Завод Изготовления Загогулин

Именно такая надпись красовалась над проемом в стене. Стена была такой, какой должен обладать любой, достойный уважения завод – грязно-бежевые бетонные плиты, сверху кокетливо украшенные завитушками колючей проволоки. Кое-где забор был исписан бранными словами и разной хулой, закрашен, а потом снова исписан. Все это, вместе со сколами камня и проросшим местами мхом, выдавало внушительный возраст и благородное пролетарское происхождение заводской стены, а, следовательно – и самого предприятия.
«Что ж у него название-то такое нелепое» - подумал Сергей Никанорович Черпаков. Он всю свою взрослую жизнь – без малого двадцать лет – проработал за почти таким же забором. То был славный завод «ОборонГорВредВРотПродМаш», и работал Сергей Никанорович старшим учетчиком. Что именно он вместе со своей группой учитывал было неизвестно ни им, ни начальству, ни, возможно даже – начальству начальства. Вместо названий изделий использовались шифры, а сами изделия приходили на участок учета готовой продукции запакованными в плотную промасленную бумагу, обвязанными крест-накрест бечевой и опечатанными при помощи сургуча. Однако, это обстоятельство никого не смущало, так как корень «Оборон-» в названии завода говорил сам за себя. Те, кто хотел сунуть нос в упаковку, надолго не задерживались – служба безопасности работала быстро и четко.
Вот этот-то корень «Оборон-» и стал причиной того, что место работы Черпакова закрыли. Ибо наступили Новые Времена, которые «потребовали», «сподвигли» и даже «вынудили»... Чем новые времена отличаются от старых, а также чего и от кого они требуют, на заводе «ОборонГорВредВРотПродМаш» не понял никто, но задавать лишние вопросы среди работников считалось неприличным, и, не зная перечня приличных вопросов, трудящиеся традиционно помалкивали.
Так Сергей Никанорович оказался безработным. Не помогли ни опыт, ни высокая квалификация, ни звание «неоднократный ударник пятилеток» (sic!), ни даже разряд по игре в «городки», полученный Черпаковым только из желания не отрываться от коллектива – сам он «городки» не любил. Потому-то заслуженный учетчик и вынужденно-умелый городошник в одном лице стояли перед воротами и рассматривали нарочито-простецкое название нового места работы.
- Завод Изготовления... Загогулин, - вслух прочитал Сергей Никанорович. Затем повторил по слогам: - За-го-гу-лин. М-да-а... Как же так?
Он еще немного потоптался перед серыми железными воротами. Затем вздохнул и постучал в окошечко, видневшееся на мятой строителями и временем плоскости металлических листов. Окошко открылось, едва заметно скрипнув.
- Ну? – сказали оттуда через пять-шесть секунд.
Посетитель не мог видеть глаз привратника, но явственно чувствовал взгляд – нетерпеливый, раздраженный, как зудящая кожа чесоточного больного. От этого взгляда хотелось держаться подальше, а не идти за стену к обладателю темных буркал. Казалось, что находящийся за воротами, ради того чтобы открыть чертово окошко, оторвался от дел жизненно важных, настолько безотлагательных, что даже минута промедления грозила неприятностями чудовищными, непредставимыми.
- Я на собеседование по поводу работы учетчиком! – сказал Сергей Никанорович как можно быстрее и четче, чтобы не отрывать привратника от его занятия, каким бы оно ни было.
Отверстие в железной стене захлопнулось с такой силой, что посетитель даже вздрогнул. Около минуты ничего не происходило, лишь холодный октябрьский ветер гонял мелкую взвесь дождя, трепал куцее пальто и жалкие остатки Черпаковской шевелюры, никогда, впрочем, не отличавшейся густотой.
Наконец что-то громыхнуло, оглушительно заскрипели петли, и одна створка ворот медленно отползла внутрь. Порыв ветра буквально втолкнул Черпакова в открывшийся проход. За воротами по обе стороны шли две одинаковых стены красного кирпича, еще выше наружной бетонной. В темном проходе сбоку мелькнул смутный силуэт. Как будто некто в тевтонском рогатом шлеме. Сквозняк хлопнул длинными складчатыми крыльями привратника.
Конечно же, ни рогатого шлема, ни крыльев у вахтера не было. Просто шапка-ушанка с оттопыренным мехом и темно-серый осенний плащ. Это Черпаков понял, уже отойдя от вахты шагов на двадцать. И надо бы было вернуться и спросить – куда идти дальше, но уж очень не хотелось снова сталкиваться с нетерпением вахтерского пронзительного взгляда. Поэтому он пошел дальше, надеясь сам не зная на что.
- Работники, не прошедшие ежегодную проверку в службе безопасности... - рявкнул громкоговоритель на стене и затих.
Сергей Никанорович подождал продолжения речи. Он стоял в проходе между кирпичными монолитами, сквозняк трогал полы его пальто, доносил откуда-то из глубины предприятия резкие запахи ацетона и нагретого металла. Прошло несколько минут, но рупор молчал. Черпаков огляделся повнимательнее и, заметив вдалеке крылечко с дверью, направился туда.
- ...и будут неминуемо уволены по всей строгости регламента предприятия! – рявкнул вслед нежданно «проснувшийся» громкоговоритель, и снова замолчал. У Черпакова задергалось левое веко.
На двери, обитой дермантином, отчего она напоминала вход в жилую квартиру, крепилась стеклянная табличка. «Нач.служ.без.» - гласили чуть облезлые золоченые буквы. Удивившись такой излишней краткости, Сергей Никанорович все же вошел в помещение за дверью, не без веских оснований полагая, что лаконичная табличка обозначает кабинет начальника службы безопасности предприятия.
Помещение оказалось еще более аскетичным, чем табличка. Все, что в нем было – ровные оштукатуренные стены и круглая выпуклость, сделанная из черной сетки, похоже – разновидность интеркома.
- Фамилия-имя-отчество! – угрожающе рявкнула та самая выпуклость на стене.
- Мои? – уточнил Черпаков на всякий случай.
- Да! Ваши!
Черпаков назвался, проникшись уважением к собеседнику за то, что тот не пошутил над его вопросом в духе: «Нет, епт, мои!». В отсутствии подобных дежурных шуток чувствовалась серьезность и ответственный подход к работе, необходимый хорошему начальнику службы безопасности.
- Профессия!? – вопросительно захрипел динамик.
- Моя профессия – учетчик, - откликнулся Сергей Никанорович с готовностью.
- Врете! Мы проверили! Вы – безработный! – осуждающе «припечатал» голос. – Учетчиком не работаете уже четыре месяца!
Сердце Черпакова рухнуло в холодную бездну. Безопасник был прав, поскольку соискатель на должность еще не является работником. Мало того, получается, что Сергей Никанорович нагло и беззастенчиво соврал тому, кому врать совсем не стоило. Не имея сил объяснить свою ошибку, он лишь еле слышно выдохнул:
- Да.
- Ладно! Учитывая ваш стаж, это простительная ошибка! – выдал динамик. Черпаков воспрял духом, но невидимый собеседник пророкотал неожиданным басом: - И все же, это будет занесено в личное дело!
- Знаете, что такое коммерческая тайна!? – вопросил «нач.служ.без.» совсем уж грозно. В вопросе послышалась такая огромная сила, такая властность, что электрические схемы не справились и под конец предложения выдали оглушительный высокий свист длиною в четыре секунды.
Нет, Черпаков не знал что такое «коммерческая тайна». В Новые Времена он быстро узнал, что такое коммерческая реклама. Поэтому Коммерческая Тайна мнилась ему вылезающим из телевизора торговым представителем, чье лицо было скрыто шапкой-балаклавой, а в руках были заряженный пистолет и чемоданчик с образцами особо секретного средства от облысения. Поскольку личное знакомство со столь угрожающими личностями не сулило ничего хорошего, бывший учетчик судорожно замотал головой.
- Ну что ж, значит будем знакомить вас с этим понятием, - хмуро заключил безопасник.
Черпаков, у которого слово «понятия» прочно ассоциировалось с киношным криминалитетом, побледнел, но перечить не посмел.
Голос в динамике принялся объяснять про коммерческую тайну, явно читая с бумажки. Периодически, устройство выдавало зашкаливающе-громкий то ли хруст, то ли шелест. Похоже было на то, как сильно близорукий человек с трясущимися артритными пальцами подносит текст поближе к глазам. Сергей Никанорович старался не отвлекаться на этот неуважительный образ, слушал внимательно.
Выходило так, что, пугающая вначале, «коммерческая тайна» на деле оказывалась сестрой-близняшкой привычной родной секретности. Даже наказания за нарушение режима и вынос изделий за территорию были те же самые – штраф в размере половины месячной зарплаты за первое, и лишение зрения с занесением в личное дело – за второе.
«И правильно!» - думал Черпаков, привычно возмущаясь при мыслях о потенциальных негодяях-нарушителях, - «Нечего нарушать! И выносить тоже нечего!». Единственное, что всегда оставалось непонятным – как все-таки отнятое зрение можно занести в личное дело. Выколупать глазные яблоки и положить в папку с документами? Оттопыриваться же будет...
- Вы все поняли!? – вопросил безопасник, закончив объяснение.
- Да, – с готовностью откликнулся Черпаков. Он недолго посомневался – стоит ли уточнить разницу между коммерческой и государственной тайной, но появилось подозрение, что во всем снова замешаны те самые Новые Времена... В общем, опытный учетчик решил не задавать лишних вопросов.
- Тогда идите в отдел кадров, – уже спокойнее выдал динамик и захрипел помехами. Когда шипение статики закончилось, из динамика раздалось только грозное: - ...юсь вам не нужно объяснять дважды!?
- Я все понял, - испуганно согласился Сергей Никанорович идти, сам не зная – куда, в поисках отдела кадров. Снова задергалось веко, уже сильнее. Свет в комнате внезапно погас, явственно указывая, что беседа с «Нач.Служ.Без» закончена. Ослепший и дезориентированный Черпаков на ощупь отыскал входную дверь и с облегчением выскочил под пасмурное осеннее небо.
Облегчение его длилось, пока тучи над головой не рухнули вниз ливнем, внезапным, ледяным, коварным, как нападение маньяка в темной подворотне. Промокнув до нитки за какие-то три секунды, Сергей Никанорович хотел, было, вернуться в темноту переговорной комнаты. Вот только дверь оказалась заперта, а ручка, которую промокший учетчик рванул на себя, осталась у него в руке вместе с парой проржавевших винтов. Дисциплинированный Черпаков постарался исправить содеянное, но дермантин на месте крепления винтов растрепался, вылез клочьями обивки и винты обратно никак не вставлялись. Дождь все лил за шиворот, на теле не осталось ни единого клочка сухой кожи. Даже кости, казалось, промокли и могли в любой момент раствориться, словно кусок сахара в чае. Внезапно озлившись, Черпаков сунул ручку в карман и пошлепал искать отдел кадров. Нервный тик с левого века распространился еще и на щеку, зубы лязгали в ознобе. Сергей Никанорович ковылял по кирпичному ущелью несчастный, больной, с украденным казенным имуществом в кармане. День превратился в холодный мокрый сумрак, и в нем не осталось места хорошим новостям.
Впрочем, увидев надпись под ногами на асфальте, Черпаков приободрился и постарался разобрать буквы: «...амен...о...те...п...ом» - гласила полустершаяся надпись обессмысленная десятками ног, несомненно топчущих ее каждый день. Мозг отказывался дать какую-либо расшифровку, кроме имени египетского фараона Аменхотепа. Но ни назначения загадочных письмен, ни местонахождения Сына Солнца ум подсказать так и не смог. А вот в памяти возникло смутное подозрение. Послушавшись невнятного позыва, учетчик пошел дальше, внимательно смотря под ноги.
И верно – через несколько шагов снова показались буквы: «в цо...ь...же». Теперь угадывать значение не потребовалось. Повинуясь уже не разуму, а многолетней привычке, Сергей Никанорович прошагал еще десять шагов, повернулся налево и постучал по левой стене. Раздался гулкий пустотелый звук – как и на родном «ОборонГорВредВРотПродМаш», здесь в стене была металлическая дверь покрашенная в рисунок кирпича. Впрочем, отличие этой двери было несомненно. Она была покрашена не из соображений секретности, а ради Коммерческой Тайны.
С той стороны постучали в ответ. Черпаков растерялся. На прежней работе такого не было – он стучал, его пускали. Все. Стук изнутри повторился. Пришлось тоже постучать в ответ. Черпаков начал опасаться, что для прохода требуется знать какой-то условный стук, и он так и останется мокнуть под проливным дождем, бесконечным, как визит к плохому зубному врачу.
- Я не знаю условного стука! – закричал он в отчаянии. – Я первый день работаю! Впустите меня.
И, как ни странно, жестяной «сезам» внял его мольбам и открылся. Сергей Никанорович торопливо проскользнул в сухую полутьму, пахнущую пылью и склепом. В дрожащем свете далеких факелов он едва различил царственную фигуру, очевидно принадлежащую самому Аменхотепу. Мешковатый хитон скрадывал очертания всего, кроме лица. Оно казалось серым странно вытянутым, одновременно нечеловечески уродливым и нечеловечески красивым.
Черпаков в растерянности заморгал. Он не знал что делать – бежать или простереться ниц. Фараон надвинулся на него и молвил неожиданно земным прокуренным голосом:
- Чего орал-то? Не слышал, что ли, как я засовом гремлю? Дурила, - заключил Аменхотеп, оказавшийся вовсе даже не Сыном Солнца, а человеком в костюме химзащиты. Он еще погромыхал засовом, запирая дверь. Потом невежливо отпихнув Черпакова, протолкнулся мимо и, натужно дыша противогазом, канул в одном из множества коридоров. Спина грубияна топорщилась и едва слышно шуршала.
Учетчик смотрел вслед ушедшему фараону и плакал. Как-то сразу все навалилось: испытанный страх, напряжение от разговора с «Нач.Служ.Без», обида на небесную канцелярию и ностальгическое чувство от созерцания пыльного разветвленного коридора, крашенного в унылый цвет хаки. Так похоже на прежнее место работы, разве что здесь помещение освещалось люминесцентными лампами в оранжевых плафонах. Из-за редкой замены, все они мерцали, создавая иллюзию света от живого огня.
- Спасибо. Спасибо тебе, Солнцеликий, - невпопад пробормотал Черпаков. Сказал первое, что на язык пришло, просто так, чтобы сказать хоть что-то, ради успокоения. Это помогло – он внезапно устыдился. Внутренний голос пожурил в духе: «Ай-яй-яй, что за дешевый мистицизм! А еще заслуженный учетчик, городошник-разрядник! Ай-яй-яй...»
После этого стало совсем легко. Весело даже стало, цинично. И Сергей Никанорович отправился вглубь здания, чуть не насвистывая. Осталось только найти отдел кадров и работа, считай, в кармане.
Внутренности завода были одновременно чужды Черпакову и знакомы. Коридоры той же формы заканчивались внезапными тупиками, в глухих ранее стенах обнаруживались вдруг двери или арки. Другим был цвет стен, и даже чахлые пальмы в кадках смотрели недоверчиво на нового учетчика.
«Что ж поделаешь – типовая архитектура. Здание такое же, как на прежней работе, а внутри все переделано», - сумничал мысленно Сергей Никанорович и зябко поежился от сквозняка. Вентиляция исправно гоняла из комнаты в комнату потоки затхлого воздуха, что откровенно печалило насквозь промокшего учетчика. Хоть здание и было смутно знакомым, он умудрился заплутать, и бродил вот уж скоро час, иногда попадая в пройденные ранее коридоры. Странным образом, ходьба не согревала, а напротив – вытягивала из тела последние крохи тепла, медленно, издевательски. Черпаков ссутулился, зубы его выстукивали частую дробь на манер испанских кастаньет, из носа непрерывно текло.
Он готов был уже пустить слезу от усталости и отчаяния, как вдруг понял, что находится там, где на «ОборонГорВредВРотПродМаше» располагался отдел кадров. Полный самых светлых надежд, Сергей Никанорович ринулся в знакомый закуток… чтобы обнаружить там очередной не к месту построенный тупик. Обессиленный, он закрыл глаза и сполз по стене, царапая затылок о сколы старой краски. Горло его изобразило нечто среднее между рыданием и кашлем, глаза остались сухи, но дергались теперь уже оба.
Когда же приступ жалости к себе закончился, он встал и чуть не носом уткнулся в дверь напротив. «ОК» - гласила бумажка, заботливо пришпиленная к фанерной обшивке четырьмя канцелярскими кнопками. Почерк с игривыми завитушками намекал, что это написала не какая-нибудь жвачкожующая девица, а самая, что ни на есть опытная кадровичка. Следовательно «ОК» означало «Отдел Кадров», а не новомодное словечко «ОКей», которое Черпаков иногда слышал за соседской стеной.
Дрожа от холода, надежды и страха снова разочароваться, Сергей Никанорович толкнул дверь. За ней, словно благословенный Грааль, его ждал тесный кабинет с конторским столом и двумя стульями – мягким, для работницы и жестким, для посетителя. Табличка на столе недвузначно намекала на то, что работница отдела ушла на обед. Впрочем, кроме таблички, на потертом оргстекле обнаружилась шариковая ручка с погрызенным кончиком и анкета для нового работника.
Анкета начиналась с запрета любых помарок и исправлений, так что Сергей Никанорович взялся за дело осторожно, как при ходьбе по минному полю. Каждую надпись он обдумывал по два раза, а, прикладывая ручку к листу, невольно задерживал дыхание и покрывался нервной испариной. Заполнив анкету, учетчик глянул, на «всякий пожарный» обратную сторону листа.
«Положите заполненную анкету в лоток. Там же возьмите свой пропуск. Ваше рабочее место в кабинете №269» - значилось там. Ниже, вручную, почерком с завитушками, было дописано: «Задержка прибытия на рабочее место ведет к пропорциональному вычету из дневной нормы оплаты в размере одного плацента в минуту».
«При чем тут плацента?» - задумался Черпаков, всегда трепетно относившийся к письменным указаниям. Потом до него дошло, что кадровичка ошиблась и речь, очевидно, шла о процентах и он, холодея, взглянул на часы. Если не делать скидки на первый рабочий день, беседу с безопасником, анкету и прочее, то Сергей Никанорович уже лишился зарплаты за два с чем-то дня.
Голодным волком понесся Черпаков по путанице знакомо-незнакомых коридоров, гонясь за давно убежавшим временем. Как же так! Первый рабочий день и уже опоздание! Как назло, нужная комната пряталась от него - система нумерации комнат была не менее спонтанной, чем на старой работе. Отчаянию его не было предела. Сама древнегреческая Ариадна, драпавшая по лабиринту от Минотавра, и та не смогла бы позавидовать Сергею Никаноровичу.
Выбегая из-за очередного угла, учетчик налетел на давешнего работника в химзащите. Ткнувшись лицом в широкую спину цвета хаки, он ощутил под резиной что-то упругое и шелестящее, недовольно ерзнувшее под его щекой. В ответ на вопрос взмыленного учетчика, Аменхотеп ткнул указательным пальцем направо и там, о чудо! – обнаружилась дверь с винтажной медной табличкой: «кабiнҍтъ №269».
Новое рабочее место оказалось комнатой три на три метра, необычайно низенькой. Невысокий Черпаков, стоя, мог дотронуться до потолка локтем. Первое, что бросалось в глаза из мебели – огромное кожаное кресло, невесть как оказавшееся в кабинете рядового служащего. Перед креслом стояла исписанная и поцарапанная парта, впору первокласснику, а слева всю стену до потолка занимала ветхая покосившаяся этажерка, не упавшая лишь потому, что одним углом упиралась в стену. Справа в стене находилось закрытое деревянной дверкой маленькое окошко, наподобие тех, что есть в больничных регистратурах. Когда-то под оконцем была полочка, но время или чей-то неаккуратный локоть разрушили функциональную идиллию, и под оконной рамкой осталась лишь узкая дощечка с кривым занозистым сколом.
Рассмотрев кресло внимательней, Черпаков понял, почему ему досталась этакая «роскошь»: три из пяти колесиков отсутствовали, оба подлокотника еле держались на скотче, а из обивки торчали невесть как там оказавшиеся диванные пружины, в количестве восьми штук. В довершение «ансамбля», три осиротевшие ножки были прикручены к полу болтами и опечатаны, каждая – отдельной бумажкой с подписью. Таким образом, афедрон сидящего оказывался вечно накрененным влево.
Рабочий инвентарь был похож на тот, которым Сергей Никанорович пользовался раньше: восемнадцать журналов учета, десяток разных печатей и каллиграфическое перо с чернильницей. Привычную композицию портил лишь пластиковый корпус ЭВМ. Компьютеры возникли в Новые Времена, потому Черпаков не понимал их и побаивался.
Когда он уселся в накрененное кресло, на глаза попалась железная решетчатая сфера, похожая на маску узника замка Иф. Не успел Черпаков удивиться такому странному атрибуту, как компьютер загудел и принялся зловеще подмигивать красными индикаторами. Подозрительная активность завершилась подлейшим образом: из продолговатого отверстия в корпусе прямо в лицо Черпакову вылетела твердая карточка. Причем вылетела с такой силой, что оставила над правой бровью кровоточащую царапину.
На пластмассовой пластинке был текст с описанием должностных обязанностей и рекомендация надеть защитный шлем, так как, при выдаче новых инструкций, компьютер не отвечает за возможные увечья, нанесенные сотруднику. Так и было написано: «компьютер не отвечает».
Торопливо напялив решетчатый шар, Сергей Никанорович «в награду» получил новую пластинку, еле выпавшую из машины на пол. Пока он искал инструкцию, «шлем ужаса» долбился о все углы с оглушительным колокольным звоном.
Найдя карточку, учетчик, холодея, прочел: «Шлем тебе идет, жалкий че-ло-ве-чиш-ка», окончательно убедившись как в разумности ЭВМ, так и в ее несомненной злонамеренности по отношению к Черпакову, а может – и ко всему человечеству.
Потекли долгие часы привычной работы. «Инструкции», периодически выплевываемые компьютером, либо содержали издевки, либо были настолько очевидными, что Черпакову только мешали.
Сидеть приходилось, изогнувшись знаком вопроса. Стоило на секунду расслабиться, как подлый ЭВМ стрелял карточкой, целя в незащищенную шею. От тяжести и неудобной позы скоро заныла спина, от постоянного ожидания выстрела картой в лицо пошаливали нервы, но все же Сергей Никанорович был почти счастлив. Впервые за несколько месяцев он почувствовал себя полноценным членом общества – с нормальной работой и определенным будущим.
Очередная отстреленная компьютером инструкция предписывала Черпакову отнести учтенную продукцию на склад, и даже путано объясняла дорогу к нужному помещению.
Взяв стопку разномастных опечатанных коробок, Сергей Никанорович отправился на склад. Картонки с изделиями, поначалу легкие, с каждой минутой неестественно тяжелели. Черпаков совсем запыхался, пока нашел нужное помещение, и вынужден был поставить свою ношу у входа, чтобы перевести дух.
Неподалеку, в полу зияло квадратное отверстие где-то два на два метра, откуда тянуло жаром и тухлыми яйцами. Сквозь толстую арматуру решетки из ямы доносился гул пламени и скрежет несмазанных механизмов, напоминавший многоголосый человеческий стон. Собственно, Сергею Никаноровичу звук сначала показался именно стоном, но, будучи материалистом, он быстро нашел рациональное объяснение.
Стоя возле ямы, учетчик вдруг поймал себя на желании сбросить всю ношу вниз, в жаркую тьму, прямо сквозь редкие рифленые прутья. И тогда все решится, быстро и бесповоротно. Что именно входит в это «все», Черпаков так и не додумал – мысль оборвалась так же самостоятельно, как возникла. После нее в голове осталась лишь пустота, медленно заполняемая головной болью.
Впрочем, Сергей Никанорович одернул себя и, схватив стопку коробок, пыхтя и свистя одышкой, попер их в нужный угол. Расставив груз, Черпаков устало потянулся и в потолке склада разглядел оконце – крохотный квадратик пронзительной синевы. Свежий бриз ласково коснулся его потного лба, охладил две мокрые дорожки на щеках и пропал, оставив на лице учетчика невольную улыбку.
После этого легче воспринималась монотонность работы, растущая тяжесть коробок и даже издевательства бездушной машины. Впрочем, когда, закончив работу, Черпаков вышел в пасмурную ночь, его все же трясло от нервного утомления. Походка его стала дерганой, как у марионетки из кукольного театра, а лицо судороги превратили в африканскую маску. Увидев свое отражение в оконном стекле, Сергей Никанорович на секунду испугался, что встретил нечистую силу.
У выхода с завода не было ни души, и даже привратник отсутствовал. На двери вахты ветер трепал одинокий листок с просьбой к задержавшимся плотнее захлопывать створки. Выходя за ворота, Сергей Никанорович зацепился полой пальто за какую-то скобу и вынужденно оглянулся. Предприятие было таким же пустым, как с утра, но теперь почему-то казалось грустным, осиротевшим, словно уход сотрудника обессмысливал само существо завода.
- Я завтра приду, - сказал он, уже злясь на себя за эту сентиментальную глупость.

***

Когда Черпаков старательно хлопнул помятой створкой, сработал автоматический замок системы «щеколда на гвоздике» и запер ворота. Через некоторое время распахнулась дверь вахты. Свет, то ли от странно чистой лампы, то ли от давно зашедшего солнца, вычертил на пороге силуэт вахтера. То ли бесшумный вентилятор, то ли невозможный в помещении ветер, зашуршал кожаными складками его плаща. В ярком, чуть колеблющемся свете, тень на голове привратника притворялась рогами, упрямо не желая быть похожей на тень ушанки.
- Долго ему еще? – донесся приглушенный голос Аменхотепа из-за спины стража врат.
- Сто восемь лет, с хвостиком, – ответил тот.
- Не сломается?
- Выдержит. Они всегда выдерживают.
- А не поймет? – поинтересовался Аменхотеп.
- Нет. Ни один еще не понял.
- Жалко мне их.
- Зря. Им так лучше.
В небе над Заводом Изготовления Загогулин кружился снег, похожий то ли на раскаленный пепел, то ли на ослепительно-белые перья.

Конец.
КОНЕЦЪ
НН.26.05.2017