Rain-quiem (ver.2.0)

А небо плакало дождем,
Который день, который час,
И тучи падали на нас.
Мы все когда-нибудь умрем,
Преставимся, сыграем в ящик.
Что может быть милей и слаще,
Чем труп, гниющий? Черви в нем

Свой обретут «любимый дом».
И, в мясе копошась несмело,
Устроят жизнь. В то время тело
Все мягче станет с каждым днем.
Распухнет плоть, иссохнут веки,
И то, что было человеком,
Собой удобрит чернозем.

И дьявол, мимо проходя,
Берет душонку, тащит в пекло.
О, сколько их вот так поблекло
Под капель стук, под плач дождя.

Вдохновение «с пол-пинка»

Муза – это мужик, старый, потный, ленивый,
Что в поэтской душе только гадит и спит.
И с опаскою ждет – вдруг закончится пиво,
Или, что еще хуже - терпенья лимит.

И хозяин мозгов резко сцапает ручку,
Тунеядца заставит стихи сочинять.
Или вспомнит из жизни какой-нибудь случай,
И – давай прозой крыть, вот же - «мать-перемать»!

Тут МУЗык воспротивится, загоношится,
Встанет в позу, гордыню являя и спесь.
После строчки одной снова тянется к пицце,
Чтобы вместо работы лишь какать и есть.

Не теряйся тогда, о, коллега свирепый,
Пни его посильнее под зад сапогом!
И корми подлеца не свининой да репой,
Тумаками корми – не случится облом.

Чтоб МУЗык наш пахал, строчек пот выделяя,
Должен Автор лентяю всегда быть в пример.
Не годится считать, что своя хата – с краю,
Надо думать, что ты – Архимед и Гомер...

До кровавых мозолей расписаны пальцы,
До зеленых соплей текст уже надоел.
Все же, Автор, работай, трудись, как китайцы,
До предела. А к черту его, тот предел!

За ступенькой – ступень, и за вехою – веха,
Нет конца всем границам у нас на пути.
Только, в том и секрет у любого успеха –
Сквозь препоны любые ты должен идти!

Через год или два ты привыкнешь к режиму,
Погонять МУЗыка будет уж не впервой.
Только – ЧУ! Погляди на лентяйскую спину,
Мускулистою стала она и сухой.

Не свисают бока от диванного жира,
И штаны безразмерные – больше не встык.
Он не стал за все время овечкою смирной,
Накачался и стал только злее МУЗык.

Партизаном коварным он ждет послабленья,
Чтобы тотчас наброситься, воли лишить,
Доказать, что ленивым обязан быть гений.
Не стесняйся тогда показать ему шиш.

Коль прогнешься и станешь постылого слушать,
Очень быстро окажешься в луже дерьма,
Будет «в лом» заниматься собой и послушно
Станешь ждать МУЗыковского «вещего сна».

Только «сон» не придет, или будет не вещим,
Не захочет лентяй напрягаться опять.
Перестанут быть ценными строки, лишь – вещи,
И на пару начнете вы гадить и спать.

Если ж ты, милый друг, МУЗыка охолонишь,
Убивать его, даже во гневе, не смей.
Только в драке извечной поэт, словно воин,
Может стать и сноровистее и сильней.

Только так – ненавидя, дерясь за монету,
Даже мокрый от пота, изранен, побит,
Сможешь ты оставаться творцом и поэтом
И писать то, что будут читать и любить.

эпиграф: "Кому я должен, всем прощаю!"

Долк родине

О, дайте мне чего-нибудь пожрать!
От голода в душе скребутся кошки.
Психологов и капелланов рать
Мне не заменит простенькой окрошки.

Стою на вахте. Ночь длинна, как год.
Ватнеют ноги, тяжелеют веки.
И чудится: сейчас сержант придет,
И заорет: «Не спать, не спать, чучмеки!»

И сами раскрываются глаза,
Устало выправляется осанка,
И скулы сводит и бежит слеза
Когда зеваешь тайно спозаранку.

И остается лишь одна мечта:
Пожрать, бухнуть и завалиться набок.
Не хочется богатства ни черта,
Ни баб красивых, ни азартных ставок,

Солдату возвратиться бы домой,
В российской армии с тоски – хоть волком вой.

Амплитуда страсти,
или
Машу - в кашу.

Я хочу уничтожить тебя, разорвать на части и съесть.
Каннибалом и полным ничтожеством, я вершу беспредметную месть.
Ни причины в ней нет, ни последствия,
Ни в «звезду», да ни в Красную Армию.
Сей поступок оценит следствие
Как злодейство преступное самое.

А набив свое пузо бездонное,
Разжевав до последней до косточки, до фаланги, до пальца суставчика,
Подойду, изогнусь над ванною,
Изрыгну нечестивое лакомство.

Скину тряпки, стыдом навязанные,
Что Адам нацепил после яблока,
Да нырну прямо в ванну, измажуся
Вязкой плотью, кармином и смальтою.

Так хотел быть тебе единственным,
Чтобы стала со мной единою,
Но и знать не хотела милости,
И ушла, показала спину мне.

Что же, спи подо мной, любимая,
Растекайся в ладонях кашею.
Будем вечно с тобой едиными,
И внутри и снаружи, Машенька.

И все же, сквозь пургу и лед,
По фьорду человек идет.
Со стороны похож на ватный пыжик,
Закутан в мех с ног и до головы,
Но кто смеется – в корне не правы,
Ведь только так в мороз и можно выжить.