна, худенькая невысокая дама лет пятидесяти, самой главной отличительной чертой которой были глаза, колкие и острые. Тёме казалось иногда, что её взгляд причиняет физическую боль. Он почему-то представлял себе проржавевший штопор с деревянной ручкой, которым Татьяна Алексеевна буравит его, медленно и с садистским наслаждением. Тёма, разговаривая с ней, всегда смотрел куда угодно: на пол, на свои руки, на рот Татьяны Алексеевны, лишь бы не встречаться с ней взглядами. В его страхе была доля чудачества, но он ничего не мог поделать с собой. Это было сродни суеверию: взглянешь под полной луной в глаза своему агенту, и десять лет не будет тебе счастья.

Между Татьяной Алексеевной и Максимом Максимовичем, который разместился прямо напротив Тёмы

Толстяк поминутно обтирал голову огромным платком, но всё равно сидел, словно обмазанный толстым слоем жира. Тёма даже невольно скривился от отвращения, представив, как обнажённое тело Широкова специально намазывают жиром две пожилые суровые дамы в кожаНых (одна Н) обтягивающих платьях из арсенала садо-мазохистов.

Святослав был художником всех пяти книгТёмы, включая сборник, гдеонсделал картинки к каждому рассказу. Обычно живой и весёлый, сегодняонбыл словно в воду опущен. Бледные щёки впали, заострив черты лица. Онсмотрел на Максима Максимовича и в то же время как будто сквозь него. Тёма несколько раз порывался спросить его, в чём дело, но так как онсам сегодня находился в центре внимания, то возможности емуне представилось.