Добавлено (07.11.2012, 02:00)
---------------------------------------------
Извини, внёс путаницу. Расскажи не от лица Вадима, а его сына. Ну, ты понял, что и как я имею ввиду.

Добавлено (07.11.2012, 02:40)
---------------------------------------------
Я понимаю, что ГГ у тебя будут братья, но в последних двух кусках текста ключевым событием является бунт. И здесь бы я их отвёл на второй план. Они не могли ни на что повлиять, в этих событиях. От братьев ничего не зависело(они и узнали подроности-то все, например, от сына Вадима).
Ведь читатель понимает, что побили, прогнали сейчас новгородцы три ладьи, но скоро надо ждать тридцать три, а воевода - мёртв. Вот с этого места ты и начнёшь их раскручивать как ГГ повествования.
Надеюсь, объяснил своё виденье этого куска. Думай,смотри, ты автор.

Добавлено (08.11.2012, 10:44)
---------------------------------------------
Продолжим...

ГЛАВА 3

Муха, назойливо жужжа, пролетела мимо меня и села на похолодевшее лицо отца. Я чуть взмахнул рукой, сгоняя ее. Насекомое, почувствовав движение, взлетело и направилось в другую комнату. Я же, приняв прежнюю позу, вновь уставился на отца.
Воевода Новгорода лежал на столе в собственном доме, одетый в лучшие одежды – белая льняная рубаха, высокие красные сапоги до колен, штаны из тончайшей ткани, золотая гривна на шее. Рядом с ним не было никого, кроме меня. Да еще этой назойливой мухи. Со двора доносился беспорядочный шум – Улеб, Гуннар, Вадим и многие пришедшие горожане складывали погребальный костер. Для отца.
От бессилия что-то изменитьтяжело вздохнул. Тогда, на берегу, у мертвого тела родителя я плакал. Но после этого не проронил ни слезинки. Во мне что-то остановилось, умерло вместе с ним. Я ходил, отвечал на вопросы, что-то ел. Но сам был далеко, почти не понимая, что делаю и говорю.
Мне приходилось слышать, что если заплакать у тела умершего человека, то станет легче… Не знаю… Может быть… Но заставить себя плакать не мог. В груди точно камень лежал, дышалось с трудом, но слез не было.
Слезы означали бы, что я признал смерть отца, смирился с нею, а я не хотел этого делать. Отец лежал передо мной, я трогал похолодевшее тело, видел страшную рану на шее, но не мог поверить, что он мертв.
Дрожащей рукой я дотронулся до рубахи отца. Белоснежной рубахи, в которой отец когда-то женился на моей матери. Как и положено, на все самые важные события в жизни он надевал лучшую рубаху: свадьба, посвящение нас с Улебом в мужчины. Теперь в той же самой рубахе ему предстоял путь в Ирий.
Тихо отворилась дверь, со двора донеслись причитания женщин. Я даже не взглянул на того, кто вошел. Раздались быстрые шаги, и кто-то сел возле меня на лавку. Повернув голову, я увидел Даренку, дочь Вадима.
Даренка была совсем еще маленькой, хотя пройдет всего несколько зим, и еевыдадут замуж. Золотистые волосы, лицо в веснушках, шаловливо вздернутый носик. И синие глаза, полные слез.
- Неждан… - прошептала она.
От вида ее мокрых глаз стало не по себе. Зачем она зашла? Я уже был спокоен, находясь наедине с отцом, и тут она! Сколько я себя помню, Даренка всегда бегала за нами, мальчишками, просясь, чтобы ее взялив свои игры. Частенько она громко ревела, и я, как и Изяслав, и Улеб, вытирали подолом ее же рубахи ей нос. Но сейчас возле меня, тихо плача, сидела взрослая девушка. Совсем не та кроха, над рыданиями которой мы смеялись. От этих ее молчаливых слез у меня у самого защипало в глазах.
Чтобы скрыть наворачивающиеся слезы, я шмыгнул носом и вытер его рукавом.
- Даренка… - проговорил я.И голос дрогнул, я отвернулся, опять уставившись на отца.
Мимо вновь пролетела муха, хоть как-то отвлекая от происходившего вокруг.
- Крада сложена, - сказала Даренка.
Я обреченно кивнул. Почти все было приготовлено, День Макоши - пятница - близился к закату, и обряд вот-вот должен начаться.
Встал, на мгновение положил ладонь на голову отца, прощаясь с ним, потом взял Даренку за руку.
- Пойдем.
Причитающие женщины оглушили, как только я шагнул за порог. Они сидели вдоль забора, качая головами и громко крича. Без этого не обходятся ни одни похороны, и я, слышавший подобные песнопенияи ранее, казалось, не должен был обращать на них никакого внимания. Но когда это коснулось лично меня, не замечать крики и плач сидевших женщин я не смог. Крепко сжав зубы, чтобы рев, рвущийся наружу из груди, никто не услышал, посмотрел на краду.
Крада – погребальный костер, забирающий из нашего мира тело умершего человека, – была, как и сказала Даренка, сложена. Сегодня этот костер, достигавший по высоте моей головы, должен был украсть у нас отца. Сверху крады стояла домовина – ложе для тела - сделанная в форме лодки, нос которой был направлен вслед уходящему солнцу. И крада, и домовина были сложены из березовых веток.
Улеб, увидев меня, подошел и встал рядом. Даренка тем временем побежала к женщинам, не прекращавшим рыдать.
Двор был полон народу – кмети, купцы, ремесленники… Многие пришли проводить отца в последний путь. Чуть в стороне я заметил мрачного Вадима. Лицо его осунулось, под глазами темные круги. Смерть воеводы он воспринял как личную трагедию. В ту ночь у реки варяги убили не только нашего отца, но и ранили в сердце славенского старосту. Рядом с ним стояли Велимудр и Жизномир – старосты Неревского и Людина концов города.
Чуть в стороне присел Гуннар, вытирая от слез рукавом щеки. Еще днем, когда только собирались складывать краду, нам с Улебом предложили отправить в последний путь вместе с отцом и норманна. На что мы твердо ответили отказом. Все-таки Гуннар уже выкупил свою свободу, он не был рабом, а жил с нами только потому, что без него некому будет присматривать за «сопливыми малолетками», как старик нас называл. Ну и самое главное, отец никогда бы не захотел, чтобы помимо него хоронили еще кого-то, будь то жена, которой у отца не было, или раб, ставший больше другом, чем слугой.
- Пора! – услышал я хриплый голос, заставивший меня вздрогнуть.
Оглянувшись, я увидел Ворона, старого волхва. Опираясь на посох, тот подошел к нам и заглянул поочередно в глаза мне, потом Улебу. Такого дряхлого человека я не видел никогда. Мы бегали еще в рубахах, не задумываясь о взрослении, а Ворон уже тогда был таким же старым. Когда-то давно отец рассказывал нам, что и он не помнит волхва молодым. Ворон и в юные годы отца был сгорбленным морщинистым стариком. Именно он выжигал родовой знак на груди как отца, так и моей с Улебом. И теперь отец был мертв, а волхв все так же стоял перед нами, пронзая людей глазами, еле видными из-под нависших бровей.
- Пора, - повторил он и махнул кметям косматой головой, с торчащими грязными, на удивление черными, без седины, волосами.
Мы с Улебом посторонились, и несколько воев, молча, вошли в дом. А через мгновение вышли, держа тело отца на руках. Причитания женщин стал еще громче. Ворон, что-то тихо бормоча себе под нос, шел за кметями. Те аккуратно уложили отца в домовину головой к солнцу и отошли в сторону. За ними следовали женщины. Одна поставила в ногах отца горшок с едой. Другая уложила золотые украшения. Ворон, взобравшийся на краду, прикрыл грудь отца щитом, пристегнул к поясу меч в деревянных ножнах. После этого старик накрыл воеводу белым покрывалом, поданным ему одной из женщин.
Нагнувшись к отцу, волхв зашептал что-то ему на ухо, будто тот мог его слышать, и указывал при этом на солнце. Положив руку воеводе на голову, старик похоже рассказывал о пути в Ирий, о благах, ожидающих впереди. Голос волхва постепенно становился все громче, жесты – все резче. Наконец он хлопнул отца по груди, плюнул трижды через плечо и спрыгнул на землю, причем сделал это довольно легко, чего трудно было ожидать от такого дряхлого человека.
Посмотрев на закат, старик скинул балахон, оставшись в одних штанах. Тело его было покрыто знаками и письменами, смысл которых я понять не мог. Огромная выжженная змея ютилась на его груди. Вновь посмотрев на нас с Улебом, он протянул руку в сторону. Ему тут же принесли зажженный факел.
Ворон обошел краду, встал к ней спиной и поднял лицо навстречу солнечным лучам. Мы услышали хвалу Солнцу и просьбу принять тело уходящего вслед за ним воеводы, и волхв, не поворачиваясь к костру, ткнул факелом в краду. Набитая сухой травой, она легко вспыхнула. Ворон еще в нескольких местах поджег костер.
Огонь, не торопясь, стал поглощать сухие ветки и траву, постепенно набирая силу и устремляясь вверх. Волхв вновь подошел к тому месту, откуда начинал свое обращение к Солнцу. Воздев руки к небу, он во весь голос продолжил:

Добавлено (13.11.2012, 10:11)
---------------------------------------------
Как и обещал, выкладываю 3-ю главу до конца и делаю маааленький перерыв.

* * *

Последующую за сожжением воеводы тризну я помню смутно. Вадим был первым, кто, набрав в шлем земли, насыпал ее на груду пепла, что осталась от крады с телом отца. Вслед за ним последовали и вои. На образовавшемся холме помянули ушедшего раньше срока новгородского воеводу.
Во время помин к нам с Улебом подошел Вадим.
- Собирайтесь,… Будете жить у меня,.. - произнес он хмуро.
Мы с братом переглянулись.
- Свея своего тоже берите, - кивнул Вадим на Гуннара, сидящего за нашими спинами.
- Я – норманн, - буркнул старик.
- Теперь у меня три сына, - не услышав Гуннара, грустно улыбнулся Вадим и отошел от нас.
На следующий день, собрав весь скарб, мы перебрались в дом к Вадиму.
Жизнь наша с этого момента текла размеренно и спокойно. Мы действительно стали сыновьями новгородскому старосте и братьями его сыну и дочке. Старуха Доброгнева, мать Вадима, по-доброму ворчала и отвешивала подзатыльники, как нам с Улебом, так и родным внукам, не делая между нами никакой разницы. И постоянно ругалась с Гуннаром. Норманна она недолюбливала. Давным-давно ее мужа, отца Вадима, зарубили в одном из набегов норманны, и женщина до сих пор проклинала весь северный народ, а заодно и беднягу Гуннара. Но старик на нее не обижался. А мы, слушая их перебранки, хватались за животы от смеха.
По утрам старались заниматься с оружием. Если Улеб с Изяславом упражнялись на мечах вдвоем, я обучался стрельбе из лука, а братья подшучивали надо мной. Иногда ходила к реке и Даренка, которой нравилось смотреть на наши занятия. А у меня в эти моменты всегда попадались кривые стрелы. Они упрямо не хотели лететь в цель! Улеб с Изяславом смеялись, Даренка краснела, а я злился и лез по кустам искать этих предателей.
С приходом лета мы больше внимания стали уделять домашним делам. Помогали бабке Доброгневе по дому, Вадиму по хозяйству. Мы таскали воду, косили траву для животины, меняли подгнившие бревна в стенах житницы, ловили рыбу, ходили в лес за дичью – делали все, что требовалось, с удовольствием и без лишних разговоров. А Вадим только хвалил нас и жалел, что наш отец не видит, какими мужчинами становятся его родные сыновья.
После изгнания варягов жизнь в Новгороде постепенно налаживалась. Голод отступал. Люди, зная, что платить дань не придется, вздохнули свободнее. Хотя, конечно, знали, что варяги рано или поздно вернутся, и придется дать им еще один бой. Но пока этого не произошло, все были счастливы. На полудне царило спокойствие. Соседи притихли. Они были со словенами не в мирных отношениях, но и с обнаженными мечами никто не подходил к новгородской границе. Изредка появлялись слухи, что где-то на полудне свирепствует какой-то дикий народ, собирающий дань с полян, вятичей, уличей и многих других - хазары. Они убивали, насиловали, грабили… Но нас, новгородцев, это не касалось, и мы думали, что никогда и не коснется. Только освободившись от настырных варягов, мы не верили, что кто-то еще сможет посягнуть на нашу свободу.
Но однажды сомнения все же закрались мне в душу.
Утром того дня я и Улеб пошли к Одинцу, кожемяке, забрать отданные Вадимом для дубления шкуры молодых телят. Делать этого нам не хотелось, но старуха Доброгнева надумала заняться шитьем сапог и, несмотря на все возражения, отправила нас к кожемяке. Жуткая вонь из дубильных ям была слышна далеко от дома Одинца, настойчиво проникая в нос и вызывая тошноту. Я с трудом дождался, пока хромой кожемяка отдаст нам шкуры, и быстрее ветра выскочил на свежий воздух. Но противный запах не покидал меня. Он был в волосах, в одежде, во рту, и когда поступило предложение Гуннара пойти на охоту, с радостью согласился, надеясь, что дыхание леса избавит, наконец, меня от вони.
Изяслав с Вадимом с утра были в городе, Даренка с бабкой остались дома, а мы отправились в лес.
С собой мы взяли только луки и тул со стрелами, да за пояса воткнули по ножу. Гуннар захватил скрамасакс.
- От вас, щенки, всего можно ожидать! – ответил он на вопрос, зачем ему боевой нож. – Так и норовите перерезать мне глотку!
- Зачем нам глотка? – засмеялся Улеб. – Мы тебе лучше косички отрежем!
- Только притроньтесь! Я вам пальцы-то по самые плечи отхвачу!
- Мы подождем, пока ты уснешь.
- Не собираюсь я с вами в лесу ночью оставаться, - пробормотал старик. – Вы ж меня вместо зверя прирежете!
- Было бы мясо! – смеялись мы. – А так о твои кости все зубы можно переломать!
Однако нам все же пришлось заночевать в лесу. За весь день мы не смогли убить никого, лишь дважды спугнули уток. Первый раз Улеб неудачно послал стрелу, согнав с воды пару птиц. Второй – я, не успев даже выстрелить, споткнулся и упал в ручей.
- Бездари! – ругался Гуннар. – Ничему вас отец не научил! Сидели бы лучше дома, бабке помогали. Тоже мне – охотники! Я бы со своей ногой и то быстрее справился!
Мы, насупившись, шли молча. Постепенно опускалось солнце, и мы уже подумывали вернуться домой, как Улеб быстро присел, и показал знак рукой, чтобы мы замолчали. Я тут же пригнулся, Гуннар застыл на месте. Улеб указал вперед.
- Олень, - прошептал старый норманн.
Впереди, среди деревьев, склонив голову к ручью, стоял молодой олень. Он не видел нас и спокойно наслаждался питьем ключевой воды.
Гуннар наклонился к Улебу и положил руку ему на плечо.
- Давай, Неждан, покажи этому засранцу, как надо стрелять из лука! – прошептал он, кивнув в мою сторону.
- Я – Улеб! – брат скинул руку старика с плеча.
Ничуть не смутившись, норманн обернулся ко мне и хлопнул меня по спине.
- Ну что, Неждан, утри этому недоумку нос! Пусть увидит, что такое стрельба из лука!
- Я – Улеб! – также нахмурившись, огрызнулся я.
Гуннар удивленно мотнул головой. Затем, зарычав, отвесил нам по оплеухе.
- Я вам точно по уху отрежу, щенки, чтоб отличать! Это же надо! Так издеваться над стариком, бесы одинаковые! Живо стреляйте хоть оба, а то зверь так и состарится!
- Может, лучше ты его загоняешь? От тебя ведь еще никто не уходил! – усмехнулся Улеб.
- Тебе я первому ухо отрежу, сукин сын! - Пригрозил старик брату пальцем, - Улеб ты, или Неждан… Там видно будет. Стреляй быстро!
Улеб положил стрелу на тетиву и медленно натянул лук.
- Ровней держи! – прошептал норманн.
- Уймись, старик! – сквозь зубы проговорил брат.
- Ровней, кому говорят! Ниже руку опусти! Не тяни так сильно! - наклонился Гуннар к уху Улеба, - Если ты так выстрелишь, у тебя олень от смеха умрет, а не от стрелы!
- Не знаю, в кого я сейчас попаду, в оленя или в старую скотину, но без мяса мы сегодня не останемся!
Тонко запела тетива, и стрела вонзилась оленю в плечо. Бедное животное, подпрыгнув, развернулось и умчалось в чащу.
- Мало того, что руки из зада растут, так он еще и глухой! – развел руками Гуннар.
- Побежали! – Улеб заулыбался во весь рот. – Олень долго не выдержит!
И мы помчались за раненым животным.
- Куда, бесы?! – заорал нам вслед Гуннар.
Но мы, не обращая внимания на крики старика, скрылись среди деревьев. Преследовать оленя оказалось легко. Темная кровь хорошо просматривалась на яркой зелени.
- Скоро! Скоро! Мы его почти догнали! - повторял Улеб.
Я не отставал от брата.
Кровавая дорожка на траве становилась все шире, и вскоре мы увидели раненого зверя, лежащего на земле. Улеб подбежал к оленю, присел возле него и достал из-за пояса нож. Животное вздрогнуло и попыталось подняться. Брат придавил оленя коленом и, поблагодарив богов за посланную нам добычу, перерезал ему горло. Олень немного подергал ногами и затих. Улеб отрезал добрый кусок от ноги оленя и положил его под ближайшим деревом - дань богам леса. Поднявшись, он взглянул вперед и замер на месте.
- Улеб?
Я подошел к брату.
- Бер! - прошептал он.
Я взглянул в сторону, куда смотрел Улеб, и застыл так же, как и он. Перед нами предстала хорошо освещенная заходящим солнцем поляна, посреди которой приютилась низкая, грубо сколоченная изба. Весело журчал ручеек, текущий вдоль дальнего края пустого не заросшего пространства. Кое-где торчали ярко зеленые кусты.
Стены избы под действием безжалостного времени изрядно покосились. Щели, видимые повсюду, кто-то забил мхом. Изба не имела дверей, а у порога на земле находился выжженный огнем круг - очаг. Я сразу понял, о ком сказал брат, и чье это было жилище.
Бер!
Хозяин леса!
Я много слышал об этом человеке, но видел его дом впервые. Бером родители пугали непослушных детей перед сном, парни стращали девок на вечерних гуляниях. Но кто он, и почему этот человек всю свою жизнь проводит один в лесу, никто не знал. Одни говорили, что это ведун, который прячется от чьей-то кровной мести. Другие уверяли, что Бер - знахарь, и очень хороший, но кому-то давным-давно не угодивший и потому отправленный в поток.
Одно мы знали точно! Глубоко в лесу жил отшельник, который знал чащу лучше, чем мы Новгород. Он никогда не появлялся в городе, никто не приходил к нему. Лучшими его друзьями были дикие звери, с которыми он мог говорить, и которых он защищал, если кому-то взбредет в голову убить зверя ради забавы. Как раз ему приносили охотники дары, благодаря за успешную охоту. Он был хозяином леса. Он был богом леса!
И именно к жилищу бога мы вышли в этот клонящийся к закату день!
- Стервецы! - неожиданно возник за нашими спинами Гуннар. Мы вздрогнули и обернулись.
Норманн взял оленя за ногу и потащил на поляну.
- Убежать хотели? Думали скрыться от старого охотника? Кишка тонка, засранцы! - ворчал он.
Мы, молча, вышли вслед за ним на открытое пространство, с испугом оглядываясь вокруг. Гуннар бросил тушу у очага и присел на бревно, лежащее рядом. Словно не замечая дивной хижины, он тщательно ощупал убитого зверя. Тот оказался довольно упитанным, и удовлетворенный норманн махнул нам рукой.
- Разводите костер, лысые отродья! А то я сейчас мясо сырым съем!
- Здесь? - поежившись, спросил я.
- Нет! Вот отдохну, и еще пройдемся немного! Здесь, конечно!
- Но... - нерешительно проговорил Улеб. - Ведь это логово Бера...
- И? Тебя это пугает, победитель варягов?
- А если он придет? - поддержал я брата.
- Что ж делать? Будем добры, угостим Бера свежим мясом!
- Вот это по мне! - раздался старческий голос с порога дома.
Я непроизвольно схватился за оберег в поисках защиты от злых духов, Улеб потянулся к ножнам, и даже Гуннар, охнув, попытался быстро вскочить на ноги. Испуганные взоры устремились в сторону прозвучавшего голоса, а навстречу нам из избы вышел сгорбленный старик. Потрепанный грязный балахон мешком висел на его худых плечах, ноги были босы, а в дрожащих сморщенных руках отшельник держал длинный посох. Мне всегда казалось, что Бер – это громадного роста человек с чудовищным топором в мощных ручищах. Великан, которого все боятся, уважают и осыпают дарами. Вышедший же к нам старик больше походил на лешего. Но именно он – этот покрытый седыми спутанными волосами человек с удивительно ясными глазами, прячущимися под нависшими бровями, – и был Бером. Он, тихо усмехаясь, подошел к нам и присел на бревно.
- Садись, чужеземец, - пригласил он Гуннара. – Старые ноги не молодые. Им отдых нужен. А сюда добраться непросто. Далековато будет от Новгорода.
Гуннар осторожно сел рядом.
- А вы что рты разинули? – улыбнулся он нам. – Вам же сказали огонь разводить.
Мы с братом застыли, будто истуканы.
- Да не бойтесь! Я ж не вас есть буду, а вот оленины отведаю с удовольствием. Или вы так и будете меня голодом морить?
Просить дважды не было нужды, и совсем скоро вбыстро наступившей темноте весело потрескивал костер, на котором, распространяя ароматный запах, поджаривалось мясо убитого оленя. Мы с Улебом сидели на траве, поджав колени, и не спускали глаз с Бера. Он был совсем не страшный, обычный старик, с копной седых волос и с такой же белой длиннющей бородой. Бер сидел, опираясь на посох, и расспрашивал нас о событиях в городе. Гуннар, вытянув больную ногу, отвечал отшельнику, а мы, затаив дыхание, слушали их разговор и глаз не могли оторвать от лесного бога. Узнав, как мы прогнали варягов, Бер удивился и обрадовался. Услышав о том, что старый князь все еще жив, он изумился больше прежнего и помрачнел.
- Его дни сочтены, - проговорил он, поглаживая бороду. – Совсем скоро боги призовут его к себе.
- Ты разговариваешь с богами? - изумленно спросил я.
- Ты все еще веришь в сказки, мальчик мой? - усмехнулся Бер. - Ты так молод! Жизнь пока тебя ничему не научила! - он покачал головой. - Поверь старику, прожившему пару жизней волхвов! Если тебе кто-то скажет, что общается с богами, можешь смело засмеяться ему в лицо. Кто мы такие, чтобы боги с нами разговаривали? - старик развел руками. - Никому не дано этого! Никому!
- Даже волхвам?
Бер засмеялся.
- А чем волхвы отличаются от нас с тобой, сынок? От тебя - копной седых волос, бородой до земли да умом в голове. А от меня - лишь парой десятков лет.
По спине у меня пробежал холодок. Я впервые слышал, чтобы так отзывались о волхвах.
- Они могут только бормотать свои заклинания, да приносить жертвы богам. Этим их знания и ограничиваются, - Бер говорил настолько уверенно, что я с ужасом понимал, что верю ему. - Они произносят непонятные речи возле костров, режут кур, коз. Иногда людей. Но ничего больше не умеют! А такие глупцы, как ты, - старик ткнул в меня длинным кривым пальцем, - верят им, слушают, широко раскрыв глаза, идут за ними и делают все, что они скажут! - Он ударил в землю посохом. - Безумцы!
Капля жира стекла с куска мяса, и огонь, громко шипя, поглотил ее, разгоревшись еще сильнее.
- Уснули, сынки? – взмахнул Бер рукой. – Мы есть будем сегодня? Если нет, тогда хоть водицы принесите из ручья!
Мы, улыбаясь, бросились снимать поджарившуюся оленину.
Запах мяса ударил в нос, и мы, почувствовав дикий голод, все вместе накинулись на еду. В наступившей тишине слышен был только треск горевших веток и хруст перекусываемых зубами костей.
- Замечательное мясо! Чудесное мясо! – нахваливал Бер. Жир стекал ему на бороду, отчего та стала рыжей, а не белой. - Немного подпорчено огнем, но есть вполне можно! - Старик облизнул жирные пальцы. - Хотя все же немного жестковатое. Олень слишком долго бегал перед смертью. Надо было убивать его на месте, тогда мясо было бы еще нежнее! Кто сразил животное? - проглотив большой кусок мяса, спросил он.
- Я, - покраснел Улеб.
- Впервые держал лук в руках? - засмеялся Бер. - Для первого раза неплохо, неплохо! Для охоты в самый раз.
Старик вытер рукавом рот и довольно погладил себя по животу.
- Учитесь стрелять, сынки! Это очень скоро может пригодиться не только на охоте…
- Зачем? Мы же не воюем, сейчас мир! - пожал плечами брат.
- Мир? А что такое мир? - хитро прищурился отшельник.
Улеб смутился, я перестал жевать, а Гуннар с интересом следил за нашей беседой.
- К нам никто не приходит с мечом, - попытался объяснить брат. - Мужчины спокойно могут уходить надолго в лес, не боясь вернуться и застать на месте дома пепелище. Женщины, не волнуясь, целые дни проводят на пашнях, и никто не угоняет их за косы и не насилует.
- Ты думаешь, что это мир?
- Да, - неуверенно ответил Улеб.
- Ты тоже? - обратился Бер ко мне.
Я не знал, что сказать, и просто кивнул головой.
- Глупцы! Я расскажу вам, что такое Мир!
Старик протянул руки к огню. Тот, будто резвясь, подпрыгивал, облизывая кривые пальцы Бера, и освещал его морщинистое лицо.
- Мира нет! - проговорил отшельник глухим голосом. - Тьма лишь взяла передышку! Ушла в тень. И она надвигается. Мир - это дым. Это пыль, которую тьма пускает нам в глаза. Она успокаивает нас, чтобы очень скоро обрушить на нас всю свою силу!
Бер замолчал. Он, не мигая, смотрел в огонь, а мы не смели прерывать его молчание.
- Очень давно, - продолжил, наконец, старик, - всю нашу землю, все реки, все горы держали на своих спинах четыре огромные Рыбы. Люди были счастливы, зверя было в достатке, рыбы в избытке.Развязывать войны не было причин, и оружие имелось только для охоты. И именно тогда на земле был Мир! Со временем некоторых людей стала съедать жадность, других - грызть зависть, третьих - одолевать злоба. Один род имеет больше пушного зверя, а второй не знает, куда рыбу девать. Делиться же никто не хотел. И постепенно человек начал отбирать чужое, воровать, убивать при этом. Под гнетом всей этой злобы людской одна Рыба, державшая Мир, не выдержала и умерла. Две другие уплыли, не в силах удержать такую тяжесть. И сейчас нашу Землю держит лишь одна Рыба, и Мир все больше и больше погружается во Тьму. И она уже рядом. Тьма уже здесь!
Несмотря на теплый вечер и горевший огонь, мороз пробрал меня до костей.
- Благодарю Богов за то, что я уже не застану этого! - махнул рукой Бер. - А вот на вашу Долю выпадет немало горя. Вы уж потерпите, - грустно улыбнулся он. - И за домом моим приглядывайте. Наведывайтесь сюда хоть изредка. Позади дома, кстати, есть еще один вход... Запомни, Неждан, вдруг пригодится! - Бер посмотрел мне прямо в глаза.
Я вздрогнул. Откуда он узнал, как меня зовут? Я точно помнил, что при отшельнике мы не называли имен, но он все же обратился ко мне по имени.
- Ведун..., - прошептал я.
Бер бесшумно засмеялся.
- Не надо везде искать чудеса, сынок. Два брата близнеца, старый норманн, следующий за ними везде по пятам... Думаю, на весь Новгород не найдется больше такой компании. Я лишь слушаю. Слушаю и запоминаю.
Он встал, похлопал меня по плечу и, переваливаясь с ноги на ногу, как медведь, направился в избу.
- Отдыхайте! Вам рано утром возвращаться...
Молча, без единого слова, мы с Улебом улеглись под открытым небом у костра. Гуннар сидел на бревне, подкидывая в огонь заготовленные ветки. Сон долго не шел, и я лежал, уставившись широко распахнутыми глазами на звезды. Слова Бера встревожили меня. Он так ярко описывал наступление темных времен, словно и правда был богом, и скрытое от всех будущее для него отнюдь не являлось загадкой. А то, что он знал меня по имени и не перепутал с Улебом, что не всегда удавалось даже Гуннару, особенно меня взволновало. Сердце колотилось в груди, словно молот в кузне, думы роились в голове, как пчелы в улье. Улеб уже тихо дышал рядом. Гуннар покашливал и ворошил огонь, отчего тот временами ярко вспыхивал. А я смотрел в темное небо. Потом я уснул.
Проснувшись до зари, мы не нашли Бера. Он будто сквозь землю провалился. Гуннар сказал, что спал, как и мы, и не видел, когда ушел старик. Мы же, положив еще кусок мяса у порога, отправились домой. Смута, посеянная в моей голове речами старого отшельника, со временем исчезла, и я даже стал забывать наш разговор.
Подошло время сбора урожая - серпень. Нам пришлось пока отложить занятия с боевым оружием - мы, все-таки, не были воинами - и помогать в полях с другим оружием в руках - уборочным. Но после голодного года такие заботы были только в радость. С рассветом мы уходили в поля, а каждый вечер, не обращая внимания на ноющую от трудов спину, смазывали серпы жиром и обваливали их в песке на берегу Великой Реки. И только после того, как притупленное лезвие оттачивалось, могли позволить себе ненадолго вздремнуть.
В каждодневных трудах, когда мы, не разгибая спины, помогали старухе Доброгневе, я совсем позабыл про слова Бера. Но, как неумолимо желтая листва сменяет зелень на деревьях, так же неотвратимо стали сбываться предсказания отшельника.
Наступил месяц Листопад, ударили первые холода. С каждым днем реку все сильнее сковывал лед. Варяги не показывались. Дни сменялись ночами, и вновь наступали дни. Ничто не нарушало спокойствия Новгорода, и о наступлении Тьмы не было и речи...
Все изменилось в один день!

Добавлено (28.11.2012, 13:35)
---------------------------------------------
Ну, перекурили, выложу продолжение))
____________________________

ГЛАВА 4

- Отец, к нам гости!
В голосе Изяслава, неожиданно вбежавшего в дом, слышались тревожные нотки. Он не прикрыл за собой дверь, и в комнату ворвался колючий морозный воздух, заставивший меня поежиться и накинуть на плечи плащ. Вадим, молча, встал со скамьи и вышел во двор. Мы гурьбой направились за ним.
Солнце пряталось за верхушками деревьев, дул довольно сильный ветер, который все пытался потушить торчащие у двери на крыльце факелы, только что зажженные Изяславом. В наступающей темноте я увидел двух всадников, стоявших у порога. Собаки заливались яростным лаем, норовя схватить лошадей за ноги. Один из всадников выехал чуть вперед, попав в круг света, и я узнал в нем Велимудра - старосту Неревского конца. Он был немного старше Вадима, но нахмуренное лицо и раньше времени поседевшие волосы и коротко стриженая борода делали его похожим на старика. А сгорбленные плечи, закутанные в плащ, отороченный мехом, только усиливали это сходство. Он мрачно посмотрел на Вадима. Тот спустился с крыльца навстречу гостям и отогнал собак. Мы же втроем стояли на пороге, с тревогой смотря на старост. Велимудр недолюбливал Вадима и никогда не приезжал к нему ранее, и этот его визит вряд ли сулил нам что-то хорошее - уж больно угрюм был гость.
- Здоровья, Велимудр, тебе и твоему спутнику! - поприветствовал их Вадим.
Велимудр молчал. Лошадь его, переминаясь с ноги на ногу в схваченной легким морозом грязи, негромко заржала, выпустив при этом из ноздрей облако пара. Всадник, успокаивая, ласково похлопал животное по шее.
- Здравствуй и ты со своей семьей, - ответил, наконец, он.
- Чем обязан?
- Ты нужен не мне, - сморщился Велимудр, будто сама мысль об этом была ему противна. - Ты нужен князю.
- Князю? - Вадим подошел к лошади гостя.
- Старик зовет тебя.
Велимудр, которому разговор явно был не по душе, посмотрел на темнеющее небо. Вновь повернулся к Вадиму.
- Он умирает...
Вадим, оглянувшись, бросил на нас беспокойный взгляд.
- Зачем я ему в последний час?
Всадник поднял руку, пальцы которой были унизаны золотыми кольцами, погладил коротко стриженую бороду.
- Вадим, ты не тот человек, которого бы я хотел видеть перед смертью, и будь уверен, когда придет мой черед, я тебя не побеспокою, - Велимудр оперся о луку седла, - но старый князь не желает умирать, не увидевшись с тобой. Ему нужна твоя помощь.
- Я не волхв, - мрачно сказал Вадим.
- Нет. Но ты воин. Или когда-то им был.
Велимудр нагнулся к Вадиму.
- Новгород в беде, и старику влезло в голову, что только ты можешь ему помочь.
- Не говори загадками, Велимудр, я мыслей твоих не читаю, - резко откликнулся Вадим. - Что случилось?
Велимудр выпрямился.
- Вчера мои люди поймали двух лазутчиков, рыщущих вокруг Новгорода. Поначалу пленные ничего не говорили, но мои люди были так добры, что эти двое недолго молчали. С полдня к нашей границе идут двести копий. Из них пять десятков - хазары. Остальные - поляне да кривичи. Не думаю, что их настолько много, но, по крайней мере, схваченные лазутчики сказали именно так. А у нашего войска нет головы. - Он многозначительно взглянул на нас с Улебом. - С чего это Гостомысл решил, что ты можешь стать этой головой, я не знаю. Мне ведомо лишь одно – старик зовет тебя, и ты должен сейчас же ехать со мной. Мы и так можем не успеть. Боги уже заждались князя. А выполнить волю умирающего человека – святое дело.
Вадим уставился в темноту.
- Со смертью князя осиротеет Новгород. А с приходом хазар - погибнет... Какая из вестей, принесенных тобой, Велимудр, хуже?! - проговорил он глухо и, не ожидая ответа, позвал с собой Изяслава.
Велимудр опять посмотрел на нас и, не торопясь, развернул лошадь и выехал со двора. Вскоре за ним последовал и Вадим с сыном, и группа всадников скрылась в темноте.
В тот вечер мы не ложились спать, а сидели, не разговаривая друг с другом, и отмахивались от Даренки, которая приставала с расспросами, как от назойливой мухи. Гуннар, так же молча, точил мечи камнем. Тоскливый скрежет эхом отдавался в голове, а я глаз не спускал с клинка, с которым ловко управлялся норманн. Разобравшись с мечами, он взялся за скрамасаксы, по-прежнему, не проронив ни слова. Даже на язвительный призыв Доброгневы прекратить издеваться над ее старческим слухом не обратил внимания.
- К приходу врага нужно всегда быть готовым, - были его единственные слова.
Ожидание Вадима мне напомнило вечер встречи с варягами. Такие же неожиданные вести, такой же быстрый уход на совещание, такое же томление в неизвестности. И такое же хмурое лицо Вадима по возвращении от князя, каким было тогда лицо отца. Увидев старосту, я попытался отогнать от себя навязчивые мрачные думы. Вместе с Улебом мы вскочили навстречу Вадиму и Изяславу.
- Завтра выступаем, - скинув плащ, произнес Вадим. - Пойдете со мной. Настал и ваш черед взяться за мечи. Но не обольщайтесь! - добавил он, увидев наши в миг посветлевшие лица. - Вас я от себя далеко не отпущу! Я не хочу отвечать перед богами за вашу смерть!
О том, согласился ли он возглавить новгородское войско, ни слова.
Уснуть долго не удавалось. Поход, сражения... Самые противоречивые чувства терзали меня, заставляли сердце чаще биться. С одной стороны, я не ощущал себя воином, и встреча у реки с варягами только подтвердила это. Не понимая причин распри, не видя смысла в пролитой крови, я с трудом натянул тетиву лука, а за меч так и не взялся. И смогу ли сделать это в будущем, неизвестно.
Но в то же время понимал, что на Новгород двигается неизвестное войско не с дарами, и жизням - моей, Даренки, Доброгневы и многим другим, - угрожает смертельная опасность. Слух о творимых хазарами жестокостях ходил по городу давно. А значит, от того, обнажу ли меч и я в том числе, зависело, что увидит через несколько дней солнце: цветущий Новгород или пылающие руины.
Я ворочался с боку на бок, раздражал храп, доносившийся из угла бабки Доброгневы. Да еще Гуннар в полной темноте продолжал тихо натачивать оружие.
Норманн разбудил нас с первыми лучами солнца. Быстро накинув одежду, мы с Улебом выскочили во двор. Легкий холодный ветерок приятно дул в лицо, схваченная морозом трава, белая от инея, хрустела под ногами. Разбив тонкую корку льда, сковавшего воду в ведре у колодца, мы, смеясь, умылись и помчались в конюшню. Вадим был уже там. Он крепил к седлу суму с кольчатой броней. Увидев нас, он улыбнулся:
- Я уж думал, вы решили остаться.
- Ну уж нет! - сиял Улеб. - Варягов мы уже видели. А вот на хазар охота взглянуть!
- Говорят, они выше самого высокого человека на голову, - добавил я. - А копья у них в руку толщиной.
- А еще, что они живут верхом на лошадях.
- Да ну? - засмеялся Вадим. - Опять, наверно, сказок Гуннара наслушались? Что ж, увидим!
Оседлав лошадей, мы прикрепили к седлам ножны с мечами. Я захватил с собой еще лук и тул, полный стрел. Старуха Доброгнева, заглянувшая в конюшню, дала каждому по суме с едой и по доброй порции наставлений.
Когда мы уже были готовы к отправлению и стояли у порога дома, кутаясь в плащи, к нам подошел Гуннар, вооруженный скрамасаксом.
- Может, останешься, старик? - спросил его Вадим.
Норманн замахал косичками.
- Они ж без меня и зайца поймать не могут. Куда уж тут хазары!
- Смотри, а то за женщину тебя примут! - засмеялся Улеб. - С твоей-то роскошной шевелюрой!
- Да что с меня взять?! - развел руками норманн. - Разве что похлебку приготовить смогу. Да и то, от моей стряпни животы скрутит. А вот за вашими одинаковыми задницами присмотреть стоит. Все-таки впервые меч в руках держать будете. Еще порежетесь ненароком!
Между тем бабка с Даренкой вышли нас провожать. Доброгнева обняла всех по очереди. Даренка со слезами на глазах поцеловала отца и брата, после чего подошла к нам с Улебом.
- Удачи, братик! - сказала она, повиснув на шее Улеба.
Затем она повернулась ко мне. На морозном воздухе щеки ее порозовели, а нос смешно покраснел. Я улыбнулся ей. Она вытерла рукавом слезу.
- Возвращайся! - ответила мне улыбкой и, обняв, поцеловала в щеку.
- Обязательно, - смутился я. Даренка и раньше дарила нам поцелуи. Улебу, Изяславу, мне. Но этот ее поцелуй со слезами на глазах заставил покраснеть даже мои уши. По крайней мере, мне так казалось. За спиной захихикал Гуннар, отчего я заволновался еще больше.
- Обязательно! - повторил и вскочил на лошадь.
Кинув последний взгляд на дом и на бабку с Даренкой, наш маленький отряд, состоящий из четырех всадников и пешего норманна, выехал со двора.
Мне было немного грустно, что приходится уезжать из этого дома, ставшего для нас с Улебом за этот год родным. Но радость, переполнявшая меня при мысли о том, что впереди нас ждет первый в жизни поход и самое настоящее сражение, затмевала все! Я видел впереди только вражеские щиты, слышал лишь звон скрещивающихся мечей. Я ехал навстречу битве и был благодарен богам за это.
Я был счастлив!