[/j]***
- Это напоминает игры на ПК, оставшиеся от Ушедших. Драконы,
Демоны и тому подобное. Не понимаю, зачем вы решили все это выпустить на
всеобщее обозрение…

- А, ты решил посмотреть со мной. Садись, у нас отличные
места. Ты поймешь все, когда досмотришь до конца, я уверен, что ты забросил
запись на этом моменте.

Мужчина раздраженно хмыкнул, но присел рядом с собеседником
на стул. Экран уходил в обе стороны от его головы, давая прекрасный обзор.

- Я просто подумал, что это конец.

- Предположим, я тебе поверю, - усмешка гулко отозвалась от
стен. Колечко загрузки быстро вращалось посередине экранной черноты, - Скажу
только, что записей на самом деле одиннадцать, и между ними вот такие короткие
интервалы.

- Смысл? – недоверчиво спросил мужчина, устраиваясь
поудобнее и устремляя безразличный взгляд зеленых глаз на панель управления
сетью вещания с целью проверки рабочего состояния всех систем.

- Изначально фрагменты видео снимались в различное время, и
хронология рассказываемых событий была тем самым нарушена. Например, этот
мужчина. Он рассказывал о начале Вторжения, когда был на пороге его завершения.
Собственно говоря, из-за этого паузы и появляются. У всех фрагментов разное
качество и разные источники записи. В общем, сразу видно, что снимали разные
люди.

- Я понял, -  холодно
отрезал мужчина и замер. На экране зашумело помехами изображение, постепенно
настраиваясь и фокусируясь. Постепенно сквозь серые мелькающие линии стало
показываться мужское молодое лицо: голубые глаза смотрели колко, взгляд был
цепким и холодным, какой обычно бывает у убийц, на щеках виднелась легкая
щетина, острые скулы укоризненно натягивали кожу. Губы были поджаты и вытянуты
в тонкую линию, что показывало крайнюю раздраженность мужчины. Он был одет в
свободную белую футболку с черными буквами на груди: «NFH-327». Правый рукав перетягивала
тонкая черная ленточка, за которую цеплялся деревянный христианский
крестик.  Из-под ткани также выглядывала
татуировка: тонкое запястье и нить колючей проволоки. Нижнюю часть тела видно
не было.

Мужчина находился в небольшом помещении, оказавшемся
впоследствии грузовой машиной. Окон, естественно, не было, но искусственный
свет был достаточно ярок, чтобы спокойно разглядывать автора записи. Некоторое
время зритель слышал только тишину.  Потом автоматический голос медленно и четко
сообщил: Запись №1.

- Вы пробивали его по базе данных?

- Его имя неизвестно, только кличка – Фалсум. Перевод с
древне-латинского – Ложный.

- Странные они были люди, - успел прокомментировать мужчина,
и тут Фалсум заговорил. Голос, хриплый и грубый, звучал злобно и раскатисто:

-  В общем, меня это
Надежда заставила записать. Я даже не знаю, что говорить-то надо, но она
настаивала. Так что, послушайте-ка мою историю. Точнее, историю моего
заключения. Но помните, за всем этим стоит девчонка.
Мне было пятнадцать, когда Некто завалился к нам в приют,
перевернул все вверх дном и дотянулся своими громадными лапищами до меня. Я
уже, если быть честным, и не помню, каким был тогда. Слишком далеко и глубоко
все это спряталось, когда увидело высокие серые стены и колючую проволоку. Но
зато мне уже никогда не забыть ощущение, которое наверняка бывает у щенков,
которых выбрасывают на улицу и говорят: «Выживай, как хочешь», а потом без
каких-либо угрызений совести захлопывают за ним дверь. Я хорошо запомнил один
момент. Меня тогда вели через весь двор к начальнику тюрьмы… для
несовершеннолетних, естественно.

Черт! Я прямо-таки вижу сотни глаз, направленных на меня со
всей злостью и ненавистью, которая только может быть в их подростковых телах и
душах. И было больно. Я помню, как что-то внутри меня обрывалось с каждым шагом
в сторону огромного гиганта из красного кирпича. Потом по узкой лестнице –
охранник спереди, охранник сзади. Что-то между лопаток.  И страх. Меня везли туда со связанными руками,
в какой-то тесной и темной машине, в абсолютной тишине. Я не знал, почему меня
забрали из моего мира и бросили в другой, совершенно незнакомый, полный
ненависти и кровожадного желания отнять чужую жизнь.

Кабинет начальника тоже врезался мне в память. Стены в
картинах, на столе куча бумаг и стикеров, диван потертый стоял в дальнем углу,
куда-то вели еще две двери: одна находилась позади кресла директора, а другая
слева, рядом с большим шкафом.  В кресле
сидел подтянутый мужчина… Черт, не могу его нормально описать. Обычный он был.
Как все. Часы, галстук, костюм. Больше на бизнесмена похож был, а не на
начальника тюрьмы. Слова его я тоже хорошо запомнил, ведь они стали мне
приговором на всю оставшуюся жизнь:

- Слушай, мальчик. Отсидишь ты за терроризм шестьдесят лет.
Молчать! – о, я тогда хотел сказать что-то, правда, бог его знает, что, но
точно в свою защиту. В конце концов, никого я не убивал, бомбу не закладывал,
да, мне всего пятнадцать было! – Здесь говорю только я, запомни, мальчик. До
восемнадцати сидеть будешь здесь, потом отправим тебя куда-нибудь подальше. Как
врага народа… Правда в СССР таких сразу расстреливали, но нельзя.  Чего ты ревешь, сопляк?

Я помню эту фразу, а слезы стерлись из памяти. Вообще смутно
помню ту тюрьму. Была там одна Мразь, да так ее и звали, которая мне в подруги
набивалась, только я никого не подпускал. Одиночество, самое лучшее, что смогло
мне подарить мое детство и отрочество. 
Перспектив на будущее у меня тоже особых не было. Наколол себе пару
татуировок, но курить не начал. Теперь понял – зря. Что меня никотин бы убил,
что Демоны – все одно.

Ох, вы же не поймете. Так, ладно, еще пару примечаний и
перейду к сути. Мое имя… точнее, кличка – Фалсум. Мне девчонка все надоедала,
спрашивала: «Кто ты? Как тебя зовут? Откуда?». А что я мог ей сказать. Все
стерлось, все поблекло. Осталась только кличка, да татуировки. Когда я,
наконец, ей ответил, она посмотрела… странно-странно, своими белесыми, слепыми
глазками, а потом вновь задала вопрос: «Почему Ложный?». А что я мог ответить,
особенно, когда за мной наблюдать глаза, неспособные физически видеть
меня.  Я не знал. И она поняла это, ушла.
Правда, потом вернулась, сказала, что обязательно поймет когда-нибудь. Не
думаю, что ей было интересно, нужно ли это мне самому.

Ну, а теперь к сути. День сегодня – пятое ноября. Ну знаете…
Сразу вспоминаются мне строки из одного фильма, который нам показывали
когда-то, я уже и не помню точно, когда:

Запомни в году пятый день ноября,
Предательство, порох с огнем.
Но кровь пролита, я надеюсь, не зря,
Жива еще память о нем.

Баллада о Гае Фоксе. Почему я ее запомнил, ума не приложу,
но дата повторилась в точности. Только у меня, к сожалению, не было возможности
подложить в канализационные туннели взрывчатку. Тогда я хотя бы понял бы, за
что сижу.  И я снова отвлекся, говорил же,
что не умею долго вещать, но никто не слушал. Хм. В общем, в тот день меня
вызвали к начальству.  Причины не
объяснили, просто выволокли из столовой и вновь: охранник спереди, охранник
сзади и что-то между лопаток. Этот кабинет мало чем отличался от описанного
мной раньше, только директор была женщина, тучная, похожая на большое пятно
красной краски. Она просто все время, что я ее видел, была в красном костюме и
с красным лицом.

Правда, на этот раз она сидела в кабинете не одна. Рядом, на
диванчике умостилась маленькая девочка, окруженная тремя телохранителями.
Слепая девочка. Я тогда был очень удивлен, что это ей понадобилось в колонии
строгого режима, но промолчал.  Тогда
начальница напомнила мне про Демонов, Вторжение и тому подобное. А я только
моргал глупо и потом засмеялся.  Крика
было много, но толку мало, я все равно не понимал, про что она говорит. Потом
понял. Как оказалось, все люди видят своих Демонов. Ну а я видел… людей в
черном, огромных, похожих на того мужчину, что забрал меня когда-то из
приюта.  Может, поэтому я ничего
необычного и не заметил. Когда мне сказали точное время, я с трудом вспомнил,
что вообще спал в тот момент прибытия Демонов. По телевидению нам показывали
только записи, никаких новостей. В общем, узнать я про это никак не мог, да мне
было, в общем-то, все равно. Я жил в одиночке. Целый корпус одиночных камер,
никто и никогда не общался со мной в его периметре. Из того, что мне тогда
рассказали, я знал только, что много заключенных тогда совершили самоубийство,
в том числе, и мои соседи.

- Он выбрал тебя.

Голос у Надежды заслушать можно. Выросла бы, стала бы
прекрасной певицей, да и красивой женщиной, но, увы, ей уже было не суждено
пройтись по сцене с микрофоном в ухе. Как и повзрослеть.

- Кто выбрал?

- Создатель. Главный Демон. Вы – невинная душа, и я прошу
вас пойти со мной.

Эти слова казалось эхом отдавались в моей голове. Я?
Невинная душа? Это смешно. Во мне ничего святого не осталось со времен
последнего дня дома. Я тогда долго и надрывно хохотал. Девочка молчала. Смех
застрял в горле, когда моей руки коснулась ее маленькая ладошка. Ее глаза,
казалось, заглядывали в самую душу. Поэтому я скинул ее руку со своей. Она
ждала, пока я успокоюсь. И продолжила:

- Не надо так. Ваша душа разделена на две. Одна невинная,
другая грешная. Я не могу объяснить.

Как она тогда смешалась, нервно сжимала губы, пытаясь найти
достойный ответ, но она была лишь маленькой девочкой. Видимо, только из-за
этого я и согласился. Надежде было невозможно отказать. Ответил я довольно-таки
грубо, но девочка просияла, словно не ей идти на жертвенник.

- Я ухвачусь за любую возможность, лишь бы выбраться из
этого дерьма.

Так я и оказался в этой машине. Так я выбрался из одной
помойной ямы, моментально попав в другую. Не знаю до сих пор, что девчонка нашла
во мне невинного, но я ведь теперь стану спасителем человечества, да?
Человечества, которое разжевало меня крепкими, белыми зубами и выплюнуло.
Которому было абсолютно наплевать на меня последние пятнадцать лет. Но, в конце
концов, все это время со мной был кое-кто. Некто, которого мы привыкли называть
Богом. Так разве вернуться к нему, не будет для меня прекрасным концом?

Чего-то я разнылся. Это все Надежда. Да, это все эта
девчонка.

Конец записи.