Вот тут конечно бы лучше заменить предложение. Любое преступление оставляет много следов, ну или хотя бы какие-то. В данном случае тоже имеются, только надо правильно сопоставить факты: 1) Обе жертвы убиты стилетом (шпагой, а может даже и шилом) и погибли насколько я разбираюсь в медецине из-за внутреннего кровоизлияния. С первой жертвой по-видемому из-за повреждение жизненно важных органов. Причём, что интересно у второй жертвы глаза открыты, что свидетельствует о внезапном наступлении смерти. Её путь вряд ли указывает на движение преступника, скорее всего элементарный шок. Так бывает при сильных ранениях и травмах, человек начинает бесцельно идти, ползти и.т.д., возможно хотела позвать помощь. 2) Как уверяет конюх от дома ускользнула тень значит и следы должны остаться. 3) К тому же если убийца проник с улица на ногах мог остаться снег, который в помещении естественно растаит и по нему можно отследить его путь дома.
И это при беглом осмотре так сказать, а поискать можно ещё тщательнее. Вообщем лучше заменить на что-то типо: следы не вывели на убийцу или что-то в этом духе.

Добавлено (04.05.2011, 09:36)
---------------------------------------------
ГЛАВА 11.

СНОВА ЗАМОК.

По дороге заехали в монастырь. Штабс-капитан по- прежнему лежал в травницкой, за перегородкой. В сознание он так и не пришёл, но Архип не особо переживал по этому поводу.
- Ещё с неделю быть ему в беспамятстве, - успокаивал он Стрешнева. – Ну, раз сразу удара не случилось, значит, слава Богу, жить будет и в себя придёт. Я ему нужные отвары даю.
- Архип, - смущённо кашлянул Степан Петрович, - со мной женщина, у неё страсть к одному порошку. Да такая, что ни есть, ни пить не может. С ней её брат, так он боится, помрёт она.
- А что за порошок?
- Показать не могу, закончился он. Индийское лекарство.
- Опий, - сразу догадался Архип. – Читал я про него в одной умной книжице. Вводит человека в сон, в коем разные соблазны, да такие, что и явь уже не нужна. Дьявольское наваждение!
- Помочь-то ей можно?
- Есть у меня смесь одна, - после короткого раздумья ответил травник.
Он отошёл к столу, и принялся собирать в глиняной чашке разные пучки трав. А Стрешнев смотрел на безмятежное лицо Снегирёва и завидовал штабс-капитану. Как бы он хотел потерять на неделю сознание, а когда очнуться, чтобы всё разрешилось само собой: Мария-Агнесса выздоровела, а де Шанкр отправился в преисподнюю, где ему самое место.
- Вот.
Архип протянул подполковнику мешочек.
- Утром и вечером пусть пьёт горячий отвар. Через месяц забудет о басурманском том зелье.
Степан Петрович поблагодарил молодого монаха. Подошёл к штабс-капитану.
- До встречи, Вадим Сергеевич. Верю, разопьём мы ещё с тобой бутылку Клико.
Попрощался с Архипом и вышел к монастырским воротам, где дожидались сани.
До замка они добирались неделю. Приходилось часто останавливаться на станциях, так как Мария-Агнесса была вялой и раздражённой, всю дорогу спала и постоянно жаловалась на усталость. С большим трудом Юзефу удалось убедить её принимать отвар.
Когда из-за поворота показались башни замка, у Степана Петровича защемило сердце. В этих мрачных стенах всего лишь неделю, одно мгновение в своей жизни, он испытал подлинное счастье – любить и быть любимым.
Глаза Браницкого повлажнели. Он велел вознице остановиться и последнюю версту шёл пешком.
Их встретили всё та же, только чуть раздобревшая Магда, да конюх Збышек, которого тогда ещё штаб-ротмистр видел мельком. Стрешнев с Екатериной тактично отошли в сторону, пока длились слёзы и объятия.
- Пан офицер, - подошла нему раскрасневшаяся Магда, - а я вас узнала.
- Да и я тебя тоже, - с грустной улыбкой ответил подполковник.
- Вас-то узнала, а вот графа Юзефа не узнаю. Будто не он вовсе. Вот как судьба его покорёжила! А вас видно крепко связал Господь с нашим ясновельможным паном. Почти десять лет прошло, а вы опять вместе.
Степан Петрович смотрел, как брат выводит сестру из возка, и она нетвёрдыми ногами встаёт на родную землю. А я, зачем я приехал сюда, вертелся в голове вопрос? Что связывает меня с этим местом, кроме короткого мгновения счастья? Я и в Персии был счастлив, когда меня подняли из ямы с нечистотами, и отвели в баню.
Пока Юзеф с сестрой предавались ностальгическим воспоминаниям от лицезрения родных стен, Стрешнев с крёстницей решили прогуляться вдоль этих самых стен. Погода стояла солнечная, лёгкий морозец приятно бодрил.
Родовое гнездо Браницких за девять лет ещё больше обветшало. Из трёх ворот предназначение своё выполняли только одни – восточные. Двое других в девятнадцатом столетии, наверное, не открывались вовсе. Ров давно зарос, а в это время года снега в нём было толщиной в сажень. Последний раз этого древнего строения рука каменщика касалась в конце позапрошлого столетия. Половина опоясывавшего стены рва засыпали, вторую половину не успели. Либо кончились деньги, либо у хозяина появились дела более важные.
А вот с горы, на которой стоял замок, вид открывался поистине великолепный. Заснеженный лес, насколько хватало глаза, простирался на север. С юга укрытые снегом поля, у края которых стояла деревенька. И на востоке цепь высоких холмов.
- Мне здесь не нравится, - вдруг сказала Екатерина.
- Да что ты? Посмотри, как красиво вокруг.
- Красиво, - согласилась девица. – И замок этот тоже красивый. Но на душе тревожно. Словно что-то нехорошее должно здесь произойти.
- Это во мне дело, - взглянул на неё Степан Петрович. – Там, где я появляюсь, всегда происходит что-то нехорошее.
- Это потому, что ты враг зла, - серьёзно ответила Катерина, поднимая на него свои чёрные очи.
Стрешнев достал из кармана серебряный рубль, подкинул его. Монета двуглавым орлом упала на ладонь, обтянутую оленьей кожей.
- Зло и добро – это две стороны одной монеты.
- Нет, - грустно отозвалась девушка, - это две чащи одних весов. И какая из них перевесит, зависит от нас.

Подполковника поселили в ту же комнату, что и девять лет назад. За это время здесь ничего не изменилось. Лишь прибавилось паутины по углам, потемнели стены, да потускнел старинный гобелен.
Маркизу отвели в те самые покои, которые занимал её муж девять лет назад. В том же крыле поместили и Катерину.
Вечером все собрались в обеденной зале. Магда приготовила тушёную оленину. Оленя два дня назад подстрелил Збышек. Винные погреба оказались пусты, поэтому конюха послали в деревню за пивом. Мария-Агнесса к столу не вышла, но Юзеф сообщил, что сестре лучше.
- Должно быть, отвар, что вам дали в монастыре, помог. Сейчас она спит.
Ужинали молча. Браницкий был мрачен, и даже Екатерина не была удостоена не единым его взглядом. Впрочем, её это не расстраивало, она с интересом озирала древние стены, увешанные портретами предков.
- Магда! – зарычал граф Юзеф. – Ещё пива!
Экономка не появлялась, и граф в раздражении стал стучать ладонью по столу. Колокольчика, так распространённого нынче в дворянских домах от Сены до Невы в этом замке ещё не завели.
В дверях показалось испуганное лицо Збышека.
- Где эту старуху носит?
- Магду позвала хозяйка, - отвечал конюх.
На его лице читалась обида. Его жене было чуть больше сорока, самая пора второй молодости. Какая уж старуха!
Степан Петрович вслушивался в этот немудрёный диалог, и понял, что хозяйкой назвали Марию-Агнессу. Юзефа слуги так не называли. Маркиза старше, но она женщина, к тому же замужняя. И по всему хозяином родового гнезда должен быть граф. Если покойный родитель не изменил должным образом завещание.
- Раз пану будет угодно, я принесу.
- Неси, чего встал как столб!
Збышек поджал губы и вышел. А граф со звоном отодвинул блюдо с недоеденным куском мяса, поднялся.
- Прошу меня извинить, дела!
В дверях он чуть не сбил с ног конюха с большим серебряным кубком в руках. Тот в недоумении остановился.
- Давай, братец, ставь вот сюда, - сказал ему Стрешнев.
Конюх взглянул на москаля с плохо скрываемой неприязнью. Но Степан Петрович будто и не заметил.
- А скажи-ка, братец, к чему ты графскую сестрицу назвал хозяйкой?
Збышек холодно взглянул на него.
- Nie rozumiem !
Повернулся и вышел.
Всё-то ты понимаешь, сармат, подумал подполковник, глядя в широкую спину.
Когда провожал крестницу до отведённых ей покоев, всё пыталась она предостеречь его. И замок ей не нравится, да и хозяева го тоже. Он отнёс это на счёт её усталости, поцеловал в прохладный лоб, пожелав спокойной ночи, и вернулся в свою комнату. За окном чернела январская ночь, в камине догорали дрова. Степан Петрович лёг на широкую кровать, но лишь закрыл глаза, как картины прошлого явились ему в видениях. Над ним склонилась Юлия, и он буквально ощутил, как её волосы касаются его лица, щекоча кожу.
Степан Петрович открыл глаза и сел на кровати. Но прошлое не отпускало; в ушах стоял её смех, а в комнате ощущался запах лаванды.
Он и сам не понял, как оказался в тёмном коридоре со свечой в руке. Но завернув за угол, услышал следом шаги. Поставив свечу на пол, осторожно выглянул.
Это был Збышек. Конюх подошёл к двери комнаты, из которой подполковник только что вышел, прислушался. В руке его Степан Петрович увидел большой ключ, который беcшумно был вставлен в скважину. Негодяй запер дверь! Да ещё подергал её за ручку, чтобы убедиться.
Убедился. И пошёл себе по тёмному коридору.
Убедился и подполковник. А убедившись, двинулся за слугой. Они долго шли по запутанным коридорам, поднялись по винтовой лестнице. Збышек остановился у двери, постучал.
- Przyjdz !
Голос Степану Петровичу был незнаком. Слуга вошёл, а Стрешнев припал к двери.
Судя по голосам в комнате было несколько человек. Збышек доложил о том, что запер гостя, и ему было приказано удалиться.
Подполковник едва успел юркнуть в нишу. Когда конюх загремел сапогами по винтовой лестнице, он вновь припал к двери.
Три голоса, один из которых принадлежал графу, вели оживлённую беседу. Знакомое Стрешневу словосочетание «Ржечь Посполита» подсказало; в комнате патриоты, члены какой-нибудь этерии. Ну, среди сарматской шляхты нынче модно собираться и вспоминать славные времена, когда польский орёл щипал российского, да взлетал выше османского полумесяца. К тому же ещё живы паны, которые помнят обагрённые польской кровью русские штыки на улицах Варшавы.
Занятый греческими делами, Стрешнев не знал о том, что год назад польские тайные общества были запрещены царским указом, как «могущие возбудить подозрения».
Степан Петрович даже заскучал. Играют в заговорщиков, потому и заперли его в комнате. К тому же и разговор шёл о вещах обыденных.
- У вас прекрасная библиотека, граф!
Ага, сидят в книгохранилище!
- Пан Щенсный, прекратите терзать Монтескье! Мы собрались вовсе не для того.
И тут заскучавший подполковник услыхал фразу, заставившую его сразу забыть о скуке. К тому же она произнесена была по-французски.
- Вы добыли камни, граф? – вопросил тот самый голос, что скомандовал Збышеку войти.
- Они у московита, который сейчас заперт в комнате, - ответил Браницкий.
- Ну, так, подите и заберите.
- Я не уверен, князь, что он добровольно отдаст их.
- Что за детский лепет, Юзеф? Либо он отдаст их добровольно, либо вместе с жизнью.
- Видите ли, князь, законы гостеприимства…
- Я не узнаю вас, Юзеф! Вы всё так прекрасно провернули там, на озере. Наказали шпиона и предателя так, что московиты ни о чём не догадались. А сейчас вздумали играть в благородство. Здесь, среди родных стен самое время и место сбросить маски.
- Я всё сделаю, князь! Можете мне верить.
- Уж постарайтесь! Мы все надеемся на вас. Да и маркиз просит поторопиться.
- Сегодня же ночью.

Следовало всё обдумать. А мысли вертелись две. Первая: Браницкий всё это время играл с ним как кошка с мышкой. И вторая, что в этом замке ему грозит смертельная опасность.
А палаш и пистолеты, вот незадача, в запертой комнате!
Была и третья мысль. И касалась она де Шанкра. Злодей жив, и продолжает дёргать за нити в этой затянувшейся игре.
Степан Петрович так был занят открывшимися ему обстоятельствами, что совершенно забыл, какая нелёгкая подняла его на ночь глядя с тёплой постели, и понесла в сырой и холодный коридор.
А нелёгкая понесла подполковника в тот самый тайный коридор, где девять лет назад он спрятал записки тайного члена Синода.
Ну, ладно, поиграем в кошки-мышки! Пускай граф сотоварищи поищет его в родовом гнезде. Так думал подполковник пробираясь по мрачным коридорам. Пока не обнаружил нужный ему ватер-клозет.
Стрешнев присел на корточки и открыл дверцу туалетного столика. Оттуда повеяло могильной тьмой и холодом. Свеча вырвала из тьмы кусок каменной стены, покрытой изморосью.
Медленно он пошёл, держась стены по левую руку. Свечу держал близко, внимательно разглядывая стену. А вот и знак, оставленный девять лет назад. Это была литера Ё, не так давно появившаяся в русском алфавите.
Подполковник поднял руку, принялся ощупывать кирпичи. Третий поддался. Записки были в целости и сохранности. Убедившись в этом, Степан Петрович вернул их на место, пусть полежат ещё.
Комнату, где в восемьсот пятнадцатом гостил де Шанкр, а нынче занимал Мария-Агнесса, он обнаружил по теплу, исходящему от стены. Уже было собрался вынуть прикрывавшие дыру кирпичи, как боковым зрением заметил отблеск света дальше по коридору. Первым движением было погасить свечу. Но огнива собой не было, а блуждать впотьмах по коридору не хотелось. Да и свет удалялся в противоположную сторону.
Стрешнев пошёл на него. Вот и лестница, коей заканчивался первый отрезок тайного коридора. А по ней поднималась знакомая фигура. Фонарь осветил с резкими чертами лицо, отразился в зелёных глазах.
Фигура скрылась из глаз, миновав лестничный пролёт. Рискуя свалиться в темноте с полуразрушенных ступеней, подполковник кинулся следом.
Наверху лестница заканчивалась небольшой площадкой. Она упиралась в три стены, и все без единой двери. Степан Петрович ощупал все три, но никакого намёка на дверь или ещё какой вход не нашёл. Маркиз, как в воду канул! Впрочем, подполковник этому не удивился, вспомнив смоленский лес.
Но удалось выяснить главное – де Шанкр здесь. И он почему-то не присутствовал в библиотеке.
Свеча стояла на каменном ледяном полу там, где он её оставил. Стрешнев осторожно вынул три больших кирпича и заглянул в комнату. Маркиза спала, разметав свои огненные локоны по подушке. Бледное лицо было безмятежно, на губах лёгкая улыбка. Должно быть, ей снятся хорошие сны.
Не удержавшись, он расширил дыру, вынув ещё три кирпича, и пролез в комнату. Подошёл к спящей женщине, наклонился и запечатлел нежный поцелуй на её горячих губах.
И тут он заметил на прикроватном столике флакон со знакомым белым порошком. Так вот откуда крепкий безмятежный сон! Муж опять начал снабжать несчастную морфеем!
Каков мерзавец!
Степан Петрович схватил склянку, и сжал её так, будто хотел раздавить. И в это мгновение сильный удар обрушился на его затылок. Свет, как пишут в романах, померк в его глазах. Хотя света в полутёмной комнате было немного.

Боже, как раскалывается голова! А всё из-за пива! Никогда не любил этот плебейский напиток, то ли благородное вино!
Подполковник открыл глаза. Мрачные, сырые стены, чадящий факел. Что за дурная готическая картинка из новелл Генриха фон Клейста? И почему на руках цепи?
- Вы пришли в себя, Стефан?
Так вот чего недоставало в картинке? Хозяина мрачного замка.
- Как ваша голова, Стефан? Я поначалу подумал, что Збышек убил вас. Столько вековой ненависти к москалям он вложил в удар. Но вы живы, и это хорошо. Потому что я обыскал комнату и вашу одежду. Но, представьте, камней не нашёл. Можете быть, вы скажите, где они?
- Я уже говорил вам, Юзеф, что камни в надёжном месте.
- Хотелось бы знать, в каком?
- Не забивайте голову.
- Вам бы сейчас о своей позаботиться.
Степан Петрович не ответил на дружеский совет, и огляделся. Несомненно, это подземелье и он, прикованный к стене двумя ржавыми цепями, будто попавший из своего века на триста лет ранее. Из одежды на нём рваная сорочка и кирасирские лосины. В подземелье холодно, вон, Браницкий в тёплом кунтуше, изо рта вырывается струйка пара. Хотя у одной из стен камин, в котором весело потрескивают дрова.
Граф сидит на крепком стуле у грубо сколоченного стола, где в плошке догорает свечной огарок, и смотрит на своего гостя и несостоявшегося родственника. Вроде бы тот самый Юзеф Браницкий, и в тоже время не он будто. Взгляд стал другим.
- Так, где же камни, Стефан?
- Сначала я хотел бы знать, что происходит?
- Что происходит? Ты хочешь знать, что происходит?
Браницкий встал и подошёл к своему пленнику.
- Ты – жалкий москаль, один из множества миллионов рабов вашего царя, посмел вмешаться в игру высших сил?
- А вы, как я понял, представляете эти высшие силы?
- А вот смеешься ты напрасно, - сузил глаза Юзеф. – Это не игра в вист. Тут карточный стол - весь мир. А каждый поэн заканчивается тысячами чьих-то смертей. И ренонсы тут допускаются.
- Сдаюсь, граф! – поморщился Стрешнев. – Если вы хотели меня напугать, вам это удалось.
Сильно болел затылок, в глазах не было чёткости, слегка мутило. Что и говорить, приложился к его головушке конюх от души! Надо будет, коль выпадет случай, отдать ему должок.
- Но интересует меня другое, граф. Как вам удавалось так долго притворяться? Неужели, склонность к лицедейству – природная черта вашего рода?
Некоторое время граф молчал, рассматривая Стрешнева.
- Поскольку, ты всё равно не выйдешь из этого подземелья, я расскажу. Я – не Браницкий.
Степан Петрович так удивился, что забыл про затылок.
- Так, кто же ты?
- Этого тебе знать не обязательно. Настоящий граф Юзеф погиб в битве при Ватерлоо. Об этом мало, кто знает. Его ранили в ногу при атаке лёгкой кавалерии на английское каре. Через неделю он умер от гангрены в немецкой деревушке. Умер на руках у де Шанкра. Свидетелями его смерти были трое: маркиз со своим слугой, и крестьянин, в чьём доме граф Юзеф умер. Чего не скажешь о свидетелях ранения. Геройское поведение графа видел весь эскадрон. И тогда маркизу пришла в голову мысль. На то она и игра, чтобы вовремя тебя посещали мысли. Я похож на покойного графа ростом, статью, цветом волос. Тщательно изучил историю его жизни, которую довольно складно изложил тебе на борту «Марии-Терезы». Это была первая наша встреча.
- Помню, помню. Я ещё назвал Болеслава Бориславом, а вы меня не поправили. Тогда я отнёс это к волнению от нашей встречи.
- Я боялся, как бы ни подвёл грим, - скромно потупился самозванец. - И ещё переживал, хорошо ли я сымитировал хромоту. Но всё прошло, как нельзя лучше.
- Но, к чему весь этот машкерад?
- Всё дело в Деве с Востока.
Степан Петрович вглядывался в черты, стоявшего перед ним и пытался вспомнить того Браницкого, который, если верить этому, напоминающему безумца, незнакомцу, погиб в Бельгии. Всё-таки девять лет прошло, и никак не удавалось вспомнить выражение тех глаз. Да, тогда мелькнула мысль, что граф весьма изменился. Но время меняет целые города, так, что уж говорить о людях.
А лже-Браницкий, между тем, начал свой рассказ.

ГЛАВА 12.

ДЕВА ВОСТОКА.

- Всё дело в Деве с Востока, - повторил он. – Без неё Игра Высших Сил, не более чем неудовлетворённое честолюбие смертных.
Что за бред? – подумал Степан Петрович. Хотя думать ему сейчас было тяжело. Тюремщик словно прочитал мысли.
- Для человека непосвящённого мои слова кажутся бредом. Но Игра Высших Сил ведётся беспрестанно, поверь мне. Впрочем, можешь и не верить, мне безразлично.
Для вежливого поддержания разговора следовало иногда задавать вопросы. И подполковник спросил:
- А что это за высшие силы?
- Ты не поймёшь, - скривился лже-Браницкий. – Что для тебя Высшая сила? Господь, как Творец всего Сущего. А всё на самом деле не так просто. Абсолют недостижим, но стремление к нему и есть игра. Именно она поддерживает равновесие в этом неустойчивом мире.
- Я не силён в теософии, но что-то читал у Канта.
Неизвестный с презрением взглянул на Стрешнева.
- Философия – удел неудачников. А мы, игроки Высших Сил, не рассуждаем, а действуем. A propos, можешь называть меня Валетом.
- А де Шанкр, значит, Туз?
- Ты не так глуп, каким представляешься. Но карточная терминология – всего лишь маскировка. А в Абсолюты мы ошибочно выбрали Корсиканца.
- Вы выбрали?
- Чему тут удивляться? Его способности к Игре уникальны, везение фантастично, но всему пришёл конец, ведь Абсолют недостижим. К тому же, когда император был на вершине, Роза ветров указала на Деву Востока. И именно тогда император остановил свой взор на Марии Валевской. Но тогда мы все ошибались, включая и этого исполина. Туз понял это слишком поздно. Ну что ж, мы проиграли один поэн, но начинаем следующий.
Этот человек безумец! Но ведь несколько часов назад был вполне нормален. Стрешнев слышал, что страдающие расстройством ума люди могут не проявлять своего недуга годами. Чтобы болезнь вышла наружу нужно сильное потрясение.
- И тогда мы отправились сюда, в самую гущу сарматских лесов. И нашли Деву Востока. Но тут появляешься ты и вмешиваешься в Игру. Туз, было, подумал, что ты один из нас.
- А коли так?
- Нет, нет, ты, конечно игрок, но обыкновенный. А потом мы поняли, что Дев должно быть три. По числу камней. Только они разные: белая, красная и чёрная. Белая предназначалась императору, красная – маркизу. А чёрная… Чёрную я встретил благодаря тебе. Но это не спасёт тебя от смерти.
- А что делали вы с Тузом в имении Стромиловой?
- Гнусный шпион Скаржинский завёл нас туда. Тогда мы ещё не знали, что он по другую сторону стола.
- И когда же вы раскусили его?
- Он сам себя выдал. Рассказал Тузу, как убил мужа своей сестры. Но мы-то знали, что не он убил графа Стромилова. К тому же, до того, как угодил в русский плен, он сражался бок о бок с Браницким. Мог распознать подмену.
- А кто же всё-таки сделал Стромилову вдовой?
Валет пристально взглянул в глаза подполковнику. Взгляда Степан Петрович не отвёл. И хорошо, потому что понял окончательно, незнакомец не Браницкий. Не было в его серо-голубых глазах ничего ни от Юлии, ни от Марии-Агнессы. И ещё он вспомнил, как этот человек рубился со Скаржинским. Манера боя была совсем иная, нежели у Браницкого.
- Её мужа сразил я, - наконец произнёс Валет. – Он имел наглость назвать меня шулером. А такое у нас не прощается.
- И вдову со служанкой тоже убили вы?
- Да. Она хотела выдать нас. Да и что тебе она? Шестёрка из колоды.
- А волки? А незнакомец, которого я убил, приняв за маркиза?
- Смотри, голова разлетится от мыслей! Это не просто игра, а Игра Высших Сил. У Туза в рукаве полно всяких чудес. Много лет назад он восторгал европейские столицы своими великолепными фокусами. Да и убийство вдовы мы провернули так, что ни одна полиция мира не нашла бы нас. Когда маркиза забылась в морфейном дурмане, я выбрался через окно. Полчаса безумной скачки, и я в имении. Пробраться в дом – не проблема. И обязательно стилет, большая редкость в вашей варварской стране. А ты в это время гонялся за нашими дрессированными псами.
И мерзавец зашёлся в хохоте.
- Но я же своими глазами видел человечью руку, торчавшую из снега!
- Муляж, - продолжая смеяться, ответил игрок.
- А те люди в библиотеке, тоже игроки высших сил?
Где-то наверху раздался бой часов, заглушаемый толстыми стенами.
- Что-то я с тобой трачу даром время, - раздражённо произнёс Валет. - Лучше скажи по-хорошему, где камни?
- Камни тоже в игре?
- Ты сам знаешь.
Следовало тянуть время. Вот только знать бы сколько? Помощи-то ждать неоткуда!
- У меня с графом Юзефом осталось незакончено дело чести. Если уж вы выдаёте себя за Браникого, то, может быть, дадите мне сатисфакцию? Заодно и согреемся, а то я вовсе продрог в этом подвале.
Валет расхохотался. Сардонический смех эхом отозвался в каменных сводах.
- Читывал я эту басню, где лев упал в колодец, - произнёс отсмеявшись. – Мне известно, что ты меткий стрелок и лихой рубаха. После того, как в моих руках окажутся рубины, я с удовольствием убью тебя.
- Уж верно, не в моих интересах, чтобы они в них оказались, - подмигнул ему Стрешнев.
- Туз предупреждал меня, что ты – твёрдый орешек.
Безумец, сложив руки на груди, принялся мерить шагами комнату. Остановился у камина, глядя, как огонь пожирает дерево. Взял кочергу и принялся задумчиво перемешивать угли.
- Значит, не хочешь по-хорошему?
И вот уж Валет стоит перед ним, в правой руке раскалённая кочерга. Огненное железо вгрызается в его левое плечо. Степан Петрович дёрнулся так, что зазвенели цепи, зарычал.
- Лев, как есть лев! – улыбнулся его мучитель. – Но, на дне колодца.
А подполковника замутило уже от запаха собственного горелого мяса.
- Через час я вернусь, и разговор у нас будет другой. Подумай пока.
Он указал на стол.
- Видишь, лежит ключ? Им отмыкаются кандалы. Если ты настолько ловок, попробуй, дотянись.
И вновь зашёлся нехорошим смехом. За что же его называют сардоническим, вдруг подумалось Степану Петровичу. Что-то из древней истории. Ах, да, вспомнил! Сардоняне – древние жители итальянского острова Сардиния, принося человеческие жертвы Ваалу, сжигали людей, помещая их в раскалённое чрево железного быка. И видя, как мучается жертва, дико хохотали.
Поразмыслить над своим незавидным положением ему не дали. Лишь только скрылся Валет, как будто из стены в подземелье появился Збышек. На лице конюха блуждала гаденькая улыбка.
- Хорошо ли тебе, москаль? – ласково спросил он на неплохом русском.
- Холодно тут у вас.
- Ну, это мы сейчас исправим.
И теперь уже в правое плечо Степана Петровича впился раскалённый прут. Подполковник обвис на ржавых цепях. А Збышек полюбовавшись на дело рук своих, вышел.
А боль только прибавила Стрешневу злости. Он рванулся, что есть силы, но цепи держали крепко. Эдак, час пробьёшься, как рыба в тенетах, а потом придут злобные сардоняне, пытать начнут. Всё, что осталось – молиться.
- Помяни, Господи, нас, пленённых, и избави я от всякого обстояния. Отче Николае, - вспомнил старика из леса, - моли Бога о нас.
Кому ещё? Ах, да, святой Екатерине Египетской. Молитву последней он не знал, и просто повторял «умоли святая Богородицу».
И она явилась. Святая Екатерина, Дева с Востока.

Смотрит на него с грустью и состраданием. С потемневшей доски, которую держат девичьи руки.
- Крестный! Крестный!
- Катя, ты, что здесь делаешь?
- Мне опять Она снилась. Помоги, говорит, крестному. И вот я здесь.
- Умница ты моя! Ключ на столе видишь?
Ржавые цепи с глухим звоном упали на каменный пол. Степан Петрович огляделся в поисках оружия, но кроме кочерги у камина ничего не увидел. Ну что ж, за неимением гербовой…
Наверх вела узкая лестница. Стрешнев поудобней перехватил толстый железный прут.
- Я отсюда пришла.
Екатерина показала на утопавшую во тьме нишу. В ней был едва заметный вход.
- Как же ты шла без огня, да по тёмному коридору?
- Так и шла с закрытыми глазами.
Подполковник с опаской посмотрел на крестную. Странные вещи творятся с людьми в этом замке!
- Ну, мы с закрытыми глазами не пойдём.
Он оторвал полрукава от своей рубашки, обмотал конец прута. Получился факел.
Огонь осветил ступени, уходящие вправо. Винтовая лестница вывела их в галерею второго этажа. Степан Петрович потянул ручку первой же двери и заглянул в комнату. Он узнал её. Это была комната графа. Вот и огромная кровать. Рядом, на стене висела сабля.
- Видно, судьбой мне назначено отстаивать честь этой несчастной семьи, - пробормотал Стрешнев, снимая оружие.
Сабля была старинная, дамасской работы. На клинке, у самой рукояти арабская вязь. Он вложил удобную рукоять в ладонь, рубанул воздух. Раздался греющий сердце свист.
Катя уже несла ему алый колет императорских улан.
- Надень, замёрзнешь. Больше там из одежды ничего нет.
Степан Петрович, морщась от боли в обожжённых плечах натянул колет. Хорошо ещё, что Браницкий был крупнее и шире в плечах.
Посмотрел в большое во весь рост зеркало, что стояло у кровати. Отряд был живописен; Катерина в тулупчике, наброшенном на лёгкую сорочку, и подполковник Лейб-кирасирского Ея Величества полка в красном мундире французского улана.
Действовать Степан Петрович решил как партизаны в восемьсот двенадцатом. То есть бить врага из засад поодиночке.
- Ты, девонька, ступай в свою комнату, и носа не выказывай! – велел Екатерине.
- Я от тебя ни на шаг! – заявила та.
- А как стрелять начнут?
- Ну и пусть! А в комнату не пойду. Страшно там. За стеной женщина эта, то стонет, то хохочет.
А ведь права девчонка! Замок этот уже не гостеприимный дом, а самое, что ни на есть вражье логово.
- Только, когда палить начнут, или ещё какая опасность, ты держись подальше от меня. А ещё лучше, забейся в самый тёмный угол, и сиди тихо, как мышь.
- Тише мыши сидеть буду! – пообещала Катя.
- Они сейчас в подвал возвращаться будут, меня пытать. Там их и встретим.
Снова отправились по винтовой лестнице, теперь уже вниз. Степан Петрович велел Катерине оставаться в тайном коридоре, усадив на ступеньки у самого выхода, чтобы не так темно было. А сам встал у основного входа.
Где-то минут через десять наверху звякнул замок, и заскрипела несмазанная дверь. Следом послышались неторопливые шаги. Стрешнев встал по правую руку от входа и занёс фамильный клинок для удара. Но немного подумав, опустил оружие. Всё-таки здесь не поле боя. И какой бы не был враг этот Валет, одевший личину Юзефа Браницкого, он, безусловно, человек благородного происхождения. И не заслуживает, чтобы его из-за угла стукнули по темени. Пусть и благородной дамасской сталью.
Но вошёл персонаж вовсе неблагородный. Это был конюх, и Степан Петрович успел заметить плотоядную ухмылку на его лице. Которая, впрочем, тут же исчезла, когда он увидел, что цепи пусты.
Опомнился Збышек на удивление быстро. Рука выхватила из-за пояса пистолет. Но и подполковник был начеку, ударил клинком плашмя по руке, сжавшей оружие. И, когда холоп обернулся, приставил острие сабли к горлу.
Розовое лицо конюха стало белым. Он таращил глаза на Стрешнева, кадык судорожно двигался под острием.
- С превеликим удовольствием насадил бы тебя, как рябчика на вертел, - медленно произнёс, глядя в вытаращенные глаза, кирасир Ея величества. – Но, воспитание не позволяет. Да и не заслуживаешь ты, холоп, смерти от благородного клинка.
Он сделал полшага назад, перехватил оружие за клинок и нанёс удар тяжёлым металлическим набалдашником прямо по темени. Глаза конюха закатились, и он сполз по стене на холодный пол. А Степан Петрович, не теряя времени, подтащил обмякшее тело к цепям.
Через пять минут Збышек оказался в том же самом положении, что и подполковник час назад. С удовлетворением оглядев скованного врага, Стрешнев подобрал взведённый пистолет, и сунул его по привычке за голенище. Теперь остаётся ждать Валета.
А как там наша крестница? Поди, замёрзла в тёмном и сыром коридоре. Надо бы ей огонька подбросить! И вновь в дело пошла рубашка.
Но когда заглянул, осветив сырые ступени импровизированным факелом, то увидел, что Екатерины внутри нет.
Вот несносная девчонка! Ведь велено ей было сидеть на месте!
Стрешнев почувствовал своим отточенным во многих опасностях чутьём, что сзади кто-то есть. Резко развернулся и увидел в неровном свете приближающийся к его голове клинок.

Сидеть Кате на холодных ступенях почти в кромешной темноте было страшно. Чтобы прогнать страх она прижала к себе икону и принялась молиться.
- Святая угодница Божия Екатерина, моли Бога обо мне. К тебе усердно призываю, как скорой помощнице о душе моей.
Какой-никакой свет достигал её из проёма в стене. В той комнате, куда ушёл крестный послышался шум падающего тела, потом звон цепей.
И зачем только он согласился ехать в этот страшный замок. Старая каменная громадина ей сразу не понравилась, как только увидела. Замок напоминал хищную птицу, сидящую на горе, и караулившую очередную жертву. Так же, как и не понравился ей этот польский граф. Хотя и бросал томные взгляды, вздыхал. А в глазах что-то нехорошее.
Она ведь тогда на озеро одна хотела идти. А он будто караулил. Только Катерина на двор, тут как тут! Катя подумала, что, мол, крестный наказал следить за ней. А когда к озеру шли, он дороги не знал, всё за ней держался. А её святая Екатерина вела.
На островке этом велел ей граф под кривой сосной ждать. Но она не послушалась, выждала чуток, и за ним. Выглянула из-за скалы, а он склонился над телом. Это уж потом она поняла, что в камышах лежал друг крестного. Вот только не видела она, кто ж его ударил. Но не понравилось ей, как Браницкий этот шарил раненого по карманам.
Позже всё пыталась сказать крестному, чтобы опасался графа, да оказии не представилось. Граф постоянно был рядом. А вчера вечером не стал крестный её слушать.
Катя зябко передёрнула плечами, и встала с холодных ступенек. И в это время сзади раздалось чуть слышное шуршание, и рука, пахнущая кожей и ещё чем-то, зажала ей рот. Тело охватила сладкая истома, да такая, что ноги отказались слушаться. И она уже не чувствовала, как её несли куда-то.

Времени, отбить удар у Степана Петровича не было, поэтому он резко отклонился, да так, что потеряв равновесие, упал на ступени. Над ним навис Валет, занося руку с клинком для очередного удара. Подполковник прижал колени к груди, и резко выбросил ноги, целя в грудь. Противника отбросило к стене, Стрешнев запустил вслед кочергой, но Валет ловко отбил её. Пространства для маневра в тесном коридоре не было, и он отступил в комнату. Кирасир, выставив руку с саблей вперёд – за ним.
Лже-Браницкий ногой отшвырнул стол, расчищая место для боя.
- Браво, Стрешнев! – мотнул головой в сторону прикованного Збышека. – Не желаешь присоединиться к нам?
- Игрокам высших сил? Увольте, monsieur Валет! Мне гораздо приятнее служить Отечеству.
- Отечество…что есть отечество? Высшие Силы потому и называются высшими, что они выше всех предрассудков, вроде отечества, долга, семьи.
Следом за тирадой последовал выпад, да такой, что Степан Петрович в свою очередь тоже чуть не крикнул «браво». Выпад был с уколом, направленным в грудь. Валет почти стелился по полу, лишь опершись на него левой рукой.
Выпад подполковник отбил, и тут же ударил снаружи от локтя, сверху вниз, метя в шею. Каким-то чудом Игрок Высших сил сумел избежать удара, словно пружиной оттолкнувшись той же левой рукой от пола, и уйдя назад. По всему видно, противник Стрешнева - опытный фехтовальщик, и провёл немало часов в гимнастическом зале.
Стойка у него была очень уж неудобная для противника. То распластается по полу, как паук, то вдруг чуть ли не на цыпочки встанет, напоминая петуха. И удары приходится отражать на всех трёх уровнях: ноги, торс и голова.
Но Степан Петрович и сам не был в сабельном бое новичком. К тому же любил это дело.
В общем, сошлись на равных. Клинки мелькали, отражая огонь в камине, сыпались искры, когда сталь встречалась со сталью.
- Туше! – крикнул Валет.
И через мгновение подполковник почувствовал, как ожгло левую ногу чуть выше колена. По белым лосинам потекла алая кровь. Противник усилил напор. Кирасир с трудом успевал парировать сыпавшийся на него град рубящих ударов, и отступал к дальней стене, где прометействовал конюх. Внезапно Валет опять ушёл в глубокий выпад колющего удара. Стрешнев, развернувшись на каблуках, встал боком к противнику, пропуская клинок. Раздался жалобный звон цепей. Он увидел, как острие сабли вошло на пару дюймов в грудь всё ещё пребывавшего в беспамятстве Збышека. Крупное тело конюха содрогнулось, из горла вырвался хрип.
- Холера ясна! – взревел Валет, на мгновение, выпустив своего adversaire из виду.
Мгновения этого Стрешневу оказалось достаточно; фамильный клинок Браницких со свистом рассекая воздух, соколом опустился на голову игрока Высших Сил. Дамасская сталь лязгнула о черепную кость, а сам Валет замертво рухнул на древние плиты подземелья.
- Славно мы порубились! – воскликнул Степан Петрович, салютуя саблей поверженному противнику.
Оглядел с удовлетворением поле битвы, перевернул лежащего на животе Валета. На миг в голове мелькнула мысль, что зарубил Юзефа – брата Юлии и Марии-Агнессы. Но посмотрел внимательно в лишённые жизни глаза, и мысль, выпорхнув, улетела к темнеющему своду подземелья.
Осмотрел рану на ноге. Рана была пустяковая, скорее глубокая царапина. В последний момент успел убрать ногу, иначе Валет перерубил бы сухожилия. И исход боя был бы иным.
Вновь в ход пошла рубаха, от которой едва осталась половина.
Но где же Екатерина? Стрешнев подобрал прут и сунул обмотанный материей конец в гаснущий камин.
На ступенях потайной лестницы чуть не наступил на парсуну. Она лежала кверху ликом на сырых ступенях, и казалось, глаза святой светились в темноте. Подполковник бережно поднял икону, прижал к груди. Для этого пришлось сунуть саблю подмышку.
В галерее второго этажа нос к носу толкнулся с двумя господами. Один был в сюртуке французского покроя, второй в белом мундире капитана гвардии Франца 1 . Оба, разинув рты, воззрились на Стрешнева. Наполеоновский улан, прижимающий к груди православную икону!
- Qui vous ? – наконец опомнился штатский.
- Я тот самый московит, - приосанился Степан Петрович, - которого человек, выдававший себя за хозяина этого замка, запер в комнате. А вы, как я понял, Игроки Высших Сил?
Теперь вскинул породистый подбородок французский сюртук.
- Я – князь Яблоновский. Возглавляю Союз польских патриотов. А это мой заместитель. Имя своё он назовёт сам. Если посчитает нужным.
«Австриец» щёлкнул каблуками. И промолчал.
- Ну, мне в отличие от вашего заместителя скрывать нечего.
Стрешнев представился.
- Разве этот замок не принадлежит Браницким? – спросил Яблоновский.
- Теперь об этом мы можем спросить только у Марии-Агнессы, - ответил подполковник. – Она ответит, если сочтёт нужным.
Инкогнито в белом мундире зыркнул на него глазами. Повисла тяжёлая тишина.
- Господа, - наконец счёл нужным нарушить молчание Степан Петрович, - я слышал всё, о чём вы говорили в библиотеке.
- Вы подслушивали? – в вопросе князя был плохо скрытый сарказм. – Как это характерно для русских дворян!
- Так же, как для польских нарушать законы гостеприимства!
И тут в руке гвардейца, Стрешнев вспомнил, его имя было Щенсный, оказался пистолет. Кирасир не медля, сделал выпад, сунув горящий прут ему в лицо. Крик боли покатился по галерее. Заместитель Яблоновского выронил оружие и схватился обеими руками за лицо. А подполковник, швырнув прут на пол, выхватил из-за ботфорта пистолет.
- Князь, - произнёс он, - я думаю, вам есть, что рассказать мне.

ЗАПАДНАЯ БАШНЯ

Стрешнев привёл обоих патриотов в библиотеку. С благородным лицом пана Щенсного всё было в порядке. Опалил брови и ресницы, да на породистом носу появился волдырь. Поляк уселся в кресло, приложив к носу надушенный платок. И бросал на русского испепеляющие взгляды.
Князя Степан Петрович усадил за большой письменный стол. Сам сел на стул у одного из стеллажей. Отсюда и дверь под присмотром, и оба патриота. Икону аккуратно поставил на книжную полку рядом с «Апологией» Лютера. Пистолет с саблей положил на колени. Зевнул, всё-таки четвёртый час пополуночи.
- Что вы хотите услышать? – тихо спросил Яблоновский.
- Всё. Разумеется, что касается камней. Что вы знаете о них?
- Вы о египетских рубинах? Все, наверное, слышали о них после Египетского похода.
- Ну, а вам-то они к чему?
- Единственный человек, которого камни были достойны – это Бонапарт. Но сейчас его нет. Священный Союз и так добился всего, чего хотел. А мы лишь желаем, чтобы Польша заняла в Европе подобающее ей место. Как при короле Яне Собеском – спасителе христианского мира. Неужели это недостойное желание?
- Это и есть то, что вы называете игрой высших сил? – скривился Степан Петрович.
- Не понимаю, о чём вы? – вскинул взгляд на него Яблоновский. – Понимаю, Польша прогневила Бога, за что ей и суждена была такая участь. Но неужели те жертвы, которые мы принесли на алтарь свободы, недостаточны для искупления?
Что-то здесь не вяжется, думал подполковник, слушая полные горечи речи князя. Ладно, зададим другой вопрос.
- Скажите, князь, а маркиз де Шанкр, неужели является таким рьяным радетелем польской свободы?
- Маркиз – наш друг. Он верой и правдой служил Императору. Да, он является врагом России. И наши цели совпадают.
- Поэтому вы так легко готовы были лишить меня жизни из-за двух камней.
- Я был убеждён, что до этого не дойдёт! – горячо возразил глава общества польских патриотов.
- Ну, а человек, известный вам под именем Юзефа Браницкого, - продолжал свой допрос Стрешнев, - он состоит в вашей этерии?
- С восемьсот двадцатого года. Он познакомил меня с де Шанкром. Тогда я и услышал о камнях.
- По какому праву этот москаль чинит вам допрос, князь? – вдруг вскочил с кресла пан Щенсный.
- Сядьте, пан капитан! – спокойно произнёс подполковник, тем не менее, берясь за пистолет. – Сядьте, иначе я отстрелю волдырь на вашем носу!
- Стрелять в безоружного?
- Поверьте, мне сейчас не до церемоний. Я уже убил только что человека, которого вы знали под именем графа Юзефа Браницкого.
- Как? Хозяин замка убит? – теперь уже привстал из-за стола Яблоновский.
- Убит, - кивнул Стрешнев. – Девять лет назад в баталии при Ватерлоо.
- Ничего не понимаю! Так с кем мы имели дело целых три года?
- Он не захотел поведать мне историю своей жизни. Сказал лишь, что зовут его Валетом. И он – Игрок Высших сил.
- Вы издеваетесь над нами?
- Мы отвлеклись, - проигнорировал Степан Петрович вопрос князя. – Так что же такого вам рассказал де Шанкр про камни, если, как вы изволили прежде заметить, после Египетской кампании о них знают все?
- Он предложил нам собрать все три камня. По его уверению они помогут возрождению нашей Родины.
- А какое дело де Шанкру до возрождения Речи Посполитой?
Пан Щенсный и князь переглянулись.
- Мы дали ему некую сумму, необходимую для организации поисков. Маркиз сказал, что, может быть, даже придётся отправиться на остров св. Елены.
И тут подполковник расхохотался. Ай, да маркиз! Богат, как Крез!
Оба поляка недовольно смотрели на него.
- Прошу простить меня, панове, - отсмеявшись, произнёс Степан Петрович. – И какую же сумму вы выдали для организации поисков?
- Я не намерен…
- А я и не настаиваю, - поднял Стрешнев руки. – Это ваши деньги и вы вольны поступать с ними как хотите.
- Пся крев! – зарычал пан Щенсный, убрав платок от обожжённого носа. – А ведь я подозревал! Не зря он избегал Войтылу, с которым якобы вместе бился под знамёнами Бонапарта.
- Я тоже ошибался, - успокоил его подполковник. – Я считал его честолюбцем, политическим авантюристом, а он оказался обыкновенным мошенником. Но зачем вас пригласили в этот замок? Деньги с вас взяли, стало быть, надобность отпала.
- Половину суммы, - мрачно произнёс Яблоновский. – Вторую половину мы привезли сюда и должны будем отдать её в обмен на камни.
- Может, сейчас вы назовёте сумму?
Князь молчал, глядя в пол.
- Мы привезли двадцать пять тысяч луидоров, - нехотя отозвался Щенсный. – Значит, общая сумма составляет пятьдесят тысяч.
Стрешнев присвистнул.
- Ну, за такие деньги меня не жалко было и убить.
- Поверьте, пан подполковник…
- Поверю, поверю! – успокоил гвардейского капитана Степан Петрович. – Ну и что вы сейчас намерены делать?
- Нам нужны камни.
- Даже ценой моего убийства?
- Ну, зачем вы так? – поморщился князь. – Двадцать пять тысяч золотом – хорошие деньги.
- Вы предлагаете мне, русскому офицеру деньги за измену?
- В чём же ту измена, пан подполковник? – вскинулся Щенсный. Камни эти не принадлежат никому. А значит, могут принадлежать всем.
- Зачем вы задаёте вопросы, - глянул на него Стрешнев, - на которые знаете ответ? Это я про измену. А камни, действительно могут принадлежать кому угодно. Но вынужден вас разочаровать, панове. Камней у меня действительно нет.
- Граф Браницкий, то есть тот человек утверждал, что они у вас.
- Тот человек плут и мошенник! И он мог утверждать всё, что ему угодно. Что вы от меня хотите услышать? Слово дворянина? Я вам его даю. Камней нет в этом замке, их нет в Польше. Надеюсь, этого вам достаточно?
Подполковник посмотрел на обоих и продолжал:
- К тому же, господа, мы теряем время. Я приехал сюда не один. Со мной была девица, моя крестная. Она, должно быть, заблудилась и бродит сейчас одна по мрачному замку. Я должен найти её. А вам советую, не медля покинуть, сей гостеприимный кров.
Степан Петрович подошёл к столу и положил перед князем пистолет, которым в него целил Щенсный.
- Надеюсь, мне не выстрелят в спину.
И под возмущёнными взглядами обоих вышел из библиотеки.

Стрешнев обошёл всю галерею второго этажа, заглядывая в попадающиеся на пути комнаты. Везде было пусто. Лишь бледная луна смотрела с тёмного неба в окна.
Он спустился по узкой лестнице вниз и вышел в замковый двор с западной стороны. И обнаружил, что воротами пользовались. Они не заросли кустарником, и даже не были занесены снегом. К тому же от ворот к конюшням вёл след от санных полозьев.
А ведь вчера, когда они с Катей прогуливались вдоль стены, снаружи западные ворота смотрелись в совершенном запустении. Правда, смотрелись издалека, ибо до них они с Катей не дошли.
Степан Петрович поднялся на стену по полусгнившей деревянной лестнице. Стена была строена во времена трансильванского воеводы Батория , об этом ему рассказывала Юлия. Выглянул в окно-бойницу. Так и есть, снег сгребли по обеим сторонам в большие сугробы, так что издалека казалось, будто ворота завалены снегом. Но в лес уходила вполне наезженная дорога.
Стрешнев глянул на восток, туда, где вот-вот должна родиться новая заря. Оглянулся на тёмный и мрачный замок. Западная башня, бывшая немногим моложе стены, возвышалась над всеми остальными строениями. Юлия рассказывала, что она пустовала лет пятьдесят. Какая-то жуткая история, связанная с прабабкой, якобы продавшей дьяволу душу, и совершавшей в этой башне сатанинские обряды. Ещё дед их велел перекрыть галерею, ведущую в башню, стеной.
И вдруг подполковнику показалось, будто в одном из её окон мелькнул свет. Всего лишь на мгновение. Пару минут он, не отрываясь, смотрел на каменное чудовище. И вот в следующем окне едва заметно колыхнулось пламя свечи. Сомнений не оставалось, в башне кто-то был! И Степан Петрович знал, кто это. А от того, что знал, будто кусок льда образовался в его груди. Не за себя боялся. За Катерину, которая, он тоже был уверен, там. И оставалось молить Бога, чтобы она была жива. Он бегом кинулся в замок.
В галерее встретил обоих патриотов.
- Золото пропало! – заявил Щенсный, сверля Стрешнева взглядом.
- Не надо так смотреть на меня, капитан! Где вы хранили ваше золото?
Оказалось, что здесь же, на втором этаже им отвели апартаменты, состоящие из трёх комнат. В самой маленькой на полу лежал человек.
- Ваш? – спросил подполковник.
Князь лишь кивнул. Он бы бледен, губы дрожали, на мраморном лбу выступили капельки пота.
- Это Мартин Гржимек. Дальний родственник князя, - шепнул Стрешневу Щенсный. – Ещё совсем мальчишка.
Стрешнев подошёл к телу. Юноша лежал на левом боку, неестественно подвернув ногу. Под левой лопаткой на белой рубахе виднелась аккуратная дырка. Крови вытекло совсем немного. Точно такие же раны Степан Петрович видел на вдове Стромиловой и её служанке.
Подполковник взглянул в лицо убитого. Чуть пробившиеся усы над верхней губой, сами губы приоткрыты, в серых глазах удивление.
- Боже, что я скажу его отцу? – простонал Яблоновский. – Парню всего шестнадцать.
- Сундук тяжёлый, - произнёс Щенсный. – Сюда его трое слуг несли.
- Значит, кроме Валета у маркиза есть ещё сообщники, - заявил Стрешнев.
- А почему вы решили, что это дело рук де Шанкра?
- У вас всё ещё остались сомнения, князь? Я знаю маркиза девять лет. И за это время изучил все его повадки. И девять лет назад я сам чуть не получил от нашего друга удар стилетом под сердце. Предлагаю осмотреть комнаты.
Осматривать комнату пришлось Щенсному и Стрешневу. Потому что князь без сил рухнул в кресло.
В каждой комнате было по камину, но использовали только два. В маленькой комнате, где, судя по всему, произошло убийство, камин не горел. Именно здесь, по словам Щенсного и стоял сундук с луидорами.
Подполковник опустился перед камином на корточки. Судя по решётке и золе, этой зимой его точно не зажигали. Сунул голову внутрь. Широкий дымоход уходил наверх.
- Пан капитан, дайте огня!
Со светом ещё раз осмотрел нутро. Затем пол перед камином. Присел перед телом, взял сначала одну, потом другую ладонь убитого, долго рассматривал.
- Что вы надеетесь найти в руках бедного мальчика? – горько вопросил Стрешнева князь. – Двадцать пять тысяч луидоров, которые он подобно фокуснику спрятал между пальцев?
- Скажите, князь, парень знал маркиза?
- Видел его два или три раза.
- Сундук зачем-то тащили к камину, - уверенно произнёс Степан Петрович. – И ваш Мартин помогал убийце. А тот в благодарность всадил ему кинжал под лопатку.
- Но зачем к камину? И куда он делся потом?
- Подозреваю, что там, наверху, установлен подъёмный механизм.
Подполковник поднялся.
- Маркиз в западной башне замка.
- Откуда вам известно?
Вопрос Яблоновского Стрешнев оставил без ответа. Но задал свой.
- Ну, что, господа, вы со мной?
- Я с вами! – протянул ему руку Щенсный. – Негодяй должен ответить за всё!
- Князь?
- Князь Антоний останется здесь, - поспешно сказал гвардеец.
Взглянув на беспомощного Яблоновского, Стрешнев задался вопросом. Кто тут начальник, а кто заместитель?
- Хорошо. Который час?
- Половина пятого, - глянув на часы, отвечал Щенсный.
- Значит, рассветёт не раньше, чем через три часа. Нам нужно много огня.

Оказывается, потайной коридор имел много ответвлений. Степан Петрович, хотя и не был новичком в здешнем лабиринте, совершенно не замечал их, проходя давеча. Может из-за того, что было мало огня. Но сейчас освещая себе дорогу двумя большими факелами, они обнаружили ход, под небольшим углом уходящий вверх. Он и привёл их к каминной трубе. Именно здесь она была разрушена, а у пролома обнаружили примитивный ворот, которыми крестьяне снабжают колодцы. На него была намотана массивная цепь, с железным крюком на конце. Собственно, достаточно сильный мужчина, вращая ручку, смог бы поднять сундук весом в несколько пудов. На каменном полу они обнаружили след от колёс.
- Здесь пока всё просто, - подвёл итог Стрешнев. – Поднял сундук, тут же погрузил его на небольшую телегу. Ну, а дальше идём по следу.
След привёл их к полуразрушенной лестнице, на которой подполковник упустил де Шанкра. Под ней и обнаружили ещё одну вертикально уходящую на пару десятков футов вверх шахту. Свет факела даже высветил наверху точно такую же цепь с крюком.
- Изобретательны, мерзавцы, - пробормотал Стрешнев.
Шахта эта шла как раз вровень со стеной, которой дед Юлии отгородил от остального замка западную башню.
- Всё же у маркиза должен быть сообщник, - ткнул факелом наверх пан Щенсный. – Ведь кто-то должен был сначала поднять сундук, а потом и маркиза.
- Подождите, капитан.
Степан Петрович принялся внимательно осматривать стены шахты.
Вход обнаружился, когда подполковник пошёл по второму разу, чуть ли не на ощупь, проверяя стену. Он был так узок, что человек дородной комплекции наверняка бы застрял в нём. К тому же шёл зигзагообразно. При поверхностном рассмотрении его можно было принять за трещину в древней стене.
Зигзагообразный ход вёл к винтообразной лестнице, уходившей вверх. Первым пошёл Стрешнев, держа в руке пистолет со взведённым курком. Щенсный за ним.
Поднялись на небольшую площадку, на которой обнаружили такой же ход.
- Позвольте теперь мне идти первым, - стал настаивать капитан.
Ох уж эти ляхи, с их гонором, подумал Степан Петрович. Но сейчас не до препирательств.
- Прошу! – отошёл в сторону. – Только не забывайте, наше преимущество во внезапности. Так, что старайтесь не шуметь.
Но гвардеец уже нырнул в проход. Подполковник собрался последовать за ним, как услышал сдавленный хрип. Кто-то напал на Щенсного в узком проходе.
Пятясь задом, Стрешнев вернулся на площадку, воткнул факел в щель между камнями. Саблю перехватил правой, пистолет взял в левую руку. Приготовился.
Но следом, пошатываясь, вышел капитан. Факел он, видимо бросил в проходе. Левой рукой пан Щенсный зажимал шею, правой сжимал пистолет.
Поляк прислонился спиной к стене и съехал на пол. Глаза его закатились, из горла вырывался хрип.
Степан Петрович осторожно убрал его руку. Рану на шее даже и раной-то назвать нельзя, так, глубокая царапина.
- Кто это был? – спросил подполковник.
- Никто, - прохрипел умирающий.
Это было его последним словом. Стрешнев закрыл голубые глаза патриота. Поднялся и вынул факел из стены. Саблю заткнул за пояс, всё равно толку от неё в узком проходе никакого. Вытянул левую руку с факелом перед собой, правую с пистолетом прижал к груди. И пошёл туда, где притаилась смерть.

Ей снились такие разные и вместе с тем одинаково прекрасные сны. Зелёный луг, залитый солнцем. Лазурное море под голубым голубым небом. И она, раскинув руки, лежит в благоухающих травах, чувствуя тепло земли. Или качается на ласковых волнах.
Иногда мелькают родные лица. Молодые отец и мать, с нежной улыбкой смотрят на неё. Маленькая Юлька бежит по лугу, русые волосы заплетены в косу, на юной головке венок из полевых цветов. А что это за мальчишка в одних портках, несётся на неосёдланной лошади? Да это десятилетний Юзька! Татарин Ибрагим пеший бежит за ним, что-то кричит.
И вдруг море и земля оказываются где-то внизу. Это Марыся взлетает в голубое небо, всё выше и выше. Она видит родную Мазовщину , совсем рядом Полесье с его бескрайними лесами. Сначала на юго-восток, за море, где горы окружают маленькую долину. В ней невольничий рынок. На деревянном помосте люди, которых продают и покупают. И он. На гордо вскинутой голове серо-голубые глаза. Ему нет дела до людей, для которых он вещь.
Затем взор Марыси устремляется на север, к холодному морю. А там город под свинцовыми тучами, одетый в гранит. И опять он, но уже не в рубище, а в роскошном мундире. И его серо-голубые глаза обжигают ей душу. «Стефан, Стефан, меня нельзя любить!» - хочет сказать она. И молчит, утопая в этих глазах, отдаваясь сильным объятьям. Меня нельзя любить, Стефан. Потому что я замужем. Мой муж – чудовище. Но именно он дарит мне такие сладостные сны, что я хочу остаться в них навечно.
Мария-Агнесса открыла глаза, ещё замутнённым взором обвела комнату. Села на постели. Голова кружилась, во всех членах была такая слабость, что, казалось, невозможно было пошевелить и пальцем. Она опять рухнула на подушки, несколько раз глубоко вздохнула. Хотела позвать кого-то, но голос не повиновался ей. Собрав оставшиеся силы в кулак, опять поднялась и на нетвёрдых ногах подошла к окну. Створка никак не хотела поддаваться слабым рукам, наконец, распахнулась, и в комнату хлынул холодный воздух. Он взбодрил её и слабость отпустила. Из окна был красивейший вид. На востоке уже готов был подняться солнечный диск. Тусклый свет раннего зимнего утра осветил небольшие белые квадраты полей среди бескрайних лесов. Да это же родная Мазовщина, сверкнула искра узнавания! И стоит она в бывшей опочивальне своих родителей. Но как она попала сюда?
Стало холодно, и она закрыла окно. Вернулась к своей постели, увидела рядом на столике склянку с белым порошком.
- Благодарю тебя, Арман! – прошептала, беря склянку и поднося её к губам.
Но тут порыв зимнего ветра распахнул неплотно прикрытую створку. От неожиданности женщина выронила склянку из рук. Та упала на каменные плиты пола, послышался звон разбиваемого стекла.
- О нет!
Мария-Агнесса упала на колени, и принялась слизывать порошок с пола. Порезалась губой об осколок и струйка крови потекла по подбородку. Подняла голову, и увидела своё отражение в зеркале; животное на четырёх конечностях, а из пасти стекает кровь.
- Будь ты проклят!
Кому предназначались эти слова? Ветру или мужу? Она и сама не могла дать ответа.
Маркиза поднялась и вытерла кровь рукавом батистовой сорочки. Как хорошо было там, и как мерзко здесь, в этом мире. Даже в родных стенах.
Взор её на какое-то время прояснился, и она оглядела комнату. Со старинного портрета на неё смотрела необычайной красоты женщина. Глаза светились в полутьме спальни подсвеченными изумрудами. Мария подошла ближе, вглядываясь в портрет. Она узнала свою прабабку, которой в их семье ходили легенды, одна другой страшнее.
Но откуда здесь её портрет? Вот уже полсотни лет даже имя её в этих стенах под запретом.
А до чего хороша! Если живописец прошлого столетия и польстил оригиналу, то самую малость. Огненные локоны струятся по обнажённым плечам цвета мрамора. На щеках румянец, несмотря на модную в те времена бледность.
Мария-Агнесса взглянула на своё отражение в зеркале и опять на портрет. Что-то в ней от прабабки есть. Тот же овал лица, те же густые рыжие волосы. Вот только глаза подвели, у неё они цвета пасмурного неба, а у прабабки как у Армана.
В юности Марыся читала семейные хроники. В них говорилось, что графиня Барбара отошла от Бога, и продала свою душу дьяволу. Перестала делить ложе со своим законным супругом, уединилась в западной башне замка и занялась чёрной магией. К ней постоянно наведывались какие-то тёмные личности. По ночам из башни доносились истошные крики, дикий хохот, и даже поросячий визг. После очередного разговора с супругом, графиня совершила древний ритуал проклятья, наложив его на весь род Браницких. Согласно ему род должен пресечься по мужской линии, и не возродиться больше никогда. Прошло немало лет, и Мария-Агнесса начала понимать, что проклятье коснулось не только представителей сильного пола. Она сама после замужества познала ад. Пока Арман не сжалившись над ней, дал ей райское наслаждение, пусть и во снах. Потом она сама стала путать сон с явью.
Маркизу вдруг охватило страстное желание помолиться. Но живя столько лет с человеком, которого он ни разу не видела прикладывающимся к Распятию, она позабыла все молитвы.
Комната постепенно наполнялась утренним светом. Волосы на портрете вспыхнули золотом, глаза заиграли причудливым блеском.
- Милая бабушка, сними заклятье! – помимо воли прошептали губы Марии-Агнессы.
Знакомый смех был ей ответом. Она вздрогнула от неожиданности, когда портрет отошёл в сторону, и из темноты появилось лицо её мужа.

Смерть могла поджидать за каждым поворотом. Степан Петрович двигался медленно, внимательно всматриваясь в очередной зигзаг. Да и быстрей в этом узком лабиринте идти вряд ли возможно.
И вот он увидел её. Смерть была в виде острого лезвия, закреплённого между кирпичей стены. На нём ещё не высохла кровь Щенсного. Австрийский капитан со Стрешневым одного роста, а нож торчал из стены прямо на высоте шеи. И лезвие скорей всего смазано сильнодействующим ядом, раз поляк так быстро отдал Богу душу от пустяковой раны.
Подполковник спрятал пистолет за голенище, достал платок, обернул им лезвие. Расшатав, вынул из стены и бросил вместе с платком на пол.
Ну, что ж, идём дальше! Что там ещё приготовил нам хитрый на выдумки француз?
Ещё одного лезвия он не обнаружил, зато чуть не угодил ногой в большой волчий капкан, за которым темнел выход из лабиринта. Осторожно переступив через опасную железку, Стрешнев оказался в западной башне.

Добавлено (12.05.2011, 22:59)
---------------------------------------------
ГЛАВА 14.


ПЛАЧУЩЕЕ ЧУДОВИЩЕ

Башню эту построили одной ещё во времена Ягеллонов . Первое здание родового гнезда Браницких, в нём они жили, пока достраивали остальные помещения замка. А последний раз рука строителя касалась этих стен в конце позапрошлого столетия. Подполковник словно перенёсся из своего просвещённого века в мрачное средневековье. Длинный коридор шириной примерно в две сажени заканчивался готической аркой, из которой на щербатый каменный пол падал первый утренний свет. Степан Петрович воткнул факел в обруч, закреплённый в стене, вновь достал из голенища пистолет.
Арка вела в огромную залу. Сквозь три больших окна пробивались первые лучи январского солнца. Высота потолка была, должно быть, не ниже пяти саженей. На четвёртой стене, где окна не было, под самой крышей Стрешнев увидел дверь, выходящую на небольшой балкон, ограждённый балюстрадой. Под ним было что-то вроде алтаря, даже Распятие на стене. А ещё говорили, что их прабабка безбожница! Но приглядевшись, он увидел, что крест был перевёрнут. Богохульники часто использовали перевёрнутое Распятие, как символ своих мерзких взглядов. На алтаре зажжённые свечи, поставленные в виде пятиконечной звезды.
Степан Петрович потянул за эфес саблю, чтобы сокрушить это сатанинское капище. И тут увидел, как на пол легла огромная дрожащая тень. Он поднял голову. На балконе стоял маркиз де Шанкр. Ноги широко расставлены, руки скрещены на груди. Ну, прямо Бонапарт после Аустерлица!
- Браво, граф! – низкий голос прокатился под сводами. – Вы действительно у Фортуны в любимцах. Благополучно преодолели все мытарства, которые я уготовил на вашем пути.
Подполковник молчал, думая, сможет ли он снять французишку с одного выстрела? А почему бы и нет?
Но лишь рука его с пистолетом начала подниматься вверх, как маркиз обернулся, и вот уже держит в руках Катерину, прикрываясь девушкой как щитом.
Скрипнув зубами, Степан Петрович опустил пистолет. А негодяй, как ни в чём не бывало, продолжал:
- И вот мы здесь. Что, собственно, и должно было случиться.
- Отпустите девицу, вы же дворянин, и честь иметь должны. Она-то тут при чём?
- В этом мире всё взаимосвязано, граф. И невинных нет. Даже младенцы отвечают за грехи своих родителей. Так кажется сказано в вашей Библии? Что касается дворянской чести. Время у меня есть, и я хочу вам рассказать историю своей жизни.
- Отпустите Катерину, и я, может быть, послушаю вашу историю, - опять предложил подполковник.
- Всему своё время. А сейчас извольте выслушать меня.
- Что это вас именно сейчас потянуло на откровенность, де Шанкр? У вас было предостаточно времени рассказать мне о себе в Персии. Когда я в полной мере воспользовался вашим гостеприимством.
- Надеюсь, это было прекрасное время для нас обоих? – ухмыльнулся маркиз.
Стрешнев промолчал, но с такой силой сжал рукоять пистолета, что побелели костяшки пальцев.
- Давайте, рассказывайте. Только побыстрее.
Может злодей отвлечётся, и удастся достать его пулей.
- Много вашего драгоценного времени я не отниму. Итак, я родился в одной из знатных семей Прованса. Отец мой, маркиз R являлся единственным наследником своей древней фамилии. Родословная велась аж, от Второго Анжуйского дома . Мать же – обыкновенная горничная, впрочем, весьма премиленькая, привлекла взоры папаши, когда он был уже в зрелом возрасте. Шесть лет родитель мой бороздил моря, побывал почти во всех частях света. Кроме золота привёз из заморских стран сифилис, коим и наградил мою матушку. А мне с этим недугом суждено было появиться на свет. К тому же по всем тогдашним законам появился я на свет бастардом, ибо ни о каком законном браке между горничной и представителем высшей аристократии даже речи идти не могло. Отец мог усыновить меня, и сделать своим наследником, при условии, что не женится на женщине своего круга, и она не родит ему сына.
До восьми лет я жил в замке родителя, что в нескольких лье от Лиона, и был счастлив. Если вы, граф, никогда не бывали в Провансе, то меня не поймёте. Замок стоял в живописнейшем месте, среди зелёных холмов Мон-дю-Лайонез. Деревенский воздух шёл мне на пользу, а ежедневные прогулки в окрестностях среди виноградников наполняли ещё детское тело силой и упругостью.
- Очень мило! – пробормотал Степан Петрович, не спуская глаз с балкона.
- Итак, всё было прекрасно до восьми лет, - продолжал маркиз. – А потом моему сорокалетнему папеньке пришло в голову жениться. Она была дочерью его старинного приятеля, с коим вместе постигали морскую науку в Лицее. И о, ужас, через год юная маркиза родила сына. Моё счастливое детство мгновенно закончилось. Маменьку спровадили в родную деревню, где скоропостижно выдали замуж за кузнеца, а меня отправили в иезуитскую школу в Авиньоне.
Представляете, каково буквально в несколько дней перенестись из райских кущ в адскую пустыню? Я обещал не отнимать у вас много времени, поэтому следующие два года, проведённые мной в этом прибежище ханжества и лицемерия, пропущу. Я благодарен своим учителям лишь за грамоту и ненависть к церкви, которые они мне привили.
Через два года я сбежал из школы. На рынке в Авиньоне меня подобрал один человек, которому я многим обязан в этой жизни. Это был лекарь, последователь легендарного Амбруаза Паре . В течение пяти лет, что мы странствовали по городам Европы, он обучал меня медицине. Уже в четырнадцать лет я почти всё знал о человеческом организме и мог самостоятельно проводить операции по прерыванию беременности у знатных дам. И где-то к пятнадцати во мне уже не вызывали интереса сердце, печень, почки или ещё какие другие органы человеческого тела. Работая с человеческой плотью, начинаешь понимать, как она хрупка и ненадёжна. Меня стала интересовать душа. Много тел я вскрыл, и ни в одном не видел душу. Уже и начал сомневаться в её существовании. Братья- иезуиты ответа на мой вопрос дать не могли. Да и не стал бы я к ни обращаться. Как вспомню их порядки, так охватывал меня зубовный скрежет.
И однажды состоялся разговор с моим учителем. – Я ждал, когда ты заговоришь об этом, – заявил он. И тут я узнал, что, оказывается, наша душа нам не принадлежит. Вот так я оказался в « Братстве приоткрывших Завесу».
- Это те, кто называют себя Игроками Высших Сил? – спросил подполковник.
Хохот был ему ответом.
- Я вижу, Валет раскрыл перед вами свои карты, - отсмеявшись, отвечал де Шанкр. – Но мы ним играем разными колодами. Причём, я все его ходы знаю наперёд. Кстати, где он?
- Лежит в подвале. Смертельно устал после наших с ним сабельных экзерциций.
- Браво, граф! Валет был хорошим бойцом. Лучшим в моей команде.
- Ну, что вы, право! – заскромничал Стрешнев. – Просто не повезло бедняге.
Сам он заметил, что обыкновенно резвая Катя, как-то обмякла в руках злодея. То ли действительно играет виртуозно на струнах душевных, то ли порошком этим напичкал бедняжку.
- Между тем судьба подбросила мне одну шараду, - продолжал маркиз свою повесть, - которую я должен был разрешить. Меня пригласили в замок отца. Сам папаша больше года подвизался в Париже. Искал покровительства в Версале, чтобы решить в свою пользу многолетнюю земельную тяжбу. Во время его отсутствия жёнушка, бывшая моложе супруга на двадцать лет, согрешила. С кем, меня в известность не поставили. Может это был учитель танцев, а может заезжий комедиант. Меня же позвали, чтобы скрыть следы этой порочной связи. Судьба даёт тебе ещё один шанс, Арман, - подумал я тогда. Шанс стать наследником древнего рода. Но к тому времени я многое знал о человеческой душе. Более наивный наверное бы решил, что если он расскажет о грехе жены своему отцу, его ждёт горячая благодарность. Родитель лишает прав законное чадо, и признаёт наследником бастарда. Но так бывает лишь в романах. А что творится в голове батюшки, чей мозг уже начал разлагаться от сифилиса? Кстати мне самому, конечно не без помощи учителя, удалось остановить развитие болезни – единственном подарке моего родителя.
Я решил пойти другим путём. Женщина, сделавшая меня несчастной, должна была умереть. Как и её сын, которому на то время исполнилось шесть лет. Мною двигало отнюдь не чувство мести, хотя мать моя вот уже как четыре года скончалась то ли от развившейся болезни, то ли от тумаков, которыми её щедро награждал деревенский кузнец. А двигало мной исключительно лишь чувство справедливости в этом несправедливом мире. А я, как член «Братства приоткрывших Завесу» не собирался мириться с ней.
Но если с родовитой шлюхой всё было просто, после операции жена моего папаши скончалась на третий день от обильной кровопотери, то с мальчишкой нужно было проявить изобретательность. Я начал собирать информацию. Следует отметить, что жена маркиза привезла с собой в замок всю свою прислугу, и настояла на то, чтобы прежние слуги были удалены. Я мог не опасаться, что меня узнают. И тут фортуна улыбнулась мне. Я узнал, что у мальчишки очень редкая в наших краях болезнь – весьма болезненная реакция на вино. Меня, например, как и других детей с четырёхлетнего возраста поили разбавленным вином. А наследник славного рода, выпив несколько капель сильноразбавленного водой вина, покрывался по всему телу пятнами, с ним начинались судороги. Всё это могло закончиться остановкой сердца. Меня это устраивало, как нельзя больше. Только как подступиться к сводному братцу, и день и ночь опекаемому няньками?
Маркиза была ещё жива, хотя жизнь неотвратимо покидала её. Уж я позаботился об этом, когда прервал нежелательную беременность. Выйдя из покоев, я обратился к служанке со словами, что маркиза очень плоха, и желает видеть своего единственного и любимого сына. Причём во время беседы заходить, кому бы то ни было в спальню строго воспрещено. И вот мальчишка стоит перед одром своей матери, и хлюпает носом.
- Как зовут тебя, - ласково спросил я.
- Шарль, - тихо ответил он.
- Ты хочешь, чтобы мать твоя была здорова?
Ребёнок только кивнул.
- Выпей вот это. Как лекарство.
Я протянул ему серебряный кубок с вином. Юный маркиз безропотно приложил его к пухлым губам. Сейчас он напоминал мне агнца, покорно идущего на заклание. Разве заслуживал древний и гордый род, к которому я по праву причислял себя, такого отпрыска? Где вы, граф, видели дворянина, не пьющего вино?
- Зато я вижу перед собой человека, - ответил Степан Петрович, - называющего себя дворянином, который без сожаления отправил на тот свет мать и дитя.
- Это потому, что вы не знаете, что находится по ту сторону Завесы.
Солнечный луч, достигший балкона, отразился в зелёных глазах де Шанкра, и подполковник вспомнил смоленский лес и волка с рубином на мохнатой шее.
- Я догадываюсь. Подлость там считается благородством, жестокость милосердием a cetera . Поэтому я предпочитаю оставаться по эту сторону вашей Завесы.
Даже отсюда Стрешнев видел, как напряглось лицо маркиза.
- Ваша догадливость вас и погубит, - с недоброй усмешкой произнёс он.
На минуту в западной башне воцарилось молчание, пока его не прервал всхлип Екатерины. Рука Степана Петровича, в которой он сжимал пистолет, дрогнула.
- Из покоев маркизы я вышел уже не простым лекарем. Правда, кроме меня, этого никто не заметил. Покинув замок, отправился в Лион, где потратил немалую сумму, одевшись у лучших портных. Спустя неделю я вернулся во владения моего отца в шитом золотом камзоле, бархатной треуголке. Открыто поселился в деревенской гостинице, назвавшись сыном маркиза де R. И стал ждать, когда мой папаша призовёт меня к себе. Ждать пришлось три месяца. Видите ли, старый сифилитик любил жену и сына. Примчавшись из Парижа, он предался безутешному горю, и обо мне, должно быть, даже и не вспоминал. Каждый день после завтрака я прогуливался по единственной улице, и уже начал тосковать в этой глуши. К тому же заканчивались мои сбережения, а врачебной практикой в здешних краях заниматься было опасно, я ведь не знал, что слуги наговорили маркизу о кончине его жены и сына. Вот и приходилось корчить из себя городского щёголя, волею судьбы попавшего в такую глушь.
Всё же слуги доложили маркизу о том, что в деревне живёт молодой человек, открыто заявляющий, что он сын владельца замка. Наконец, меня призвали. Признаюсь, не без трепета в сердце я шёл на встречу с отцом. Я увидел совершеннейшую развалину, безвольной куклой, сидящую в большом деревянном кресле, больше похожим на трон. Скоро, очень скоро на этом троне воссяду я, думалось мне.
Но глаза под кустистыми бровями встретили меня недобрым взглядом. Парика на родителе не было, и редкие седые волосы покрывали голову. На одной из проплешин я увидел не заживающую язву. А провалившийся нос говорил о том, что болезнь перешла в последнюю свою стадию. Жить моему папаше осталось недолго.
- Я подготовил все бумаги, - скрипучим голосом молвил он, настороженно рассматривая меня бесцветными глазами. – Бертран! – обратился к слуге. – Позови нотариуса мсье Жильбера.
Вошёл нотариус, сорокалетний мужчина в напудренном парике. Скучным голосом начал читать волю моего родителя. Согласно ей мне отходила четвёртая часть владений маркиза. А также за мной закреплялся герб и фамилия. Фамилию мою вы уже знаете, а герб…
Левой рукой маркиз залез в карман своего чёрного сюртука, вынул что-то и бросил с балкона. На каменные плиты упал кусок гобелена. Носком ботфорта Стрешнев развернул его. На нём было изображено мужское достоинство с чернеющей язвой на крайней плоти, и надпись на латыни Merullus lacrimans .
- А моей резиденцией, - с горечью продолжал де Шанкр, - становился полуразрушенный охотничий домик в десяти лье от замка отца, в предгорьях Альп . Границей наших владений стал пересыхающий с июня по сентябрь ручей. И какая же честь, граф, может у меня быть с таким гербом и таким девизом?
- Честь не зависит от знатности рода, - возразил подполковник, - а девиз с гербом даются нам по заслугам. К тому же герб вы изменили, пририсовав слона, который топчет змею. А змея очень напоминает гниющий фаллос.
- Ничего-то от вас не скроется, граф, - горько усмехнулся маркиз. - Тем не менее, папаша мой попал в точку. После неурожая 1788 года многие крестьяне подались в города, и содержать столько земли ему стало не под силу. А тут и противостояние короля и Национального собрания. Но это уже другая история. Скажу только, что маркиз R не дожил до тех весёлых дней. Иначе я с удовольствием отправил бы его на плаху. Когда осенью 1793-го приехал в родительский замок помощником комиссара Конвента, старый сифилитик целый год гнил в своём фамильном склепе.
Де Шанкр бросил взгляд в окно.
- Подумать только, уже утро! Ну, что, граф развлёк я вас своим рассказом?
- Раз я не свалился прямо на эти плиты в крепком сне, значит, история ваша вызвала у меня интерес.
- Я тоже не без пользы провёл время. Знаете, что я понял, пока излагал вам свою historia vitae ?
- Что же?
- У вас нет того, что мне нужно. А без рубинов вы мне не интересны. Может быть, вы скажете, где они?
- Скажу, - ответил Степан Петрович, - но смотря, на каких условиях.
- Я верну вам Чёрную деву Востока.
- А Красную?
- Валет успел проболтаться, - скривился маркиз. – Если ваш ответ мне не понравится, я верну вам обеих.
- Чтобы удовлетворить ваше давнее любопытство, я в свою очередь должен задать вопрос. Волк с рубином на шее…
- Для того, кто заглянул по ту сторону Завесы многое возможно.
- Почему же вы так трусливо бежали?
Маркиз сморщился, как от зубной боли.
- Тот старик. От него исходил столь нестерпимый свет, что силы покинули меня. Он очень опасен для того, что я представляю на этой земле.
- Понятно, - вздохнул Степан Петрович. – Тогда ответ мой вам не понравится.
- Камни у него? – воскликнул маркиз.
Стрешнев молчал, не отрывая взгляда от исказившегося лица.
Волчий вой прокатился под старинными сводами.
- Я всегда сдерживаю свои обещания! – крикнул де Шанкр. – Взамен отнятой у вас Белой девы, возвращая сразу двух. Чёрная!!!
И он столкнул Екатерину с балкона.
- Нет!!!
Степан Петрович непроизвольно зажмурился. Упасть с четырёхсаженной высоты на каменные плиты – верная смерть. Когда он открыл глаза, то увидел, что маркиза на балконе нет, а Катя каким-то чудом зацепилась своим платьем за железный прут, торчавший у основания балюстрады. Подполковник бросился к балкону. И вовремя. Раздался треск рвущейся материи, и крестница полетела прямо на Стрешнева. Оба рухнули на каменные плиты. На какое-то мгновение кирасир лишился чувств. Очнулся от слабого стона девушки.
Жива! Он выбрался из-под лёгкого тела.
- Катя!
Та открыла глаза. Улыбнулась.
Жива! Степан Петрович покрыл бледный лоб поцелуями.
- Красная!!!
Следом раздался скрежет. Стрешнев поднял голову. Часть стены над алтарём развернулась, должно быть, на вращающемся механизме, своей другой стороной. И крик застрял у подполковника в горле.
На большом деревянном кресте вниз головой висела Мария-Агнесса. Женщина была полностью обнажена. Изящные ступни и ладони с длинными пальцами прибиты к дереву большими гвоздями. Прекрасное лицо было безмятежно, ни тени страдания. Должно быть, мерзавец муж перед тем, как совершить своё чудовищное деяние дал ей убойную дозу морфея. Не из сострадания, а чтобы не сопротивлялась.
Стрешнев поднялся, осторожно опустив на пол окончательно не пришедшую в себя Екатерину.
- Merullus lacrimans, говоришь? Я заставлю тебя плакать!
Он запрыгнул на алтарь, подошёл к кресту, и, стараясь не смотреть на тело, упёрся плечом в стену. Схватил одну из свечей и вошёл в поджидавшую его тьму. Наверх вела узкая лестница. Памятуя о дьявольской изобретательности маркиза, Степан Петрович поднимался осторожно, ища какой-нибудь смертельной ловушки.
На самом верху, под самой крышей западной башни была комната, ведущая на тот самый балкон. В наружной стене – огромный оконный проём, выходивший прямо к западным воротам замка. К торчащему из стены железному крюку привязан толстый корабельный канат. Он был натянут под углом к земле, и чем-то смазан.
А там, десятью саженями ниже, де Шанкр уже укладывал сундук в дорожные сани, запряженные тройкой сильных лошадей. Он поднял голову, взглянул на Стрешнева и улыбнулся. Но подполковник готов был поклясться, что в зелёных глазах стояли слёзы.
Степан Петрович высунувшись из окна по пояс, вскинул пистолет, прицелился. А маркиз поднёс огонь к канату, и тот загорелся, подобно фитилю. Огонь резво побежал наверх, а подполковник выстрелил. Маркиз уже повернулся к нему спиной, и Стрешнев целил под левую лопатку. Но в последний момент де Шанкр развернулся боком, и пуля лишь слегка задела плечо. Не обращая внимания на рану, скорей всего пустяковую, негодяй бросился на место возницы, и скрылся из глаз за кибиткой.
Огонь подбирался всё ближе. Кирасир опустил глаза, и увидел прямо под собой пороховой бочонок. Канат был пропущен сквозь него через сквозную дыру.
- А чёрт!
Степан Петрович бросился вон из комнаты, кубарем скатился по ступеням, вывалился на алтарь, разметав свечи. Через минуту грянул взрыв. Несколько осколков вылетели через дверь на балконе, и упали на пол залы в паре футов от Стрешнева.

Марию-Агнессу похоронили в фамильном склепе. Стрешнев впервые спустился в усыпальницу Браницких. Постоял у надгробной плиты с барельефом, изображающим крылатых херувимов. Под ней покоилась его единственная настоящая любовь. Рядом лёг прах её старшей сестры.
Подполковник подумал, что здесь же мог лежать и Юзеф, если бы не де Шанкр, замысливший использовать в своих интересах смерть родственника. А сейчас лежит за сотни вёрст отсюда в чужой земле. И ещё Степан Петрович испытывал чувство вино, что хоть и косвенно, но явился этому причиной.
Этот поэн маркиз выиграл. Во-первых, ушёл от возмездия. Во вторых сделал себя вдовцом, хотя Стрешнев лелеял надежду сделать вдовой его жену. Ну, а в третьих забрал польское золото. Хотя князь Яблоновский узнав о гибели своего помощника, тут же покинул замок, пообещав прислать людей, чтобы забрали тело.
Степан Петрович с Екатериной покинули осиротевшее родовое гнездо Браницких вьюжистым февральским утром. Кони резво мчали их на восток, и на третий день из-за леса показались знакомые купола.
Первая новость, встретившая подполковника на Родине, была хорошей. Штабс-капитан, наконец, пришёл в сознание. Он был слишком слаб и лежал в травницкой на широкой лавке, укутанный шубой.
- Вадим Сергеевич! Очнулся, слава Богу! Ну, Архип, ну эскулап!
Стрешнев стиснул молодого монаха в крепком объятии.
- Не меня благодарите, - засмущался монастырский травник.
- Человеку, не радеющему, Господь помощь не пошлёт, - услышал подполковник знакомый голос.
На пороге стоял настоятель, отец Фёдор.
- Мы все молились за вашего друга.
- Спасибо! – поклонился Степан Петрович.
- Не нас благодарите, Его!
После молебна в монастырской часовне Стрешнев вновь вернулся в травницкую. О многом хотелось поговорить со штабс-капитаном.
- А что, Архип, - обратился Вадим Сергеевич к своему врачевателю, - можно мне на свежий воздух?
- Слабы вы ещё слишком.
- Подполковник-то рядом будет.
- Ну, коли так. Только не долго! Голова кружиться начнёт, сразу в постель!
Голова у Снегирёва начала кружиться сразу, как только вышел на февральский лёгкий морозец. Он опёрся о руку Стрешнева.
- Ничего, сейчас пройдёт, - сам себя успокаивал штабс-капитан. Видано ли, десять дней в беспамятстве провалялся, будто кукла тряпичная. Постоим немного, господин подполковник, в себя придём.
Действительно, через несколько минут головокружение ушло, и они стали медленно прогуливаться по монастырскому двору. Говорили о всяких пустяках.
- Степан Петрович! – не выдержал Снегирёв. – Довольно светской болтовни! Я и так времени потерял, чёрт знает сколько! Прости Господи!
При упоминании о чёрте штабс-капитан перекрестился на купола.
Они присели на лавку у трапезной, и Стрешнев рассказал своему другу всё. Некоторое время Вадим Сергеевич молчал, кутаясь в шубу.
- Голова ещё плохо соображает, - пожаловался он. – Но рапорт я по всей форме составлю.
- С камнями-то, как быть? – спросил кирасир.
Офицер Главного штаба Гвардейского корпуса хитро посмотрел на него.
- А никак. Камни сии утопли в водах Монастырского озера. Там им и место!
- Стало быть, об их подлинном местонахождении знаем мы трое?
- Стало быть, так, - отвечал Снегирёв. – Идёмте назад. Устал я.
Вот, и я тоже, подумал Степан Петрович.

P.S. Сессию сдавать позже буду, сейчас просто готовлюсь)))

* * *

ЭПИЛОГ.

Александрия, гавань Эйносто. Сентябрь 1824 года.

Ветер, наконец, стих. Волны лениво набегали на песчаный пляж, оставляя причудливые узоры. В голубом небе лишь редкие облака
Три дня прошло с тех пор, как юный Омар встретил этих странных кафиров. Подумать только, предложили целых десять золотых пиастров, если достанет им со дна моря одну штуковину. Таких денег он и не чаял иметь в своей жизни. Омар видел, какой жадностью блеснули глаза у Али.
Али знал язык франков, и без него никак не получалось договориться с этими двумя неверными: высоким широкоплечим аскером с густыми светлыми усами, и очень красивой черноволосой женщиной, чем-то похожей на двоюродную сестру Омара Зейнаб.
Голубые глаза светловолосого аскера тоже блеснули, когда он увидел, как изменилось лицо Али при упоминании о десяти пиастрах. Блеснули грозно, будто полыхнули две голубые молнии. Следом он бросил резкую фразу на языке франков, и Али стал что-то горячо доказывать кафиру.
Потом светловолосый показал Омару листок, на котором была изображена та штуковина, которую предстояло найти. Треугольный камень цвета запекшейся крови.
Затем его привели на берег и показали, в каком месте искать. Если верить кафирам, камень лежит на дне семнадцать лет, и значит, запросто мог затеряться под слоем ила. Но за десять золотых монет Али уж постарается. В свои пятнадцать он уже семь лет занимался добыванием жемчуга на александрийском побережье. Этому ремеслу его научил отец, оставивший их два года назад по воле Аллаха. Мать сказала, что в лёгких у него скопилась морская вода. От этого и умер. А ведь был ещё не старый. Должно быть, такого же возраста, как этот франк, только совсем худой и ростом на голову ниже.
После разговора с неверными зарядил дождь, сильный ветер гонял по морю белые барашки волн. Будто Аллах разгневался на Омара за то, что заключил сделку с неверными. И вот наступил погожий день. Неужели милосердному Богу убудет от того, если правоверный заработает десять пиастров?
Парень скинул полинялую галабею и остался в одной набедренной повязке. На песок полетела и лебда , доставшаяся от отца. Постоял, глядя вдаль, где море сливалось с горизонтом. Хотелось помечтать о том, на что можно будет потратить заработанные деньги. Можно будет жениться. Но Омар здраво рассудил, что их ещё нужно заработать.
Песчаный пляж в этом месте заканчивался, дальше начинались пирсы для кораблей. Судов, правда здесь было немного, уж очень старая была гавань. Несколько рыбацких фелуг, да пара торговых бригов.
К пирсу и поплыл Омар. Сказали, искать здесь.
В первый день он и не надеялся найти камень. Второй тоже не дал результатов. Впрочем, как третий и четвёртый. Но на пятый всё должно получиться, парень был убеждён в этом. Он твёрдо верил в свою счастливую пятёрку. Родился пятым ребёнком в семье, правда, единственным выжившим. К тому же пятого числа пятого месяца Джумада. Ну, не могло ему не повезти на пятый день!
И счастье улыбнулось Омару. Причём камень он нашёл на том месте, где искал уже дважды. Под коралловой веткой за слоем ила.
Омар вылез на берег и принялся оттирать штуковину песком. Солнце уходило на запад. Парень так увлёкся, что не сразу заметил длинную тень накрывшую его. Он поднял голову. Ещё один кафир, весь в чёрном. Необычные зелёные глаза смотрят настороженно, как у кобры перед броском.
Незнакомец улыбнулся, если его оскал можно было назвать улыбкой. Заговорил на арабском, с лёгким акцентом:
- Сколько бы тебе не заплатили за этот камень, мальчик, я плачу двойную цену.


КОНЕЦ.

Влад, отослал в два издательства синопсис и первые три главы. Из одного пришёл ответ, начало понравилось, но вроде не их формат. Присылайте остальное, будем думать. Я посылать остальное не стал, а задал вопрос: что они подразумевают под ФОРМАТОМ? Жду ответа.

Спасибо Вам, мои читатели!

Добавлено (26.05.2011, 22:19)
---------------------------------------------
Замыслил продолжение. Действие будет происходить во время польского восстания 1831 года.