Добавлено (02.06.2011, 13:31)
---------------------------------------------

Добавлено (04.06.2011, 16:09)
---------------------------------------------
В сравнении с нашими курляндскими более чем скромными застольями, обед прусской тётушки был роскошным. Парная телятина, суп с куриными потрохами, передо мной даже поставили бутыль мозельского. А для Генриха тётушка лично приготовила лимонад.
Кроме нас с Генрихом и тётушки, за столом сидел пастор Толе, тётушкин духовник. После бокала вина пастор начал рассказывать, что является представителем древнего народа, некогда обитавшего в здешних краях.
- Предки мои – пруссы были жуткими язычниками и весьма кровожадным народом. Их главный жрец Криво Кривайте имело право на любую женщину, жившую в пределах этой некогда варварской страны.
- Пастор, - вмешалась тётушка, - Генрих ещё слишком мал, чтобы слушать ваши, вне всякого сомнения, занимательные истории.
- Прошу меня простить, баронесса.
Пастор уткнулся в огромный кусок телятины.
А моему братцу не терпелось отведать тётушкиного лимонада. Малыш пытался дотянуться до бокала. Я решила помочь ему, но наши руки неудачно встретились, бокал упал на льняную скатерть с кашубским орнаментом, его содержимое разлилось по столу.
Генрих скривил свои пухлые губки. Но больше всего меня поразила реакция тёти. Она вскочила из-за стола, отбросив салфетку.
- Юная баронесса! Впредь попрошу вас не размахивать руками, подобно простолюдинке.
Она развернулась и вышла из залы. Некоторое время за столом царило молчание.
- Дети мои! – поднял руки пастор. – Возблагодарим Господа нашего, что удостоил нас земных Своих благ.
Наконец я смогла выбежать в сад. Мой братец увязался за мной. Мы нашли беседку, увитую плющем. В двух шагах меж камней, покрытых мхом, бежал ручей. Я села на скамейку и стала слушать журчание воды. Это успокоило меня.
- Сегодня плохой день, - сказала я Генриху. – Мария уходит от нас, а взамен мы заполучили злую тётку.
- А куда уходит Мария? – спросил малыш.
- Она считает, что больше не нужна нам. К тому же хочет родить ребёнка.
- Зачем ей ребёнок, когда у неё есть мы?
- Мы уже выросли, - вздохнула я.
- Я ещё не вырос! – воскликнул Генрих. – А когда вырасту, женюсь на Марии.
- Дурачок! - я потрепала его тёмно-русые волосы. – Пока ты вырастешь, Мария состарится. К тому же на кормилицах не женятся.
- Жалко. Вот если бы Мария была ведьмой, она долго могла оставаться молодой.
- Откуда ты знаешь?
- Мне Альберт рассказывал, сын нашего конюха.
- А ещё, что он тебе рассказал?
- Что у ведьм зелёные глаза, и по ночам они голые летают на метле.
Он приблизил ко мне испуганное лицо и прошептал:
- Тётя Амалия, точно ведьма! Глаза зелёные, молодая.
- Не болтай! Может ей мало лет.
- Она нашему батюшке сестра? – спросил Генрих.
- Сестра. Ну и что из того?
- А то, что наш батюшка помер давно, а она всё молодая.
Он торжествующе посмотрел на меня.
- И по ночам голая на метле летает?
- Ночь ещё не наступила, - мудро ответил братец. – А как она смотрит, ты заметила? Будто съесть хочет, или всю кровь выпить.
- Какой ты всё-таки врунишка! – засмеялась я.
Хотя на сердце у меня было тревожно. Словно в этом симпатичном имении затаилась смертельная опасность.

Добавлено (06.06.2011, 16:04)
---------------------------------------------
Потом мы молчали, слушая журчание ручья. До тех пор, пока в беседку не заглянул пастор Толе.
- Вот вы где! Баронесса Амалия зовёт вас.
Тётушка ждала нас в огромной гостиной. В три окна, каждое высотой в два моих роста светило майское солнце. Его лучи ласкали шёлковые обои, картины, изображавшие пастухов и пастушек.
- Садитесь, дети!
Амалия указала нам на обтянутое бордовым атласом патэ. Мы скромно присели на самый краешек.
- Поскольку вы теперь будете жить в этом доме, то должны выслушать его историю.
И она принялась нам рассказывать про то, как её прадед построил замок лет за десять до большой войны. Война эта, сильно разорившая германские земли, не коснулась Пруссии. Отец Амалии пятнадцать лет назад перестроил основное здание замка, не тронув две башни, которые мы хорошо видели, когда подъезжали. Так появился этот замечательный дом. Строил его архитектор, приглашённый моим дедом из Франции.
Всё это было занимательно, но меня терзал один вопрос: почему наша тётя так и не извинилась за свою вспышку ярости во время обеда, не дала хоть какое-то разъяснение? Нашей матушке случалось ругать и даже поколачивать нас за какие-либо провинности, но как только успокаивались первые страсти, она всегда объясняла, за что были наказан Генрих или я.
- Прямо за парком, у западной стены, - продолжала между тем тётя Амалия, - стоит мельница, самая большая в округе. Если приставить её колесо к нашему дому, то верх его достанет до самой крыши.
- Вот это да! – вскочил малыш Генрих. – А можно мне будет посмотреть?
- Конечно, дитя моё! – улыбнулась ему тётушка.
Причём улыбка её больше напоминала оскал голодной волчицы.
- До ужина ещё три часа, так, что мы вполне успеем осмотреть мельницу. А Клотильда, - она строго взглянула на меня, - будет следить за приготовлением ужина. Ей, как будущей хозяйке это пригодится. Ступай в свою комнату, Генрих, надень тот венгерский кафтан, в котором ты сюда приехал.
Мой братец, который ещё год назад носил платье, с радостью бросился исполнять тётушкину просьбу.
- Ступай на кухню, Клотильда! – велела мне баронесса Амалия.
Я отправилась на кухню. И тут меня осенило: тётя воспылала почти материнской любовью к Генриху, и почему-то невзлюбила меня. И судя по всему, моя жизнь здесь будет безрадостной.
Больше всего на свете я не люблю кухню. Кастрюли и сковородки напоминают мне о грешниках, которых черти в этих посудинах варят и жарят. Моя комната в нашем курляндском замке была самой дальней от этого жаркого места. Надо полагать, Амалия знала о моей нелюбви, и отправила меня сюда из вредности.
Некоторое время я с отвращением наблюдала, как повар и кухарка пекут свиные колбаски, замешивают болонский соус. Но тут в дверях показалось мрачное лицо Марии, которая манила меня пальцем.
Да что такое сегодня творится? – с раздражением и смутной тревогой подумала я. Мария всегда была хохотушкой и видеть в таком состоянии мне её ещё не приходилось.
- Клотильда! – она схватила меня за руку и потащила куда-то. – Где малыш Генрих?
- Успокойся, он отправился с тётушкой смотреть мельничное колесо.
- Ему грозит опасность! – всхлипнула кормилица.
Я ей почему-то сразу поверила. Должно быть, причиной тому было то самое смутное беспокойство, не оставляющее меня с самого утра, как только мы приехали в имение.
Мы бросились по дорожке мимо нарциссов, розовых кустов и крокусов, совершенно не обращая внимания на это великолепие. После недолгих поисков отыскали маленькую калитку в западной стене, вышли прямо к ручью, который вытекал из сада через зарешеченную арку в стене. За замковой стеной он расширялся до десяти футов, и сбегал вниз по склону. А у самого склона была устроена запруда, и далее мощный поток воды устремлялся к тому самому мельничному колесу. Оно и вправду было огромным.
А на ветхом деревянном мостике, перекинутым через водный поток стояли тётя с моим братом. Генрих с восхищением рассматривал мельничное колесо. Амалия что-то объясняла ему. В общем, картина была самая ни на есть буколическая, как на холстах фламандских и французских живописцев. Я перевела дух.
Но вот Генрих опёрся о ветхие перильца, а тётушка вместо того, чтобы поддержать мальчишку, начала подталкивать его в спину. Рядом я услышала сдавленный крик кормилицы.
- Нееет!
Это уже кричала я, бросившись к мосту. Тётушка повернула ко мне бледное испуганное лицо. Проехав каблуками по сырому дереву, я с ходу врезалась в баронессу Амалию. Раздался треск ломающихся перил, крик тёти. И вот уже она падает с пятнадцатифутовой высоты в бурлящую воду, успевая схватиться за рукав венгерского кафтана Генриха. Ну, а мне удалось ухватить брата за воротник. А братец мой завизжал, как тот поросёнок, которого наш конюх зарезал на Пасху.

Добавлено (07.06.2011, 10:58)
---------------------------------------------
Всё-таки нынче Бог был на моей стороне. Сукно рукава с треском порвалось, и Амалия ушла в бурлящий пеной поток в гордом одиночестве. Я видела, как её сначала ударило о колесо, затем она мгновенно скрылась под водой.
А воротник выдержал. Мы с Марией одновременно подхватили малыша на руки и бросились прочь от этого места. Остановились лишь у калитки. Генриха трясло, как в лихорадке. Да и нас с Марией, признаться, тоже.
- Мария, - после того, как мы немного отдышались, сказала я, - пойди, взгляни, что там с ней.
- Ни за что, госпожа баронесса! - отвечала кормилица, усевшись прямо на траву. – Уж лучше снова в наш амбар к тому шведу.
И неплохо, если с сержантом были бы ещё барабанщик и трубач, подумала я, а вслух сказала:
- Тогда сиди здесь и стереги Генриха.
Она схватила притихшего малыша и прижала его к своей пышной груди.
Я вернулась на мостик, осторожно посмотрела вниз. Полрукава кафтана моего брата зацепились за перильца, и жалкой тряпкой трепыхались на майском ветру. Нагнувшись, я взяла этот кусок материи и спрятала за корсет своего платья.
Вода равнодушно крутила мельничное колесо, должно быть и, не заметив падения моей тёти.
Я обошла мельницу и по едва заметным ступенькам спустилась к ручью, который здесь был похож на неширокую реку. Но достаточно глубокую.
Пройдя от мельницы вдоль ручья с четверть мили, я не обнаружила никаких следов утопшей баронессы Амалии. Здесь уже ощущался запах моря. Видимо ручей впадал в него, и, судя по всему, наша тётя барахтается сейчас в холодных водах Балтики.
Марию я застала всё так же сидящей на траве и укачивающей малыша Генриха. А братец мой спал, положив свою тёмно-русую головку на мягкую грудь нашей кормилицы.
- Надо идти, Мария!
- Куда?
- Не задавай глупых вопросов! В замок, куда же ещё? Не сидеть же здесь всю ночь?
- А где хозяйка?
- Тётя покинула нас. И сейчас, наверное, подплывает к острову Рюген.
- И вовсе она вам не тётушка!
- С чего ты взяла?
- Баронесса Ядвига, ваша покойная матушка показывала мне портрет. Так вот, эта Амалия совсем не похожа на ту, что на портрете.
Может права Мария? Может, не так бездарен художник, запечатлевший прусскую баронессу на холсте, а просто дама с портрета и утонувшая разные люди?
От вопросов у меня разболелась голова.
Мы между тем вошли в сад и двинулись к замку. Последние солнечные лучи отражались в венецианских стёклах. Нарциссы, крокусы и розы с жадностью тянулись к уходящему светилу, нежа свои лепестки. Листья жимолости и плюща изумрудами украшали стену дома. Зрелище было таким прекрасным, что я остановилась, чтобы насладиться яркими вечерними красками.
Вдруг со стороны густого кустарника раздался треск, будто пробирался здоровенный медведь. Мы с Марией даже не успели испугаться, как на дорожку выскочил пастор Толе, распространяя вокруг себя запах винного перегара.
- Юная баронесса, - обратил он ко мне багровое лицо, - вы не видели случайно вашу тётушку?
Я отрицательно замотала головой.
- Скоро стемнеет, - продолжал пастор. – Я снял комнату на деревенском постоялом дворе, а баронесса Амалия была столь любезна, и обещала мне оплатить постой, и ещё скромное вознаграждение.
- И за какие заслуги моя тётя должна была наградить вас.
- Я почти весь день вёл с ней душеспасительные беседы…
Пастор икнул.
- И умудрились надраться как последний солдат! – вступила в разговор Мария.
Я едва не рассмеялась. Нет, нет, не от того, что она утёрла нос пьянице пастору! А от того, что, наконец, отошла от шока.
- Сколько вам обещала тётушка? – строго спросила я.
На красном лице отразилась работа мысли.
- Десять грошей , - наконец выдал он.
- Мария, - обратилась я к кормилице, - заплати пастору.
- Ещё чего! - заупрямилась та. – Целых десять грошей! Не много ли для обыкновенного пьяницы?
- Мария! – в голосе моём зазвенел металл. – Более не смей так говорить о духовной особе! А теперь, пойди в мою комнату, возьми деньги и заплати пастору.
С этими словами я забрала у неё спящего Генриха.
Следует ли упомянуть, что никакого ужина в большой обеденной зале не было. Кухарка принесла в нашу комнату бутылку вина и немного свиных колбасок. Генриха мы уложили здесь же на огромную кровать.
- Так что нам теперь делать, Клотильда? – спросила кормилица.
- Я думаю!

Добавлено (07.06.2011, 13:34)
---------------------------------------------