Добавлено (05.12.2012, 14:43)
---------------------------------------------
Поделюсь своими ощущениями от прочитанного вообще и подтверждённое этим куском главы.
У меня сложилось устойчивое ощущение, что ты постоянно пытаешься "изобрести", завернуть, что-то этакое-такое. Как говорится:"хочу такое же зелёненькое, но только с розовеньким бантиком". Можешь не верить мне, но поверь А.П.Чехову, который говорил:"пишите проще и..." Можешь закончить фразу как хочешь. Я бы её закончил так:"...и вас будут читать". Надеюсь не обидел.
К тексту вернусь вечером.

Добавлено (17.12.2012, 10:35)
---------------------------------------------
Продолжим, наверно))
______________

ГЛАВА 5

Бой, который, по сути, закончился, так и не успев начаться.
Вопреки моему твердому мнению о том, что сражения длятся едва ли не целый день, эта битва продолжалась лишь несколько мгновений... Несколько мгновений оглушительного шума, криков радости, воплей боли и ужаса... Несколько мгновений, наполненных убийствами, мольбами о пощаде, безнадежными всхлипываниями... Всего лишь несколько залитых кровью мгновений смерти...
Это была чудовищная резня!
После боя Гуннар уверял нас, что настоящее сражение выглядит именно так, каким оно предстало перед нами - быстрым и беспощадным. Я же был разочарован - никакого упоения битвой, не покидавшего меня в пути, после резни я не почувствовал. Только горький вкус чужой крови на губах да неприятный осадок на душе от всего, что явилось моему взору.
Но все это было после...
А поначалу вражеское войско, опешив при виде нас, остановилось, заволновалось, приводя оружие в боевую готовность. Затем к нам навстречу, бросив мечи на снег, выдвинулись всадники для переговоров.
Их было четверо.
Три всадника были одеты в блестевшие на солнце кольчатые брони. Ярко красные плащи укрывали их плечи, а высокие сапоги такого же цвета обхватывали ноги до колен. Головы их, оставшиеся непокрытыми в это морозное, хоть и солнечное, утро и бритые на наш манер, венчали чубы. К плащу одного из всадников был приторочен меховой воротник; на груди другого я заметил железный оберег. Щиты в знак мира висели на седлах острым концом вверх. Из оружия всадники не взяли даже скрамасакса. Они ехали, держа раскрытые ладони на виду, показывая, что не хотят сражения.
Рядом с ними шел, опираясь на кривой посох, старый волхв. Седая редкая борода доходила ему до пояса, а грязные волосы копной торчали во все стороны. Он шел, постукивая перед собой посохом и без конца покачивая головой.
Ничего необычного во всадниках не было. Одеждой, внешним видом они походили на нас, но не на сказочных хазар.
Вадим, посмотрев по сторонам, кивнул головой, протянул свой меч Улебу, и навстречу послам также отправились четверо: помимо старосты это были Ворон, великан Горыня - сотник дружины Неревского конца, и Изяслав. Еще по прибытии на холм Вадим расположил на дороге Неревскую сотню, прибавил к ним несколько десятков копий славен. Оставшиеся славене во главе с Вадимом осели на вершине холма. Дружину же Людина конца воевода припрятал в лесу. Поэтому Изяслав и поехал с отцом на встречу, дабы числом послов не отставать от непрошенных гостей. Благо, сын воеводы был уже вполне зрелым воином. Темные усы украшали его лицо, заставляя нас по-доброму завидовать другу; а кольчатая броня, ладно сидевшая на мощной груди, указывала на знатный род молодого воя.
Мы с Улебом стояли плечом к плечу позади насупившихся кметей, глаз не отрывая от остановившихся друг перед другом послов. Поверх рубах мы надели кольчатые брони с медным изображением пардуса на груди - наследство отца, а ноги надежно защищали от подлого удара из-под щитов высокие кожаные сапоги.
- Это не хазары! - прошептал мне брат. - Там нет хазар! - В голосе его слышалось разочарование.
- А может, они ничем не отличаются от нас? - заметил, стоявший за нашими спинами, норманн.
- Гуннар, ты же дожил до седых волос! А уму почему-то не набрался! - сморщившись, махнул на старика Улеб. - Если даже мы с вами, норманнами, живущими неподалеку, и то разные, тогда какими должны быть хазары?!
- Скоро вы все узнаете, щенки! - затрясся от смеха Гуннар. - Совсем скоро вы все узнаете!
Как нам рассказал после Изяслав, встретившиеся для переговоров всадники первое время молчали, оценивая противника взглядами. Лошади стояли, переминаясь в снегу с ноги на ногу и выпуская пар из ноздрей. Молодой вой, находящийся по правую руку от отца, успел хорошо рассмотреть послов. Их каменные лица ничего не выражали, щеку одного из них изуродовал страшный рубец, оставшийся, по-видимому, после свидания с огнем; в другом Изяслав узнал Чаславу, полоцкого воеводу, бывшего когда-то в Новгороде и встречавшегося с Вадимом. Ладони послы по-прежнему держали раскрытыми. Киевский волхв стоял рядом, согнувшись и опираясь на посох. Посмотрев на старика, Изяслав вздрогнул. Тот был слеп - на глазах его были бельма; но волхв окидывал взором невидящих глаз подъехавших всадников, останавливаясь ненадолго на каждом. От этого взгляда по спине нашего друга пробежал холодок.
Наконец, Вадим прервал затянувшееся молчание, обратившись к полоцкому воеводе.
- В чем дело, Часлав? Полоцк... Киев... С каких пор вы вместе?
Грузный Часлав, сопя, оглянулся на киевлян.
- Мы не вместе, Вадим. - Он потеребил ухо своей лошади. - Но мы и не враждуем с Киевом.
- Да. И с Новгородом тоже. Однако ты стоишь с мечом в руке на чужой земле. - Вадим сокрушенно покачал головой. - Ты забыл, где кончаются твои владения? Или просто заблудился?
- Я всего лишь сопровождаю гостей, - Часлав старался смотреть на затылок лошади, не поднимая головы.
- Сопровождаешь? - улыбнулся Вадим. - Тогда скажи, воевода, мне все это снится? - повернулся он уже к стоявшему ближе всего к нему киевлянину, серебряная кольчатая броня которого была перепоясана широким поясом, шитым золотыми нитями. - Целое войско "гостей" стоит на новгородских границах! И это в мирное время! Что привело вас на нашу землю?
Тот, положив руки на седло, лениво улыбнулся:
- Любопытство.
- И, чтобы умерить его, тебе требуется две сотни воинов? - Вадим взглянул на ряды противников, ощетинившиеся копьями. - Тебе достаточно было прийти с десятком людей, и вам были бы рады в любом доме Новгорода!
Воевода покачал головой.
- Земли ваши слишком обширны, чтобы я смог в одиночку все осмотреть, - проговорил он.
- Да, тут ты прав! Они даже больше, чем ты думаешь! Леса наши густы и полны топями настолько, что там останется половина твоего войска; реки глубоки и быстры так, что унесут оставшуюся часть. А те единицы, что останутся в живых, не смогут вдоволь насладиться всем гостеприимством Новгорода!
Киевлянин захохотал, запрокинув голову.
- Ты мне угрожаешь? - с трудом успокоившись, спросил он.
- Нет, приглашаю. Ты можешь убивать зверя в наших лесах. Можешь ловить рыбу в наших реках. Можешь торговать с нашими купцами. Ты даже можешь взять в жены любую из наших дочерей, если им это будет по нраву. Но только объясни - для чего вы приходите к нам с обнаженным мечом? Почему копья обращены в нашу сторону?
- Мы всего лишь протягиваем вам руку помощи, - пожал плечами воевода.
Горыня заерзал в седле и нетерпеливо прорычал:.
- Эта рука держит меч.
- Который будет защищать вас, - не взглянув на него, ответил воевода.
- Этот меч не смог уберечь ваши земли от хазар, - конь под Горыней завелся, как и его хозяин; животное тихо заржало, замотало головой, порываясь толкнуть стоявшую перед ним лошадь с всадником, "украшенным" шрамом на лице. Тот в свою очередь не шелохнулся. - Так от кого он спасет нас?
- Ваш князь стар и отправится к богам в недалеком будущем, - будто в десятый раз объясняя неразумному ребенку, сморщился воевода. - А Новгород стоит на очень опасном месте. В любой момент могут нагрянуть норманны, варяги...
- Хазары! - улыбнувшись, перебил его Изяслав.
- Хазары? - брови воеводы взлетели вверх. - Не думаю. Они слишком далеко от Новгорода.
- Однако это не помешало им дойти до наших границ. - Вадим кивнул в сторону вражеского строя.
Воевода вновь залился смехом. Теперь уж ему вторили и его сопровождающие. Молчал лишь волхв.
- О чем вы? Здесь? Хазары? Кто сказал вам такую чушь?
- Твои люди! - со злостью выпалил Горыня.
Воевода удивленно обернулся, окинув недоумевающим взглядом ряды своего войска.
- Мои?
Горыня указал рукой в сторону холма. Там, на самой вершине, перед рядами славен, вывели и поставили на колени связанных пленных, схваченных несколько дней назад людьми Велимудра. Улыбка сошла с лица воеводы.
- Это простые вои. - Плюнул он в их сторону. - О чем они могут знать?! Хазар здесь нет!
- Однако твои вои твердят обратное, - конь Горыни продолжал гарцевать на месте.
- Ты веришь слову какого-то отрока, но не доверяешь воеводе?!
- Я верю раскаленному железу. Его не обманешь. - Губы Горыни расплылись в жуткой улыбке. - Хочешь попробовать, воевода?
Лицо посла дернулось.
- Если ты взглянешь на ряды моих кметей, ты не увидишь хазар, - нервно проговорил он. - Ни одного.
- Пару дней назад их было несколько десятков, - заметил Вадим. - Разве что, они боятся холодов и снега...
- Они, будто птицы, разлетелись при первом морозе! - подхватил, усмехнувшись, Изяслав.
Внезапно слепой волхв, слегка наклонив голову, резко ткнул молодого воя кривым посохом, будто копьем. Тот отшатнулся от метившего ему в грудь костыля, как от гадюки, едва не упав при этом с лошади.
Так же быстро действовал и Ворон: он стоял рядом с испуганной лошадью Изяслава, не спуская глаз со слепца, а его посох встал на пути оружия старика, защищая, будто щитом, всадника.
- Не гневи Птицу, отрок! - Хриплым голосом промолвил слепой волхв, качая при этом головой. - Не гневи! Ибо от когтей ее и погибнешь!
Ворон, держа посох в вытянутой руке, непрерывно бормотал какие-то заклинания, то и дело, плюя в снег. Изяслав переменился в лице; несмотря на мороз, по спине его полился пот, а на лбу выступила испарина. В наступившей тишине жалобно заржала лошадь Вадима. Наконец, руки слепого волхва задрожали от усталости, и он опустил посох. Ворон же не торопился убирать свой.
Вадим, разозлившись, выехал чуть вперед.
- Какая разница, есть хазары в твоем войске, или ты пришел только с киевлянами. Неважно! - Старосте явно не терпелось поскорее закончить этот неприятный разговор. - Дальше этого холма ты не пройдешь! Если ты пришел с миром, разверни свое войско, отпусти его домой. Сам же приходи ко мне в дом. Будешь уважаемым гостем. Пальцем тебя не трону! Дары вручу! - Вадим указал рукой в сторону Новгорода. - Но если обнажишь меч, отсюда не уйдет никто. Ни в Новгород, ни в Киев! Хочешь узнать, как новгородцы поступают с непрошенными гостями, спроси у варягов!
Староста, развернув лошадь, взглянул на солнце.
- У тебя время до полудня. Потом ты либо разворачиваешься, либо остаешься здесь. Навсегда! - и, не дожидаясь ответа, Вадим поскакал к войску.

Добавлено (21.12.2012, 12:31)
---------------------------------------------
Ну и собственно, сам бой))
_____________________

* * *

Изяслав, став с нами рядом, не был похож на самого себя: нижняя губа сочилась кровью, рука нервно сжимала черен меча. Мы постарались его успокоить, сказав, что слова слепого волхва ничего не значат, что он просто пытался запугать молодого воя и, что Ворон, в любом случае, защитил его своими заклинаниями. Но увещевания не особо помогли Изяславу. Он набрал в ладонь снега и натер им лицо, чтобы прийти в себя.
- Все в порядке, - попытался улыбнуться наш друг. - Я спокоен. - Он поднял лицо навстречу лучам солнца. - Скоро полдень. Срок выходит. Ждать осталось недолго.
И мы ждали.
Солнце поднималось все выше, тени деревьев постепенно укорачивались. Мы смотрели вниз с холма на полян, а те, в свою очередь, не шевелились. Новгородцы посмеивались над нерешительностью киевлян, плевали в снег, выкрикивали оскорбления. Один из воев, выйдя немного вперед, помочился в сторону вражеского строя. Поляне никак не отвечали.
- Они уйдут, - покачал головой Улеб.
- Нет, - возразил Гуннар. - Останутся. Или ты думаешь, что они впустую прошли такой длинный путь?
- Но они же не атакуют! - поддержал брата я. - Уже почти полдень, а они стоят!
- Подожди, сынок! Не торопись! Ожидание нервирует не только киевлян, но и нас. Они ждут, когда мы расслабимся. Как только ты от скуки начнешь считать ворон, они придут.
Я подавил в себе только что появившееся желание зевнуть и взглянул на сплошную стену щитов, в которую выстроились враги. Они, по-прежнему, не двигались с места. Кто-то из передних рядов славен стал бросать в киевлян снежки, так ни разу и не попав. Остальные бросились ему подсказывать, как точнее кинуть, издеваясь над воем.
- Ты ж их поменьше лепи, снежки-то! Видать, больно тяжелы, раз докинуть не можешь!
- Молчан, ты и с женой такой же меткий?
- Так вот почему у тебя до сих пор детей нет!
Дружный смех стоял над строем славен. Вадим, стоявший неподалеку от нас, тоже улыбнулся, взглянул на солнце - и улыбка сошла с лица. Время, данное воеводой киевлянам на обдумывание, прошло. Однако ни одного воина не развернулось, чтобы покинуть новгородскую землю. Ни шагу не было сделано и навстречу славенам.
- Пора, - староста кивнул непокрытой головой.
Среди рядов началось движение - небольшая группа кметей следовала на пустое пространство перед войском, ведя за собой двух плененных полян. Строй расступался, тут же, будто волна, рассеченная плывущей лодкой, смыкаясь за спинами прошедших воев.
- Вот и дождались, - прошептал Гуннар.
Пленных толкнули в снег. Смех прекратился. Испуганно озираясь, словно затравленные звери, поляне, неуклюже, попытались встать, но пинками их быстро опустили на колени.
Со стороны вражеского войска раздались гневные выкрики. Не обращая на них внимания, к пленным подошел огромный Горыня. Махнув орущим полянам рукой в знак приветствия, сотник обнажил меч - клинок веселым солнечным лучом ударил по глазам.
Горыня повернулся к войску полян, развел руки в стороны.
- Зачем вы пришли в нашу землю?! - разнесся над холмом его громкий крик. - Что вам нужно от Новгорода?!
Не получив ответа, он, резко развернувшись, коротко взмахнул мечом. Голова одного из пленных тут же упала в снег, окрашивая его в красный цвет. Тело казненного продолжало стоять на коленях, извергая фонтаны крови и неловко дергая связанными за спиной руками. Затем, пошатавшись, оно рухнуло у ног Горыни.
Крики полян стали громче. Они сыпали страшные проклятия на нас, наших будущих детей и весь род славенский, обзывали трусами, бьющимися только с безоружными. Кое-где в рядах уже виднелись обнаженные клинки. Копья с бешенством бились в щиты, создавая невообразимый шум.
Горыня, довольно улыбнувшись, кивнул одному из кметей на второго пленного. Полянин с ужасом смотрел на неревского сотника, лицо его, перепачканное кровью убитого, свело судорогой. Он хотел было что-то произнести побелевшими губами, как кметь, схватив несчастного за торчащий чуб, пригнул его лбом к холодной земле.
К неистовым крикам поляне добавили стрелы, одна за другой со свистом полетевшие в нашу сторону. Но хитрый Гуннар оказался прав. Снег мешал целиться, и стрелы падали далеко от нас, ни разу так ни в кого и не попав. Эти вестники смерти вместо ужаса и паники вызвали в рядах славен лишь презрительный хохот, которым новгородцы встречали каждую воткнувшуюся в снег стрелу. Горыня даже не удосужился прикрыться щитом. Сотник, издевательски, отвесил поклон орущим полянам в знак благодарности за посланные дары, взял меч двумя руками, широко размахнулся... Глухой удар, и к богам отлетела еще одна душа.
Горыня наклонился, поднял голову пленного, вскинул ее высоко вверх, показывая нам. Долину огласил победный крик, вырвавшийся из сотни глоток, мечи взлетели ввысь, копья стучали в землю. Сотник тоже дико орал, выпучив глаза. Он потрясал страшным предметом, еще истекавшим кровью. Затем повернулся и, закричав: "Убирайтесь!", запустил голову вниз с холма в сторону стоявших киевлян. Та долго катилась по снегу, оставляя на нем кровавую дорожку, а ей навстречу уже неслись две сотни беснующихся воинов.
Киевляне напали. Не дожидаясь какого-либо приказа, они бросились мстить за смерть пленных. Они бежали, на ходу обнажая мечи, яростно размахивая булавами и чеканами. Некоторые побросали щиты, дабы легче было подниматься вверх.
- Плотнее! - Грозный голос Вадима перекрыл крики полян. - Плотнее ряды! Ни шагу вперед! Ждем!
Стоявшие в строю плечом к плечу славене, молча, наблюдали за быстро приближающимся врагом.
- Копья! - Зарычал Горыня. Он встал рядом со своими воинами, которым первым надлежало принять удар киевлян. - Встречаем копьями! - Меч уже висел на боку сотника, грудь прикрывал щит, но шлема он не одел; бритая голова его четко выделялась среди остальных, едва не отражая солнечные лучи, как и наконечники копий.
- Ну что, брат, - толкнул меня в бок Улеб, - вот оно - сражение!
Он поправил меч, стукнул древком копья в щит. Лицо его сияло от счастья.
- Ты на копья то не рвись, - предостерег я его. Это радостное предвкушение боя мне уже доводилось видеть на лице Улеба в ночь смерти отца. То сражение ничего, кроме горя, нам не доставило, и мне не хотелось, чтоб и в этот день повторилось что-то подобное. Я проверил, легко ли выходит меч из ножен, поправил крепление щита на руке, крепко сжал копье.
- Ничего! - Улыбнулся брат. - Ты же прикроешь мою задницу! Ну, или Гуннар. - Кивнул он на норманна.
- Еще чего не хватало, - замотал головой старик. - Твоя задница будет бросаться на меч, а мне ее защищать? Даже не надейся! Отрежут ее, и дело с концом! Может, поумнеешь.
Но Гуннар все же встал поближе к Улебу.
Бег киевлян между тем замедлялся: нелегко подниматься в гору - пусть это и был всего лишь невысокий холм, хоть и с крутым склоном, - с тяжелым оружием в руках, да еще увязая в снегу. К тому же стрельцы стали пускать навстречу бегущим стрелы - все-таки вниз было легче целиться, чем вверх, смотря на солнце. И пусть упало всего несколько человек, их атака задержала и без того неторопливое наступление.
В конце концов, высота была взята. Потеряв еще пять-шесть воинов, киевляне поднялись на холм.
Горыня, с криком подняв копье, призвал славен идти в атаку. Новгородское войско, не теряя стройности, издав боевой клич, преодолело оставшееся пустым пространство и с грохотом врубилось в неровные ряды полян.
Все, что произошло после, я помню, как во сне.
Щиты, столкнувшись, издавали оглушающий шум, который перекрывал даже крики сражающихся. Стоявшие в первых рядах вои старались поразить дышащих им в лицо врагов, не высовывая головы из-за щитов. Кто метил копьями сверху, кто пробовал ударить скрамасаксом по ногам.
Ровный строй новгородцев действовал слаженней. Передовые кмети во главе с Горыней били копьями вперед, не глядя - в такой толпе не промахнешься! Следующие за ними воины прикрывали головы первого ряда щитами, поражая при этом соперника кистенями. Я заметил, как один из полян получил тяжелым стальным шаром, усеянным шипами, по голове, отчего та раскололась, как орех, залив лицо кровью. Плотность же рядов была такая, что убитый остался стоять в строю, сжатый со всех сторон, схлопотав при этом еще пару ударов копьями в грудь.
Снег под ногами превратился в кровавую жижу. Устоять на скользкой земле становилось все труднее; а упасть в этой толчее означало верную смерть - тут же лежащий вой получал удар острым концом щита в лицо либо скрамасакса в грудь.
Горыня, ни на мгновение не переставая кричать, мощными ударами копья убивал любого, попадавшегося ему на глаза врага. Перед ним лежало уже несколько бездыханных тел, когда чей-то острый клинок перерубил древко смертоносного оружия. Смельчак сразу же поплатился за это - сотник воткнул ему в лицо обрубок копья.
Великан протянул руку назад, в нее вложили длинную секиру. Горыня будто и не заметил тяжести обуха, легко взмахнув топором, а киевляне вместо копья увидели перед собой еще более страшное оружие. Секира сотника летала над головами воев, обрушивалась с ужасающей силой на щиты, ломая их в щепы, со свистом опускалась на шлемы полян, с жутким хрустом ломала кости несчастных, попавшихся под руку озверевшему убийце.
Но усилий нескольких десятков новгородцев было явно мало. Несмотря на огромные потери, киевляне подавляли славен числом - ведь на холм бросились все войска полян: лишь небольшая группа всадников стояла в стороне, наблюдая за бойней.
- Плотнее строй! - заорал Горыня, взмахнул при этом топором, почти до пояса разрубив подвернувшегося противника. Пятьдесят воинов, как один, подняли щиты, сомкнули их, что и игла не пройдет меж ними, сделали пару шагов назад, отправив на встречу к богам еще троих полян.
Но помощь нашей дружине была необходима. Вадим, конечно же, понимал это; поправив на голове шлем, он взглянул на развевавшийся стяг, обнажил меч, и мы с боевым кличем кинулись в гущу боя.
Довольно быстро мое копье встретило открытый бок не ожидавшего атаки с краю киевлянина, ставшего первым убитым мною человеком; он охнул, взглянул на меня непонимающим взором и осел на землю. Я выдернул из мертвого тела оружие, оглянулся и едва не получил мечом под ребра. Выручил щит Гуннара.
- Не зевай, - успел сказать норманн, - двигайся, не стой на месте!
Это было легче сказать, чем сделать: по правую руку от меня находился Улеб, по левую – Изяслав; щиты наши касались друг друга, и в них уже неистово бились киевляне.
Какой-то дикий полянин с пеной у рта, жирный словно боров, старался проткнуть мой щит мечом, что-то кричал, слюна летела мне в лицо, вызывая приступ тошноты, а из-за моего плеча выскочила рука, и киевлянин получил обухом меча по голове - вновь Гуннар постарался! На мгновение "дикарь" опешил, но мне вполне хватило времени, чтобы воткнуть ему в незащищенный живот копье. Вытащить же его я не успел; пораженный противник рухнул на землю, как подкошенный, вырвав древко из моей руки.
Я нервно попытался обнажить меч, но в толчее мне не удалось этого сделать, а щит колотил уже новый враг. Я пригнул голову, спрятался за щитом, от которого отлетали щепки. В мыслях мельком пронеслось, вот она - смерть, как в руку мне сунули черен меча, а в ухо ворвался крик Гуннара: "Не садись, дурень! Стоять!" Норманн размахнулся топором, отгоняя противника. Ловко же он управлялся этим излюбленным всеми северянами оружием! Я быстро выпрямился и был готов к отражению новой атаки.
Сражение же кипело. Поляне, оскальзываясь, не могли всей мощью накинуться на меньшее по численности войско Новгорода; мы, в свою очередь, грамотно пользовались выгодным расположением, орудуя, в основном, копьями и опрокидывая киевлян вниз. Недалеко от меня один из полян размахивал чеканом, визжа при этом точно баба, пока чей-то удачный удар скрамасаксом, который с хлюпающим звуком вошел тому в глаз, не оборвал противный вой.
Я бросил взгляд на Улеба. Брат, укрываясь щитом, выбрасывал руку с копьем, выкрикивал оскорбления, насмехался над врагами, но на рожон не лез. По всему было видно, что он чувствовал себя в сражении, что рыба в воде. Это была его стихия! Улеб уверенно разил противника, умело отбивал удары, наносил страшные раны, сам при этом оставался невредим. Если бы отец увидел этот бой, то мог бы с полным правом гордиться сыном!
А Вадим... Я впервые видел старосту с оружием в руках. И в этот момент он был поистине страшен! Вадим кричал киевлянам грязные ругательства, плевал им в лицо, и убивал, убивал, убивал. Он не щадил никого - ни себя, ни врагов. Плечо воеводы было уже обагрено кровью, но он и не думал скрываться за спинами воев, сражаясь в первом ряду и воодушевляя личным примером бьющихся бок о бок с ним славен. Его клинок с силой колотил щиты полян, толкая тех вниз с холма. А лучшие воины дружины не отставали от своего предводителя, и под их напором киевляне медленно, но верно, теряли завоеванное было место.
Внезапно киевляне, развернувшись, побежали!
Несколько мгновений спустя я понял причину столь поспешного отступления. Потому что за спинами бьющихся с нами полян увидел стяги, украшенные птицей, клюющей рыбу, и одетым в полный боевой доспех воином - родовые знаки людинцев и неревцев. Засада, подстроенная Вадимом, сработала. Враги, бросив все силы на холм, конечно же, рисковали. Но, если бы им удалось взять высоту, опрокинуть нас с вершины, сложно пришлось бы уже новгородскому войску. Подниматься по крутому склону понадобилось бы славенам, а я далеко не был уверен, что нам было бы это под силу.
Но, благодаря богам, мы устояли! Выдержали бешеный натиск киевлян! А они в свою очередь не заметили добрую сотню воинов, накинувшихся на них, словно голодные псы на кость! Предупредить же полян никто не смог - среди шума сражения не были слышны крики всадников, призывающие обернуться. Внезапный удар в тыл посеял панику среди врагов. Они знали, сколько было противников перед ними, но не имели ни малейшего представления о численности напавшего отряда. Новгородцы были повсюду! На вершине холма развевался стяг с бьющим пардусом; со стороны дороги наступали войска под знаменем, с летящей птицей на нем; из леса же поднимался ровный строй щитов с изображенным воином. Отступление было возможно только в одну сторону - к реке. И именно к ней киевляне и побежали.
Новгородцы были беспощадны, не моргнув глазом, убивая уносящего ноги врага в спину. Самые отчаянные, или вконец потерявшие голову, беглецы выскакивали на лед в тщетной надежде скрыться от смертоносных копий, но даже река в этот день, как и солнце со снегом, была нашим союзником. Еще не окрепший лед трескался, ломался, не выдерживая тяжести, а вода, вырвавшись на свободу, ловила, хватала несчастных киевлян, увлекала за собой, не обращая внимания на крики ужаса и собирая жертвы одну за другой...
- Стоять! - разнесся над холмом крик Вадима. Он стоял, подняв руку вверх и тяжело дыша. - Остановитесь! - Произнес воевода уже тише.
- Не лучше ли прикончить ублюдков? Всех до единого? - Горыня, стоявший неподалеку, указал секирой на бегущих киевлян.
- Страх перед твоим топором, Горыня, будет дольше жить в головах полян, если о нем будут помнить, - староста, устало, поморщился. - А как некому будет рассказать о твоей силе, так и бояться никто не будет.
- Я и остальных бы напугал!
- Пусть бегут. Достаточно на сегодня смертей.
Смертей, и правда, было много. Холм был усеян трупами. Позже, посчитав потери, мы узнали, что потеряли в этом сражении почти три десятка новгородцев! Киевлян же было убито вдвое больше!
Прекратив преследование, вои вернулись, чтобы обойти поле боя и собрать трофеи - мечи, щиты. Самым везучим достались кольчатые брони. Если кто-то из "мертвецов" оказывался вдруг живым, его тут же добивали.
Я сел на камень, на котором встретил полян утром. Меня мутило, во рту не проходил вкус крови, а в нос бил смрадный запах от вывалившихся из распоротых животов внутренностей. Неподалеку от меня блевал Молчан, совсем недавно кидавший в противников снежки.
Вот оно - истинное лицо войны: страх, вонь, смерть! Совсем не такое красивое, как описывают кощунники - волхвы-сказители.
С неизменной улыбкой на лице приковылял Гуннар.
- Держи!
Он кинул мне на колени меч.
- Это жирное отродье, - пояснил старик, присаживаясь рядом. - Которое ты отправил к праотцам.
Я взглянул на клинок, который сунул мне во время боя норманн, и который я по-прежнему не выпускал из рук. После нескольких ударов о щит противников меч погнулся - закалка была слабовата. Но все же этого хватило, чтобы спасти мне жизнь!
- Спасибо! - протянул норманну оружие. - Я у тебя в долгу!
- Когда-нибудь я обязательно тебе об этом напомню, - улыбнулся Гуннар.
Над деревьями закружились вороны, громко каркая и нетерпеливо поглядывая на холм, но пока не осмеливаясь приступить к пиршеству. Я провел пальцем по деревянным ножнам, лежащим на коленях, потрогал черен добытого трофея.
- Я выжил.
- Да, видно боги были заняты чем-то другим. Если б они увидели, что ты вытворяешь, убили б тотчас. На тебя же без слез смотреть нельзя!
- Ты обещал.
- Что - обещал? Присмотреть за тобой? Погорячился! В следующий раз буду умнее! Пусть твой Перун сам тебя прикрывает! Посмотрим, надолго ли хватит его терпения!
Я показал старику меч.
- Помню, помню, - скривился Гуннар, махнул рукой и пошел к реке. - И кто меня за язык тянул?!
Впервые после окончания сражения я улыбнулся.
Солнце ярко светило, легкий морозный ветерок дул в лицо. А над холмом реяли стяги, показывая всем пардуса, птицу и вооруженного воина - знаки Новгорода, знаки победителей.
Поскольку в этот день мы явили врагам свою силу! Мы дали понять, что нельзя безнаказанно вторгнуться в нашу землю с обнаженным мечом!
Ибо мы победили!

Добавлено (23.12.2012, 21:52)
---------------------------------------------
Написал о смягчении, очеловечивании и вдруг вспомнил. Ведь ты не зря вводил в текст девчушку. Даже на что-то намекал. Но сделал это настолько коротко и урывком, что я только сейчас о ней вспомнил. А ведь можно уделить ей, её взаимоотношением с одним из братьев, больше внимания и времени. Добавь чуточку лирики. Это и будет тем смягчающим фактором, который несколько разбавит всю жёсткость описания.

Добавлено (28.12.2012, 11:45)
---------------------------------------------
Ну и последнее выкладывание под Новый год. Как раз завершаю первую часть (ту самую, что не давала мне покоя)
___________________

ГЛАВА 6

Новгород встретил нас слезами... Слезами не радости, слезами горя!
Мы привезли в родной город победу, счастье и надежду, а были встречены плачем, испугом и растерянностью!
Гостомысл, старый князь, умер. Уснул вечным сном на следующий же день после отбытия дружины.
Похоронили князя со всеми почестями, положенными его титулу. Огонь, пожирающий краду, не утихал два долгих дня, поддерживаемый внимательными волхвами, а зарево его ночью освещало город не хуже солнца. Погребальные песни не умолкали ни на мгновение; сорвавших в причитаниях голос женщин сразу сменяли другие. В могилу князю положили горы золота, оружия, добрый десяток рабов отправили сопровождать хозяина в Ирий. Сам холм был вдвое выше самой большой могилы, которую мне приходилось видеть. На тризну усердные волхвы трудились не покладая рук, заколов полсотни быков у подножия холма. А меду и хмеля было выпито столько, что самые горевавшие, или рьяные в пьянке - там уж не разберешь, - мужи протрезвели только к нашему прибытию.
Мы еще полностью не осознавали происшедшее, удачный поход затмил собой все. Но Вадим, только узнав о смерти князя, помрачнел, от его хорошего настроения не осталось и следа.
- Что ждет нас? - молвил он еле слышно. - Что еще приготовили нам боги?
Навстречу дружине вышел весь город. Новгородцы со страхом вглядывались в ряды идущих воинов. Увидев родное лицо, они через силу улыбались, слали воздушные поцелуи. За нашими спинами раздался плач - женщины, узнавшие о потере кормильца, разрывали сердце криками и причитаниями. Увы, слезы, горе - неотъемлемая часть любого боевого похода, пусть даже удачного! И мы с этим ничего не сможем поделать, остается лишь смириться!
Старуха Доброгнева с Даренкой ждали нас на пороге дома. Бабка расплылась в улыбке, увидев, что мы вернулись без потерь, а Даренка, взмахнув руками, взвизгнула и кинулась обнимать всех по очереди, чем немало смутила и меня, и Улеба. А доброе слово от Доброгневы досталось даже Гуннару. Весь этот день Даренка мучила нас расспросами о походе, о самом сражении, о погибших. Вадим сразу отмахнулся от дочери, сказав:
- Гуннар лучше обо всем поведает, нежели я. Не на один вечер разговоров будет! - И тихо шептался о чем-то в сторонке со старухой, пока та прикладывала травы к раненому плечу сына.
А норманн, и правда отменный рассказчик, не унимался, описывая в красках тучи врагов, одиноких славен на холме, нашу храбрость в бою. Даренка хлопала в ладоши от счастья, а мы гордо задирали носы, хоть и краснели от смущения. Пусть во многие дома с возвращением дружины пришло горе, пусть весь Новгород скорбел о смерти старого князя, мы были счастливы!
Тем временем наступила зима. Земля, деревья, крыши домов - все вокруг стало белым. Великая река стала, скованная льдом, и по ней уже вовсю бегали мальчишки. Я, да и Улеб, к стыду своему, и не заметили кончины Гостомысла. Да и немудрено! Город жил прежней жизнью: купцы продавали товар, воры крали, их ловили, старосты вершили закон, охотники били зверя, поднимали из берлоги медведя, женщины сплетничали о соседях, напившиеся мужики дрались. Так было до нас, так будет и после нашей смерти.
Мы хозяйничали по дому, ухаживали за скотиной, ловили рыбу. Да еще Гуннар нежданно вспомнил о своем обещании.
Как-то утром, когда серый свет только стал пробиваться в окна, он растолкал меня.
- Неждан, вставай!
Я отвернулся от него к стене.
- Я - Улеб!
Но не успел закрыть глаза, как получил оплеуху, напрочь прогнавшую сон.
- А ну просыпайся, лысое отродье!
Я взглянул на него, потирая шею. Старик лишь указал на меч, висевший на стене.
- Я обещал!
- Сейчас? - попытался я отсрочить подъем, поняв, что имел в виду норманн. Видимо, по его мнению, пришло время обучаться владению мечом.
- Нет, подождем, пока я подохну! Живо вставай!
Я встал, едва успел поймать шитую на медвежьем меху свиту, которую кинул мне старик, накинул ее на плечи, покрепче запахнулся, подвязал ее поясом. Выругавшись в сердцах, натянул на уши шапку, обулся и вышел вслед за Гуннаром в серое утро.
- Идем!
Норманн также был одет в свиту, доходившую ему до пят. Длинные седые волосы его выбились из-под шапки, развеваясь на легком ветру. В руках он держал две обструганные палки. Не смотря, иду ли я за ним, Гуннар скрылся в предрассветной мгле. Мне ничего не оставалось, как последовать за настырным стариком.
Гуннар повел меня через весь город. За ночь выпал небольшой снег, и наши следы первыми оставались на пустой дороге. Стражник, скучающий возле набата, взглянул на нас, зевнул и отвернулся.
- Куда мы идем? - нагнал я старика.
- Заведу тебя, надоедливого, куда подальше, да брошу. Глядишь, и не найдешь обратной дороги! Свободней вздохну! - Ухмыльнулся Гуннар. И бросил: - К берегу.
По реке стелился туман. Норманн вышел на лед, опираясь на палки, и какое-то время, молча, смотрел вдаль. Может, обращался к духам?
- Скидывай одежу! - повернулся он ко мне.
- Чего?
- Раздевайся. Или ты в тулупе будешь мечом махать? - Гуннар подошел ко мне, бросив на снег свиту и шапку.
- Мечом? - засмеялся я. - Ты это называешь мечом? - и указал на палки.
- А ты что хотел? Чтоб Вадим мне голову снес из-за тебя? Научись поначалу палку в руках держать, а уж потом о клинках поговорим.
Вскоре моя верхняя одежда лежала рядом с вещами Гуннара, я остался в одной рубахе, нещадно насквозь продуваемой морозным ветром.
- Держи, воин!
Старик кинул мне одну из палок, я неловко ее поймал, чем вызвал усмешку на устах норманна.
- Нападай, недотепа! - приказал он.
Я, сжав покрепче "меч", сделал пару шагов к Гуннару. Тот, хромая, отступал.
- Ну же, смелее! - подтрунивал он. - Покажи, на что способен!
Я ускорил шаг, взмахнул "мечом"; Гуннар легко отбил удар, нырнул под моей рукой, и я получил увесистый удар по шее.
- Ты еще не проснулся?
Норманн заулыбался, а я, закричав во весь голос, стал осыпать его ударами. Все без толку! Гуннар, не напрягаясь, отражал выпады, отступал. Отражал и вновь отступал. Затем я опять схлопотал деревянным клинком, на этот раз по ребрам. И даже не понял, как это произошло, настолько молниеносным был укол.
- Ты уже дважды мертвец! - остановился старик.
- Что я делаю не так? - Я тяжело дышал, а холодный воздух теперь освежал, но не морозил. Ушибленный бок саднил.
- И почему ты не слушал отца в свое время?! - Вздыхая, покачал головой норманн. - Ты слишком много думаешь! - Гуннар, подойдя, положил руку мне на плечо. - У тебя все на лице написано: какой удар будешь наносить, как защищаться. Я зацепил тебя дважды, хотя мог сделать это еще не один раз. Ты предсказуем! Меньше думай! А еще лучше, вообще не думай! Ты должен стать с мечом одним целым, - он поднял палку, окинул ее нежным взглядом, будто, и правда, держал в руках стальной клинок. - Вы должны быть едины... - он перешел на шепот, что я его еле слышал. - Почувствуй его, дыши им! Только когда твоя голова будет такой же холодной, как лезвие, а черен сам запрыгивать в руку, ты сможешь овладеть им! Приручи сталь, покори клинок! И ты станешь богом битвы! Хозяином смерти! - Старик замолчал. - У тебя же он гуляет сам по себе! - От неожиданности я подпрыгнул. - Живет своей жизнью!
- Как мне это сделать? Как покорить меч?
Старик стал передо мной, заглянул в глаза.
- Ты никогда не хотел этого. Так зачем тебе это понадобилось сейчас?
Я глубоко вздохнул, выпустив при этом изо рта облачко пара, и посмотрел на утоптанный ногами снег.
- Да, не хотел. Может потому, как не думал, что мне, действительно, может пригодиться умение воевать. - Пожал плечами. У меня не было желания рассказывать Гуннару о зависти брату, которая исчезла с потерей отцовского меча. - Все изменил поход. Я - сын воеводы. Сын воина! И я должен стать таким же, как отец! А воину не пристало стоять за спинами других, посылая стрелы во врага! Я хочу убивать, стоя в первом ряду, чувствовать кровь поверженного противника на губах! И не так, как это делал я - неуверенно, с оглядкой. Хочу сеять вокруг ужас и панику!
- Пока, конечно, ты сеял лишь хохот и жалость, - заулыбался норманн.
Я засмеялся вслед за ним.
- Ну, так помоги мне!
Гуннар пригладил рукой бороду.
- Самое главное, сынок, прекрати злиться. Теряя терпение, ты становишься уязвимым. Поэтому просто успокойся, пусть нервничает противник, а ты выжидай. Разозленный соперник нанесет уйму ударов, потеряет много сил и, рано или поздно, допустит ошибку, которая будет стоить ему жизни. Твоя же задача - лишь дождаться ее. Лишь дождаться.
Старик вновь принял защитную позу, выставив вперед деревянный меч.
- Давай-ка, нападай еще разок, сынок!
И я нападал.
Атаковал норманна вновь и вновь. Потом защищался. Атаковал и снова защищался.
И так продолжалось почти каждое утро. Улеб с Изяславом, узнав о занятиях, посмеивались надо мной, называли неуклюжим увальнем, легкой добычей для любого воина, что я лучше управляюсь вилами, нежели мечом. Ну да меня это мало волновало! Мне нравились упражнения с Гуннаром, я с легкостью просыпался по утрам, старик много мне рассказывал о своей жизни, о битвах, в которых участвовал, о сражениях, воспеваемых в песнях. Я глотал его слова, впитывал с такой жадностью, с какой сухая земля пьет дождевую воду, готов был проводить с ним целые дни. Вадим с одобрением отнесся к моему увлечению, признав чудом то, что я выжил в битве с полянами, а Даренка с Доброгневой хвалили рвение, с которым я взялся за учебу.
- Лишь бы дрова успевал колоть, - кивала головой старуха.
За занятиями я мало следил за событиями в Новгороде, небо мне казалось чистым после победы, но тучи на горизонте, несмотря ни на что, сгущались...
Обезглавленный город все же стал предметом пристального внимания наших соседей. С границ с пугающей частотой стали приходить новости о появлении вооруженных отрядов. Пока они не рисковали напасть на новгородские земли, но долго ли страх перед дружиной будет удерживать их на расстоянии - неизвестно. Мелкие стычки в деревнях, заканчивающиеся смертью одного-двух человек с той либо другой стороны, то и дело происходили, но убийства в приграничных землях не были какой-то редкостью, чтобы направлять дружину для разбирательств. Из Полоцка, между тем, нам донесли, что кривичи постепенно собирают силы, подпитывают их неугомонные поляне. Видно, урока, преподнесенного им, надолго не хватило. Группа охотников, пробыв неделю в лесу неподалеку от реки, вернувшись, уверяла, что ими вдали, на большой воде, был замечен норманнский парус. Правда это или нет - никто не знал, но к городу никто не подходил, да и по льду мы не ждали никаких гостей. Затем по городу прошел слух, что собаки только и делают, что воют на пожар, зазывают беду. По мне - так обычный лай, но старики в Новгороде упорно ждали неведомого горя.
А потом мы узнали, что нам предстоит дорога.
Несколько дней Вадим пропадал на вече - собраниях, на которые пришли старосты всех концов города, старцы-волхвы, купцы, сотники. Своих людей прислали варяги, норманны, кривичи, поляне - весь Новгород поднялся по удару набата. Горница княжеского дома была забита народом под завязку, яблоку негде было упасть, а дорогие стекла в окнах быстро запотели от горячего дыхания толпы.
Ворон, как поведал нам потом Вадим, призвал всех собравшихся крепко призадуматься о нависшей над городом беде. Не с полдня так с полуночи, по его словам, надвигалась гроза. С каждым днем поступало все больше вестей, и ни одна из них не была доброй. Слишком выгодно расположение Новгорода, который лежал на торговых путях, следующих со всех концов земли, чтобы не возбудить зависть соседей. Больно богат город, чтобы алчный враг не решил воспользоваться слабостью хрупкого правления старост.
Вадим возразил на это, приведя в пример победу над полянами. Однако волхв назвал удачный поход мимолетным успехом. От поражения враг постепенно отходит, и появление вооруженных отрядов вблизи новгородской земли тому подтверждение. Городу нужен князь, были его последние слова, и Новгород должен его выбрать.
Сказать это было легче, чем сделать. Следующие несколько дней жаркий спор не утихал, и пререкания не прекращались до тех пор, пока дневной свет, который и так с трудом пробивался в узкие оконца, не сменял быстро наступающий зимой вечерний сумрак, а следом и ночная мгла. Тогда приходилось зажигать лучины, в неярком, дрожащем сиянии которых по деревянным стенам, увешанным щитами, копьями, мечами и прочим оружием, начинали плясать диковинные тени. Кто-то предлагал соседних кривичей, другие намекали на грозных норманнов, третьи вспоминали далеких варягов. Против всего выступал Вадим. По его мнению, не стоило искать князя на стороне. Полоцк слаб и сам, и войска полян на их земле говорят об этом. Сами киевляне склонили головы перед хазарами, так нами и не увиденными, и не стоит звать униженного князя - не пристало даннику сидеть в Новгороде. С варягами, которым славене сами до недавнего времени платили дань, заключить союз будет значить новую кабалу. А норманны, только и думающие о наживе, придут, пограбят, разорят город, да и уберутся - с тем Новгород и останется! Князь, предложил Вадим, вовсе не нужен. Все можно решить собранием, концы города, как и прежде, будут под управлением старост, под присмотром дружины.
Однако к его словам не прислушались. Более того, Вадима обвинили в желании самому править Новгородом - славенским концом города руководит, дружина также под его властью находится. Вадим едва удержался, чтобы не броситься на обидчиков. Благо, недовольный больше всех Жизномир был уже довольно старым человеком, и поднять руку на него воевода не смог. В сердцах отмахнувшись, он замолчал и больше не вступал в споры.
Споры, грозившие перерасти в ссоры. Кривичи, предлагая своих земляков, старались перекричать норманнов, которые убеждали в своей правоте. Неревцы слушать никого не хотели и стеной стояли перед полянами, продолжающими упорствовать в своем мнении. Людинцы едва за ножи не хватались в стычке с варягами, а славене готовы были убить на месте мерян, хоть и прожили бок о бок не один год.
Распри и негодование прервал Ворон. Он встал с резной скамьи, на которой просидел без единого движения все эти дни. Шагнул, опираясь на длинный посох, вперед. Неизменно босые ноги его утонули в источающей пар соломе, которой был щедро усыпан пол горницы; серый грязный балахон в тусклом свете лучин казался черным. Волхв презрительным взглядом окинул собравшихся, поднял сморщенную ладонь вверх.
- Прекратите!
Тишина воцарилась в горнице мгновенно, настолько велико было влияние Ворона, которого, возможно, боялись и не все, но вот уважали точно.
- Сколько можно?! Или мы на ярмарке? - Он говорил негромко, однако слышал его каждый собравшийся в горнице новгородец. - Вы будто продаете своих князей. Кто больше предложит, лучше расхвалит - тому и править! Вздор! Вы все ищете выгоды себе, а найти ее должны для города! Ты, Полтвец, - палец с длинным ногтем уставился на стоящего в первом ряду кривича. - Ты глотку рвешь едва ли не громче всех, твердишь, что путь Новгорода лежит в Полоцк, и готов брюхо вспороть Ждану, думающему иначе, убежденному, что только варяги - верное решение. А ведь ваши дома стоят рядом вот уж сколько зим!
Покрасневший кривич попытался скрыться от гневного взгляда волхва, но не смог протолкнуться сквозь плотные ряды стоявших позади него новгородцев.
- А ты, Велимудр? - Обернулся Ворон к неревскому старосте. - Ты обвиняешь Вадима в желании править. Сам же спишь и видишь, как власть окажется у тебя в руках!
Велимудр нахмурился, но не рискнул возразить разбушевавшемуся волхву.
- Довольно! - Стукнул Ворон посохом в пол. - Глупцы! Вы все печетесь о личной выгоде, но должны думать лишь о Новгороде! Вы не славене, не кривичи, не неревцы. И даже не варяги или людинцы. Вы - новгородцы! - Старик замолчал, вышел в центр залы; тень его полезла на потолок и, казалось, заполнила всю горницу. - Вы же... Слушаете только себя. Ведаете одну нужную вам правду. Чужого же мнения и знать не желаете, хоть оно и будет единственно верным!
Волхв окинул собравшихся взором еле видных в тусклом свете лучин черных глаз.
- Ну так послушайте мою правду!
Никто не прерывал Ворона. Затаив дыхание, новгородцы ловили каждое слово старика.
- Гостомысл назвал имя человека, которого он хотел бы видеть в Новгороде. Человека, который мог бы княжить в нашем городе... Имя ему - Рюрик!
- Варяг?! - взвизгнул Велимудр.
- Не варяг, - спокойно прервал старосту волхв, - но внук князя.
- И зимы не прошло, как от варяжского меча избавились, - поддержал Велимудра Жизномир, староста людинцев. - Неужели опять это ярмо на шею вешать?!
- Гостомысл сам по весне прогнал внука своего, а перед смертью решил вернуть его? - Воспрял Велимудр, почувствовав, что он не единственный противник Ворона.
- Не дань варягам платить за защиту предлагал князь, а чтобы жили они в Новгороде, правили городом, как сам Гостомысл это делал.
По рядам новгородцем пробежал недовольный ропот.
- Нас поносишь, на чем свет стоит, - завозмущался Жизномир, - а сам-то недалеко ушел! Как был правой рукой Гостомысла, так и при новом князе советником хочешь быть!
- Еще одно слово, дурень, и твое тело, не преданное огню, сгниет в канаве, душа не будет знать покоя, мужская сила сыновей твоих иссохнет, а дочери будут рожать жаб и гадюк! - Ткнул в старосту посохом волхв. - Ты этого желаешь, тупица? Тогда продолжай, легко могу устроить!
Ворон шагнул к Жизномиру, копна на голове встала дыбом, точно шерсть у бешеной собаки на загривке. Староста вздрогнул, побледнел, склонился перед волхвом и молчал, боясь неосторожным словом еще больше разозлить всесильного старика. От былой прыти не осталось и следа, стоило волхву оказаться перед ним.
- Ни ты, - произнес Ворон, остановившись перед дрожащим людинцем, - ни кто-либо другой в этой горнице, не помните, как был зван сам Гостомысл. И что творилось в Новгороде перед его приходом. Я бы мог рассказать, но ты не умеешь слушать, болван!
Плюнув под ноги Жизномиру, волхв вернулся в центр залы.
- Я передал вам лишь пожелание умирающего князя, не указ. Решать вам. Но помните! Уже сейчас на Новгород смотрят, как на лакомый кусок, все соседние города. И они захватят его, будьте уверены. Они не преминут это сделать, пока вы, дурни, пытаетесь глотки друг другу перегрызть!
Ворон вновь сел на скамью.
- Уходите, - усталым голосом произнес он. Видимо, долгие споры, которым конца и края не было видно, утомили старика, а смутные времена в городе непомерным грузом давили на его дряхлые плечи, настолько немощным он выглядел. - И думайте, а завтра объявите свое решение. Думайте...
На следующий день, по словам Вадима, новгородцы с хмурыми, угрюмыми лицами согласились с Гостомыслом и Вороном. Промолчало лишь несколько человек, тогда как против данного решения никто не решился высказаться вовсе. Сам Вадим также поддержал волхва, хоть и не признавал приход Рюрика необходимым. Но, все-таки, варяжский князь должен еще дать свое согласие. А сделает он это, или нет - неизвестно.
Чтобы убедить варяга бросить родную землю и сесть в городе, в котором правил его дед, порешили снарядить довольно большое посольство. От каждого рода, от всех сословий Новгорода в далекое путешествие отправлялось по одному человеку. Сопровождать послов надлежало небольшой дружине, которая вместе с охраняемыми людьми и дарами легко должна была уместиться на трех ладьях.
В числе счастливчиков, попавших в малую дружину, оказались и мы с Улебом и Изяславом.
- Думаю, вы захотели бы попасть к варягам, - улыбаясь, сообщил нам радостную новость Вадим. - Мало кто бывал на их далеком острове. Упустить такую возможность будет просто кощунством! Даже я, много чего повидавший на своем веку, и то не видел их землю! Если ты не варяг, не купец, или не раб, путь в Аркону тебе закрыт!
Аркона!
Колыбель богов!
Этот город, одно имя которого окутывала тайна, о котором мы слышали только из сказок стариков, о котором ходила уйма легенд, который волхвы называли не иначе как священным и одно упоминание которого вызывало у нас, да и у любого новгородца, благоговейный трепет - этот город предстанет перед нашими глазами!
Сказать, что мы были счастливы, узнав о предстоящем путешествии, ничего не сказать! Я на несколько дней потерял от волнения сон и аппетит, что бабка Доброгнева даже заволновалась и стала рыться в запасах трав, чтобы приготовить мне отвар. Гуннар же заметил, что лучшим лечением будет мое отсутствие на ладьях в рядах дружины. Испугавшись, что меня, действительно, могут оставить дома, я постарался меньше думать о посольстве и вернуться к прежнему образу жизни.
Но меньше ждать приближения весны от этого не стал. Занимаясь по утрам с Гуннаром, постоянно следил за льдом; смотря в небо, высматривал косяки перелетных птиц; воздух с каждым днем мне казался все теплее. Настолько длительную, тягостную и морозную зиму я, наверно, не видел никогда.
Все это время единственное, что меня согревало, было не "сражение" с Гуннаром, не теплые подбадривающие слова Вадима, и даже не горячий рябиновый отвар старухи, которым она, несмотря ни на что, меня напоила, но сознание того, что по весне, лишь тронется лед, ладьи спустят на воду, богатые дары погрузят в трюмы, а взоры наши устремятся навстречу неизвестной земле. Нам предстояло увидеть Аркону!
И как жаль, что черные дни, которые должны были закончится с приходом варягов, на самом деле только начинались!
Мы должны были вернуть в Новгород мир и спокойствие, защиту и надежность, но, как оказалось позднее, привезли лишь мрак и убийства, ужас и смерть!
Увы, на тот момент мы об этом и не догадывались.
Впереди была встреча с варягами!