Добавлено (02.10.2012, 19:45)
---------------------------------------------
Ещё один отрывок из моего детектива. Благодаря конструктивным замечаниям Assez и других авторов этого сайта , до меня наконец дошло то, что если автор объясняет «что он хотел сказать» то работа явно сырая, как минимум, поэтому кое-что переделываю по ходу.

-Александр Сергеевич, мне срочно нужно с вами встретиться.
-Кто это?
-Черновский Олег Петрович.
-Простите, не узнал.
Да и узнать трудно, голос совершенно другого человека, хрипловатый и надтреснутый. Не мудрено, после таких переживаний можно не то что охрипнуть, но вообще онеметь. Однако рядом с номером высветились четыре буквы –«черн», точно - он.
-Слушаю вас, что случилось?
-Прямо сейчас, Александр Сергеевич, я подъеду?
-Да, конечно, дежурного предупредим, он вас пропустит.
Ну а пока есть немного времени, можно разгрести накопившиеся бумаги. Чёрт! Да кто же их наплодил столько?! Будто вся милиция и существует лишь за тем, чтобы писать, писать, и ещё раз писать. А ведь правильно говорит Палыч – «хочешь отучить человека работать, заставь его отчитываться». Не успел я толком разобраться с ворохом макулатуры, как в приоткрытую дверь кабинета раздался стук. На пороге стоял Олег.
-Вот, - вместо «здравствуйте» он протянул маленький полиэтиленовый пакетик.
-Что это? – поинтересовался я, хотя шестым чувством уже догадался что там - внутри.
-Настина серёжка.
-Где нашлась?
-У меня в машине в багажнике, завалилась под домкрат. Александр Сергеевич! Клянусь! Не я! Не знаю, как она туда попала!
Вот чёрт! Ладно, если бы в салоне! И то, сразу появляется уйма вопросов. Ну, обронила женщина, не заметила, тем более что машина её собственного мужа. Всякое бывает, но в багажнике под домкратом?! Это означает только одно – передо мной убийца, вольный или невольный. Или? Или чего-то я не понимаю. Зачем было приходить и сдаваться? Ну, понятно – Вася Чиполлино по ошибке явился в райотдел. Месяцем раньше, месяцем позже, всё равно бы сел. А тут? С учётом обстоятельств, срок светит очень большой. Гораздо проще выбросить эту находку в мусорный контейнер. Это же прямая улика! Или идёт многоуровневая игра, цели которой мне пока непонятны.
-Олег Петрович, руками трогали?
-Конечно, я её сначала нащупал, когда доставал запаску. Колесо пробил на дороге.
-Вы понимаете, что это, - показал на пакетик, лежащий на столе, - прямая улика?
-Да, естественно.
-Сейчас можно оформить явку с повинной.
-Но я не убивал Настю! Зачем мне это! Я же говорю, нашёл в багажнике, - с отчаяньем воскликнул Черновский.
-А как она туда попала?- быть может, ваша жена на ней ездила, или вы давали машину кому-нибудь другому? Вспомните.
Знаю, что нельзя задавать наводящие вопросы, знаю, но, в конце концов, это не допрос «под протокол», когда записывается каждое слово. И не укладывается это дело в привычную схему. Никак не укладывается! Не так ведёт себя Черновский, не логично. Такое впечатление, что кто-то невидимый, незаметно ставит указатели на той дороге, по которой «едет» машина следствия. «Поворот направо», «Стоп», «Движение только прямо». Ну да как же! Вот и «поедем» под «знак», а там посмотрим, что там.
-Нет, не было такого, Настя не ездила на машине, она только собиралась пойти учиться, чтобы сдать на права, – Черновский на секунду задумался, - и автомобиль я никому я не давал, разве когда меня остановили на посту ГАИ. Мои друзья довезли меня до дома и поставили машину во дворе. Ключи, правда, мне отдали через пять дней, уже после похорон. Но это и понятно.
-Никто вашим авто не пользовался?
-Нет, мне об этом не говорили. Она всё время стояла во дворе.
-Вы уверены?
-Да конечно, это видно из моего окна. И сигнализация есть, но только брелок всего один, второй сломался, а заменить времени не было.
-Олег Петрович, считаю необходимым осмотреть вашу машину вместе с криминалистами прямо сейчас. Вызовем экспертов, найдем понятых и приступим. Где автомобиль?
-Здесь на стоянке перед вашим отделом. Устал от этого всего, - медленно проговорил он. - А кого возьмёте понятыми?
- Кого угодно, хотя бы продавцов из магазина напротив.
-Мои коллеги могут присутствовать при этом?
-Ещё лучше, пусть они и будут, если согласятся. Многие вопросы отпадут сами собой, - и немного помедлив, я добавил, - которые могли бы появиться в будущем...
А чтобы их не было, пусть коллеги Черновского сами увидят, что и как делается, чтобы не было разговоров, будто кто-то что-то подложил в его машину. А заодно и криминалисты всё запишут на видео.
Почти через час, эксперты появились, практически одновременно с уже знакомыми мне работниками телекомпании. Машину загнали в бокс, и начался осмотр. Эксперты долго и нудно «зачищали» автомобиль. Они поднимали коврики, заглядывали в каждую щель, снимали отпечатки пальцев с ручек дверей, руля, кнопок панели приборов.
-Что они делают, здесь и так светло?- спросил Черновский, когда один из криминалистов взяв в руки специальный фонарь начал с его помощью осматривать салон автомобиля.
-Ищем следы крови на обшивке и сидениях, - пояснил старший эксперт, - в определённом спектре она будет видна даже если её убирали пятновыводителем. Скоро уже закончим это канительное дело, отпечатки сняли, где только можно. Результаты по «пальчикам» будут позже, - сказал он, - осталось посмотреть протектор, - фотографии я захватил с собой. Достоверные данные, получим только в лаборатории, но если, похоже, то - похоже.
Через несколько минут он удовлетворённо сказал.
-Кажется, есть - переднее правое, колесо. К вечеру узнаем точно, но его придётся забрать с собой.
К нам подошёл эксперт, который осматривал багажник.
-На внутренней обшивке есть пятна, напоминающие кровь, - сказал он, - чья она, определить можно лишь в лаборатории.
Черновский выглядел совершенно подавленным.
-Кровь? Откуда? Что за ерунда?
-Это не ерунда, а ещё одна улика, причём неопровержимая, Олег Петрович. Если группа совпадёт, то вам придётся ждать суда уже в следственном изоляторе.
-Простите, я не то хотел сказать. У Насти был ещё и кулон, - добавил он. Кажется, она его одевала утром. Если и он здесь окажется... Тогда я совсем ничего не понимаю.
-Какой кулон, Олег Петрович?
-Мой подарок на наш у «жестяную» свадьбу, восемь лет совместной жизни. На эту годовщину дарят всё что, блестит, вот я подарил - кольцо из белого золота, серьги, и такой же кулон с цепочкой. Она очень любила эти украшения.
Вот это уже интересно, на теле погибшей никакого кулона не было! Только вот об этом Черновскому пока знать ни к чему. Если и он найдётся в машине, то все вопросы, о том кто убийца, снимаются, и розыск закончен. Однако мои ожидания по поводу скорого окончания этого дела так и остались ожиданиями. Через час бесполезных поисков старший эксперт сказал.
-Пусто, ничего больше нет.
-Уверен?
-Да, абсолютно. У нас такие приборы, что и крупинку золота увидим. А если нет, то и нет.
-Ошибиться не могли?
-Александр Сергеевич! Год назад, при обыске у одного «авторитета» нашли кольцо с очень крупным бриллиантом в чугунной батарее отопления. Если бы был только камень, искали бы до сих пор. А тут железо как у консервной банки, - он постучал пальцем по крылу, - и практически всё на виду.
Мы отошли с Черновским немного в сторону.
-Олег Петрович, ну ладно - серёжка! Хотя как она могла оказаться в багажнике, ума не приложу. Но и протектор совпадает! И кровь в багажнике! Это означает, что ваша машина была там, в Лесном переулке. Я вынужден задержать вас как подозреваемого.
-Как же так? Я ведь сам пришёл! Просто не представляю, как это могло произойти!
-«Это» – что?
-А...а, - он покачал головой, - всё же считаете меня убийцей?
-Пойдёмте со мной в кабинет, вам надо успокоиться. А мне переговорить со своим начальством. Попытаемся ещё раз в деталях вспомнить тот день. Будет лучше, если ваши коллеги будут пока с вами.
Поднявшись к себе на этаж, я попросил понятых остаться в коридоре вместе с Черновским, но дверь кабинета Гусева оставил чуть приоткрытой, так чтобы было видно их всех.
-Что нашли? Рассказывай, – Палыч вопросительно посмотрел на меня.
-Не уверен на сто процентов что он, сомнения есть...
-Ты что с ума сошёл?! – вполголоса сказал Гусев, кивнув в сторону двери. – «Закрывать» его надо и допрашивать, до тех пор, пока не сознается. Улики все налицо, алиби нет. Это же классика! Саша не нравишься ты мне. У тебя, что симпатии появились к этому телевизионщику, или журналистов боишься? Так это лечится за полчаса. Ты не следователь, а опер, я имею полное право отстранить тебя от дела.
-Палыч, слишком гладко всё получается. Не должно так быть. Хотя, может так и надо сделать, как ты говоришь. От греха подальше. Однако, Черновский – человек грамотный и наверняка догадался бы, что следы могут остаться на дороге. Зачем ему было колесо в багажник пихать, если проще купить бэушную резину вместе с дисками, а родную выбросить в мусор. Ни одна экспертиза после не докажет то что эта машина была на месте убийства. Время-то у него было. Да и серёжку легче выкинуть. Для чего самому надевать себе на шею петлю?
-Ну, так может, он был в состоянии аффекта, знаешь, женщины могут иногда довести, - Гусев пожал плечами, - а потом...
-А вот было такое или нет, не нам решать, а психиатрам и следователю, пусть направление даёт на экспертизу, а мне тайм аут нужен.
-Сколько?
-До завтра, пока не будет результатов экспертизы. Сейчас потолкуем с этим журналистом, но без протокола, может и разговорится, может что вспомнит, а бумагу оформить всегда успеем. И ещё, если он ночевать будет сегодня дома, а не у нас в камере, то надо бы пристроить за ним наружку, хотя бы на ночь.
-Саша, служба наружного наблюдения может, конечно, заняться этим делом, но я ей не распоряжаюсь, ты сам знаешь. И что мы начальству скажем? Что Черновский, будучи под подпиской о невыезде, может смотаться? А закрыть его, у нас нет достаточных оснований? И это всё? Как ты думаешь, что нам ответят? Правильно, - не дав мне раскрыть рот, Гусев продолжал, - ищите эти самые основания, а если их нет – отстаньте от человека.
-Да знаю я это всё, Палыч, знаю. Только кто-то говорил, что нам везде зелёный свет будет?
-Ладно, попробую я переговорить с руководством по этому поводу, а ты иди уже, допрашивай, хотя, какой это допрос, так – ля-ля. Саша! доказательства нужны, доказательства, что это – он. - И, немного подумав, Гусев добавил,- или не он.
Оказавшись у себя в кабинете, я достал диктофон и положил его на стол.
-Разве протокол писать не будете? - поинтересовался Черновский
-Нет, не хочу записывать каждое слово на бумагу, приходится постоянно переключаться с разговора на писанину, можно упустить какой-нибудь важный момент. Потом, прослушаю, и быть может, что-то всплывёт. Так, иногда бывает. Допросом под протокол займётся следователь. Сейчас у меня другие заботы. – Я щёлкнул кнопкой чайника. Чай, кофе?
-Кофе, если можно.
-Конечно, но только - растворимый.
-Пойдёт, хотя предпочитаю настоящий, сваренный в турке.
-Так с чего все началось в ту пятницу?
-Вот с неё и началось, с этой самой турки. Обычно мы с Настей утром пьём, кофе, то есть – пили. Готовлю всегда я, и всегда в старой медной турке которую, мы привезли давным-давно из Египта. Не признаю ни растворимый, ни из кофеварки, даже кофе-машина у нас обычно простаивает. Вроде бы и вкус, и запах похожи, но всё равно – не то. И в тот день я заварил и поставил на плиту свой котелок. А потом звонок.
-Какой звонок, кто звонил?
-С работы, конечно. Дело в том, что я собрался взять небольшой отпуск без содержания, чтобы закончить материал. Я ещё работаю с одним издательством, но как всегда «но». Срочно понадобилось моё присутствие в редакции. Пока я разговаривал по телефону в комнате, Настя просмотрела кофе, он и сбежал и пригорел. Я, конечно, сказал, что-то резкое и понеслось... слово за слово, ну, в общем, переругались не из-за чего. Она вспылила, я тоже.
-Как часто у вас бывали такие междусобойчики?
-Раньше – совсем редко, а вот последний месяц, быть может, два, - Черновский на секунду задумался, - будто кошка между нами пробежала.
-Или кот?
-Какой кот? – собеседник удивлённо посмотрел на меня, - ах, да понимаю. Вы, я вижу, уже успели ознакомиться с обстоятельствами.
-Конечно, давайте всё же более подробно о причинах скандалов.
-Хорошо, - Черновский сделал небольшой глоток, - растворимый – он и есть растворимый, и на том спасибо. Если посадят, и такого долго не увижу. Напряжения в наших отношениях возникли совсем недавно, - продолжал он. Настя стала часто задерживаться на работе. Мы словно бы стали отдаляться друг от друга. Между нами появились недомолвки. Раньше этого не было. Начались какие-то непонятные капризы.
-В её положении – это вполне нормально.
-Но ведь я об этом ничего не знал! – заметил мой собеседник, - и она мне ничего не говорила.
-Скажите, вы хотели ребёнка?
-Да, конечно, - на глазах у Олега появились слёзы, - если бы я знал?!
-Если бы знал, то что?
-Терпел бы её причуды и всё. Не я первый, не я последний. А то ведь, какой-то несчастный кофе и..., - он отвернулся к окну.
-Как вы думаете, почему она вам не сказала о своей беременности.
-И думать нечего, у меня скоро день рождения, наверное, хотела сделать подарок. Вот и получилось...
-И так, кофе, звонок из редакции, разборка, дальше?
-Дальше, дальше Настя ушла, хлопнув дверью, так что люстра в зале зазвенела. Я даже что-то крикнул ей вслед. Потом приехал на работу. Там всё как обычно, зайдёшь на час, останешься до обеда. Если вас интересует, то это могут подтвердить многие, в том числе и те, кого вы уже знаете. После того как были закончены все дела, я вернулся домой чтобы собраться в дорогу. Отпуск, пусть и короткий, но всё же отпуск, хотя какой там отпуск! Настроения никакого, на сердце кошки скребут, вот я и решил позвонить ей на работу. Она, естественно, трубку не взяла. Дозвонился, только с третьего раза. Извинился, конечно, личные разговоры, вам, думаю, не столь важны. А потом я подумал, что пару дней можно провести и вместе с ней. Работа – работой, но есть дела и важнее, тем более что когда в душе непорядок, то и дела не идут, у меня, по крайней мере, так. Сказал, что хочу её взять с собой на пару дней. В воскресенье вечером мы должны были вернуться в город. Попросил её не опаздывать. Но опоздал сам.
-Почему?
-Работа, как всегда.
-Опять звонок из редакции?
-На этот раз нет. Со мной связался человек, который снабжал меня информацией.
-Кто он?
-Не знаю, мы всегда разговаривали только по телефону, и его номер не определялся.
-Олег Петрович! Вы пользовались непроверенными данными?!
-То-то и оно, что всё, что говорил мой источник, подтверждалось на сто процентов. Я всегда перепроверял это по другим каналам. А тут он попросил о личной встрече, сказал, что для меня есть нечто важное, то, что может повлиять и на мою карьеру. Ему известен номер моей машины и сам подойдёт. Но он не явился на встречу.
-Почему? Он вам об этом не говорил? После этого его звонки были?
-Да, только, мы не разговаривали. Сначала мне было не до этого, а потом по какой-то причине связь не срабатывала. Его вызов проходит, а как только я пытаюсь ответить, идёт сигнал «занято». Это было уже после похорон.
-Давайте ещё раз уточним. Когда вы должны были забрать Анастасию Андреевну с работы?
-Нет, не с работы, она сказала, что немного задержится, и сможет освободиться примерно полвосьмого. Я позвонил ей второй раз из машины и сказал, что буду ждать её на нашем месте. Там, где мы познакомились. Это совсем недалеко от их фирмы, небольшой уютный скверик. Даже купил цветы, которые она больше всего любила – белые розы. Знаете, не те импортные «баскетбольного» роста, а наши, у них много мелких бутонов. И задержался всего-то минут на двадцать, а когда приехал, на нашей скамейке уже никого не было. Я позвонил Насте, но её телефон оказался недоступен. Звонил в течение часа - и то же самое. Заехал домой, и дома никого. Я очень сильно разозлился. Плюнул на всё. Встречаться с ней мне больше не хотелось, поэтому поехал в гараж, который арендовал у своего знакомого. Он продал машину недавно, и его бокс был временно свободен. Там я проверил автомобиль перед дорогой, и решил немного отдохнуть, чтобы спокойно ехать ночью, когда на трассе меньше машин. В этом боксе есть небольшая комната-мастерская, в которой стоит старый диван. Выспался, заварил крепкий чай и выехал из города в первом часу ночи.
-Координаты вашего знакомого?
Мой собеседник назвал фамилию и телефон.
-По какой дороге выезжали из города?
-В сторону аэропорта, потом добрался до федеральной трассы, дальше по ней. На место приехал около восьми утра. Поставил палатку, отключил свой телефон, как обычно, и лёг отдыхать после ночной дороги.
-Кто может подтвердить ваше присутствие там?
-Наверное, соседи по отдыху. Невдалеке останавливалась семья, мальчишка у них такой потешный, Денисом зовут.
-Их адрес, телефоны у вас есть?
-Нет, я не записывал.
-Номер машины, марка?
-Кажется, тёмно зелёный «Ford», они приехали из соседнего региона. Вот собственно и всё.
-Вы вернулись раньше времени, почему?
-Знаете, Александр Сергеевич, - Черновский сделал паузу, - первый день прошёл ещё как то ничего, а потом, потом появилось внутренне беспокойство. Спал совсем плохо. Вроде бы и природа, и погода, что надо, а сон будто убежал от меня. И работа совсем остановилась, вот я и решил вернуться. На посту ГАИ ваши остановили. Ведь ничего же не сказали! Я, конечно, позвонил на работу к себе, а там ... Я совсем голову потерял, решил ехать домой, а этот сержант меня попытался остановить. Дальше вы знаете.
-Хорошо, что за руль не сели.
-И то верно, кстати, как гаишник, с которым я схватился?
-Ничего, нормально. Вчера видел его на посту ГАИ.
Наш разговор прервал звонок телефона. На связи был Гусев.
-Зайди ко мне срочно. С Черновским в кабинете побудет, - он на секунду замолчал, - Кожевников, - закончил он.
Через минуту на пороге появился Юра Кожевников.
-Олег Петрович, я вынужден вас оставить на несколько минут по срочному делу. С вами останется мой коллега, пока я занят.
-Значит, я уже арестован?
-Нет, и пока даже не задержан, но оставлять вас одного в служебном кабинете не имею права, а в коридоре – неприлично, - вывернулся я.
-Слушай внимательно, Саша, - оторвавшись от бумаг, без предисловий начал Гусев. – У тебя есть время до того как будут готовы результаты экспертизы, но не более. Это – первое. С «наружкой» проблемы, как я и думал, они смогут подключиться только с завтрашнего дня – это второе. Черновского сегодня отпускаем, - это третье.
-А кто смотреть за ним будет? Вдруг уйдёт?
-Догадайся сам. Завтра можешь выйти на работу с обеда. Оружие не забудь. И не вздумайте никого задерживать вместе с Кожевниковым. С его начальством я уже переговорил. Участок его, вот пусть тоже активно работает. Возьмите в дежурке рации и «броники», бинокль я дам. – Палыч достал из сейфа морской бинокль в потёртом кожаном футляре, – хоть и без ночного видения, но зато цейсовский, - с гордостью заметил он. Утром завтра не забудь вернуть. Смотрите, фиксируйте, и не высовывайтесь. На крайний случай свяжешься с дежурной частью. Всё понял?
-Нет, почему только вдвоём. Мы же не перекроем, если что, да и «пи-пи» иногда надо.
-Потому, что с нуля часов завтрашних суток в нашем городе начинается операция антитеррор. Ты сам знаешь, кто и как по ней работает. Вот вы вдвоём с Кожевниковым и будете и за себя и за тех парней, что террористов ловят.
-Про тех парней - понятно, а вот зачем бронежилеты таскать – непонятно. Мы же не в президентской охране работаем, это у них такую «кожуру» от футболки не отличить, а наши доспехи ещё на заре советской власти делали, от них рёбра потом болят и спина тоже. Обычная слежка, если куда дёрнется, всё равно перехватят.
-А затем, Саша, что в таком деле всякое бывает. Ты сколько раз за неделю на похоронах побывал? Два? Тебе мало? Кстати, по Семёнову что-нибудь новое появилось?
-Нет Палыч, я пока этим не занимался.
-А ты съезди, ещё раз туда, с народом потолкуй, а то нам опять люди звонили, - продолжал начальник. - Видели незнакомого человека, по переулку бродил. Преступление тяжкое, и возможно, не единственное. Сдаётся мне, фигурант ещё тот кадр. Посидишь ночку в жилете, не расклеишься. В конце концов, не художником числишься на службе. Приеду сам, проверю, и если окажешься без «кожуры», то в личном деле появится выговор, вот это я тебе обещаю. Ветровку одень поверх, чтоб людей не пугать, лишней не будет.
-Палыч, кобуру взаймы надо, у моей нитки на плечевом ремне перетёрлись, пистолет потерять могу.
-Ну, так зашёл бы в мастерскую по ремонту обуви, что за проблемы. Там тебе за пять минут всё сделают.
-Некогда было, а сейчас уже поздно. Я же не думал, что сегодня в ночь караулить придётся.
-У меня только «наркомовская», штатная, на, бери. – Гусев протянул мне армейскую кобуру от ПМ. – Ты, кстати, допрос закончил?
-Да, конечно.
- Что интересного узнал?
-Слушать надо, что к чему. Чувствую, там есть за что зацепиться.
-Саша, следствию не чувства твои нужны, а подозреваемые и улики, жду предложений завтра. Ладно, иди уже, - и Гусев уткнулся в бумаги, показывая, своим видом, что аудиенция закончена.

Добавлено (23.05.2013, 10:23)
---------------------------------------------
Это одна из последних глав детектива. Поиски, погони и задержание – позади. Злодей в камере. Динамики событий нет никакой, да и откуда ей взяться за решёткой, на пяти квадратных метрах, хотя впереди – следственный эксперимент с выездом на место, или роще – «выводка».
Большое спасибо Whirpoolse, Vlad, Kivvi, Assez, Adler 98 за помощь в написании этой главы.

– А-а-а, первый посетитель, – протянул человек, лежащий на лавке. – Будьте как дома и не забывайте, что в гостях.
– Кто дома, а кто как, лицом повернитесь, пожалуйста.
– Зачем, я и так хорошо слышу.
– Поговорить бы надо. Неловко себя чувствую, когда собеседник ко мне спиной, вдруг обидел чем? И неприлично это, в конце концов.
– Да ну?! – мужчина сел на лавке и смачно с хрустом потянулся. – А вы заглянули на огонёк просто так? или чтобы приличиям обучать? Ладно, так и быть, уговорили. Думаете, я исповедаться буду? – он сцепил кисти рук в «замок» и начал вращать ими, словно борец, разминающийся перед схваткой. – Это вы мне доказывать должны, если уж на то пошло. Каждый мой шаг и каждую минуту, и чтоб всё железно, поскольку все сомнения в чью пользу? Правильно, в пользу обвиняемого. Презумпцию невиновности никто не отменял.
Наши глаза встретились. Странно, но никакого страха, растерянности или злобы я не заметил в его взгляде. Передо мной сидел совершенно обычный человек, среднего роста, по осанке и жилистым рукам которого можно было сказать, что со спортом он на «ты» и причём, давно. Да и «разминка» не оставляла в этом никакого сомнения. Редеющие светлые волосы, большие залысины, серые бесцветные глаза, высокий лоб – абсолютно ничем не примечательная внешность. Увидишь в толпе и пройдёшь мимо, зацепиться взгляду не за что. Просто – идеальный агент наружного наблюдения.
–Доказывать вам будет следователь, – после «вам» я сделал небольшую паузу. «Вам» так – вам, играть так – играть, я не гордый, а там посмотрим, кто кого «обует». Все козыри у меня.
– Я пришёл поговорить, так, без протокола и диктофона. Исповедаться не надо, у меня другая работа, а побеседовать... подумайте, ведь я последний человек, который просто будет разговаривать с вами, – продолжил я.
– Меня, уже приговорили? – мужчина удивлённо поднял брови. – В таком случае я расцениваю ваш визит как психологическое давление. И даже если каждый шорох сейчас записывается – это всё равно ничего не значит, – мой собеседник зевнул, прикрыв рот ладонью. – Вы же прессуете меня... и чтобы избежать расправы я вынужден себя оговаривать. С чего это вы решили, что я просто так буду каяться в том, чего не делал? «Чистосердечное признание – прямая дорога в тюрьму» или надо напоминать? – он улыбнулся, именно улыбнулся, а не осклабился или ухмыльнулся. Улыбнулся широко, открыто, искренне, как обычный человек, который словно бы сидит не за решёткой в камере, где просматривается каждый сантиметр и где за пуленепробиваемой дверью дежурит усиленный наряд. На мгновение мне даже показалось, что мы разговариваем на улице, в летнем в кафе, за столиком, и сейчас речь пойдёт не о его жизни, а о том, как сыграла любимая команда. Но это было лишь мимолётное чувство. Яркий свет дневных ламп, небольшое окно под потолком, забранное решёткой и такая же решётка, разделяющая помещение на две части, не оставляли сомнения в том где мы находимся, впечатление усиливало еще и то что вся нехитрая мебель этого «офиса» была намертво прикручена к полу.
– Прессуют по-другому, и вы знаете, как это делается. А последний потому, что все, кто придёт после меня, уже будут не разговаривать, а задавать вопросы под запись. Такая беседа допросом называется, и вы это знаете и будете обязаны отвечать. Разница, надеюсь, известна. То, что было сказано вами здесь и сейчас, как я понимаю, сделано на всякий случай – «типа не виноватая я, он сам пришёл...», да ещё и напугал до полусмерти и деваться мне несчастному некуда? Не так ли?
– Понимайте, как хотите. В конце концов, что вы мне можете предъявить по существу?
– Да много чего, вон, вашу левую руку, например, и шрам свежий на ладони, и кровь совпадает, с той, что осталась на моей рубашке. Показания моего напарника – тоже. Он уже пришёл в себя и у него сейчас в палате следователь.
– Ах, это… – Горохов разочарованно посмотрел на свою кисть, будто бы видел её впервые. Ну, так это, это я со страху. Каюсь, хотел машину угнать, а тут вас, товарищ капитан, на мою голову принесло, да и не в форме вы были. Я, если честно, вообще принял вас за бандита, ну и со страху не сориентировался, вы уж извините, а потом вообще растерялся, когда понял что натворил, и меня искать начали. Натура у меня тонкая, чувствительная, ну вот такой я человек! И не надо было на меня засаду устраивать на даче, а по-людски... а то ведь как получилось, выскочил из кустов ваш товарищ как чёртик из ящика и сразу: – «Руки вверх, стрелять буду!», у него тоже на лбу не написано, что он из милиции. Вдруг неадекватный гражданин? А я очень плохо переношу, когда мне оружием угрожают. Сразу теряюсь и перестаю соображать, что делаю. Последствия службы, знаете ли, – в его глазах промелькнул злорадный огонёк.
– Ясно, издеваемся, значит, время тянем...
– Да как можно, товарищ капитан, я-то ведь в клетке, а вы на свободе, – на его лице вновь появилась «открытая» улыбка.
Ну, ну поиграть вздумал, игрок… Но мастерски владеет собой! Это дорогого стоит! Такое увидишь не часто. Всякое бывает, люди скандалят, кричат, устраивают истерику или бьются голой о стену в прямом смысле. Потом заявляют, что их пытали. Иногда молчат, глядя в одну точку, или говорят без умолку, меняя правду на вымысел и наоборот. Раскалываются как орех, но всё равно волнуются. Сама обстановка заставляет, а чтобы вот так! Ведь знает, что попался и отсюда не выйдет, явно знает, но играет до конца.
– И чего же вы, вы Горохов, да с такой чувствительной натурой да по ночам катаетесь, а? Не страшно? Вас видели, недалеко от места, где был поднят труп Черновской и незадолго до того как его нашли. По секрету скажу, – я понизил голос до шёпота, решив немного подыграть, – аккуратность подвела. И в вашей машине мы тоже кое-что отыскали.
– Александр Сергеевич, да о чём вы? Мало ли кто кого и где видел? Вот если бы нашлись прямые свидетели, и не один, тогда – другое дело. Да и то обознаться можно, ночь всё же. А в машину и подбросить могли всё что угодно, не вы так кто-то другой.
– Я не следователь, и не мне опознания устраивать, но пальчики-то ваши остались там, где быть их не должно.
– Какие пальчики? – мой собеседник будто замер на мгновение, но лишь на мгновение и через секунду за решёткой вновь был абсолютно спокойный и вальяжный человек. – Да и потом, мало ли как, и где могли оказаться мои отпечатки пальцев, если вы это имели в виду? – Горохов явно переигрывал, думая, что наш разговор записывается.
– Я о пробочке, что закатилась под холодильник в хибаре у Семёнова. Чего же отпечатки-то остались?
– Александр Сергеевич, чего-то я не пойму никак, то меня обвиняют в излишней аккуратности, то пробку какую-то сватают с пола. Если уж я такой педант, то, что же я, по-вашему, следы бы оставлял за собой? Так что ли? Нелогично.
– Зато дёшево и практично, как говорил Лёлик из «Бриллиантовой руки». А чтоб эту пробку несчастную мы ненароком не нашли и избушку не жалко спалить? Умышленный поджог был, пожарно-техническая экспертиза об этом прямо говорит. А вот сарай не сгорел, и попасть туда не удалось. И там тоже ваши пальчики остались.
– О! Александр Сергеевич, – Горохов театрально вскинул руки. – Фантазия у вас буйная!
Ага! То, что надо! Попытка переключить мое внимание на меня самого. Значит, трещина появилась в его глухой обороне, невидимая человеку постороннему, но не мне.
– Вам бы в писатели или в художники, там это ценится, – его лицо оставалось абсолютно спокойным, но это не была застывшая бесстрастная маска, которую человек иногда одевает, пытаясь скрыть волнение. Как раз нет. Из «клетки» на меня вновь смотрел великий артист или точнее – демон в облике человеческом, который был абсолютно уверен в исходе всего дела, и который точно знал, что происходящее здесь под его контролем, ну, или почти полное недоразумение. Ну что же, пора заканчивать этот спектакль с хорошими манерами – «Чего изволите, милейший? Ах, ах, ах! Вы меня с кем-то путаете, уважаемый! Нам не пристало...» Пристало и ещё как, и давить таких надо, да так, чтоб брызнуло через все дыры.
– Увы, гражданин Горохов разговора не получилось, как я понимаю, увы. Пора мне.
– Не смею задерживать, – он опять улёгся на лавку.
Я направился к выходу. А вот сейчас можно и «козырного туза» выложить, так, между прочим, когда противник расслабился и уже не ждёт удара.
– С литературными талантами у меня ещё, куда ни шло, работа писать заставляет, правда без фантазий, к сожалению. За это у нас можно накопать себе кучу неприятностей, а вот ни петь, ни рисовать не умею, в прямом смысле. А вы чего же последний рисунок-то не закончили? Вдохновения что ли не хватило? – поинтересовался я, нажимая кнопку звонка возле двери.
Внешне ничего не изменилось, но я кожей почувствовал, колоссальное напряжение, словно шаровая молния мгновенно появившееся в воздухе. Мне показалось, что разряд вот-вот прошьёт причудливой белой нитью пространство между мною и решёткой. Горохов уже стоял, вцепившись в стальные крашеные прутья. Его пальцы побелели от напряжения, и глаза прищурились, словно он смотрел на меня через прицел автомата. От былого спокойствия не осталось и следа.
– Чугунов, стой! – голос его стал хриплым.
– Зачем? – теперь была моя очередь «ломать» и ломать не комедию, а ломать его и до конца.
– Поговорить надо.
– И я о том же битый час толкую, ничего что на «ты»?
– Плевать! Что ты сделал с моими рисунками?
– Как что? – я немного помедлил, наблюдая реакцию. Маска сползла, и сейчас передо мной был настоящий монстр. И даже зная, что решётку можно вывернуть разве что трактором, я всё равно испытал чувство некоторого беспокойства. Вроде и лицо то же, только черты его стали более резкими, утратив прежнюю мягкость, будто невидимая рука стёрла театральный грим. Губы сжались в одну тонкую нить и на скулах заходили желваки. Его глаза сверлили меня насквозь.
– Их приобщат к делу, проведут судебно-психиатрическую экспертизу и, скорее всего, представят как доказательство в суде. Там есть на что посмотреть, как и на всё остальное, что мы нашли в твоём бункере. Всё по закону. Вещи опознают родственники потерпевших. Дальше… ну ты понял.
Он опустился на лавку.
– Кофе хочу, настоящего, не из пакетиков и не растворимого, сделаешь? – Горохов вновь подошёл к решётке.
– Ладно, попробуем.
Найти в отделе приличный кофе, конечно же, не удалось, пришлось заглянуть в кафе напротив и заправить термос, который любезно сдал в аренду Палыч, узнав, в чём дело.
– Чёрт с ним с этим кофеем, лишь бы толк был. Ты вот что, Саша, стаканчики-то одноразовые этому Рэмбо дай, сам понимаешь, что это за кадр.
– Ну как? Я уж думал не придёшь, долго чего-то, – Горохов всё так же стоял, вцепившись в прутья решётки.
– У нас не ресторан, а милиция, гурманы если сюда и заглядывают, то не по своей воле. Поэтому гастрономических радостей про запас не держим, и так пришлось побегать. Хорошо, что не бабу попросил. На, держи, – я налил стаканчик и поставил его на столик, так чтобы он смог дотянуться.
– А сам?
– Да ты что? Ивана Васильевича, который меняет профессию, вспомнил?
– Не издевайся и так хреново. И ещё прошу – не «лечи» меня, ладно.
– Согласен, и ты меня тоже, не люблю, – я налил себе в такой же стакан и сделал глоток. – Видишь – живой.
– Вижу. Садись, в ногах правды нет, разговор, похоже, долгий предстоит. Знаешь, я в детстве мечтал стать художником, знаменитым художником, – начал Горохов, после того как я устроился на стуле, намертво прикрученном к полу. – Мне казалось, стоит только захотеть, сильно захотеть, и всё будет! Картины, выставки, деньги, слава – всё для меня. Тем более что и получалось неплохо, ты видел. Меня начнут показывать по телевизору, брать интервью. Я буду много путешествовать... увижу этот мир своими глазами, а не с экрана ящика. Буду писать и писать картины, много картин. Очень хотел, понимаешь, очень! Но, но мы предполагаем, а жизнь располагает. Разве с такими родителями может чего-нибудь получиться? Родная мать меня считала своей ошибкой, а отчим – эта крыса партийная... с него всё и началось, – в раздумье произнёс мой собеседник.
– Послушай, часть твоих желаний уже исполнилась. Ты стал знаменитым. Весь город на уши поставил. Вон, даже специальная бригада из столицы сегодня прилетела по твою душу. А интервью... считай, что я корреспондент, мы с тобой сидим где-нибудь в аэропорту, пьём кофе перед вылетом и мило беседуем. На решётку не обращай внимания, представь, что это креативный элемент интерьера. Как, кстати, напиток?
– Неплохой, только стакан одноразовый всё портит. Точно сказал, – перед вылетом, – согласился Горохов. – Ловко про интерьер и аэропорт у тебя получается, креативно, как ты говоришь. Кто бы мог подумать, интервью берёт тот, кого я дважды пытался убить. А ты, если бы тебе сейчас дали такую возможность, и тебе за это ничего бы не было, ты бы смог? Нет, не то сказал, – он пригубил кофе. – Ты бы хотел?
– Месть? А какой смысл?
– Слушай Чугунов, ты страшный человек. Самый страшный из всех кого я видел. Ты такой рациональный на самом деле, или врёшь?
– Не вру, просто устал как собака. И, в конце концов, кто кого слушать должен, давай уже согласно «купленным билетам».
– Ладно, только ответь мне, почему там, во дворе, когда я тебя ножом..., ты не стрелял, пожалел, испугался или смысла не было, как ты говоришь?
– Ни то ни другое, ни третье. Если честно – оружие забыл зарядить спросонья.
– И всё?!
– Ну да.
– А на даче, тоже без патронов оказался?
– Нет, там за тобой люди появились в последний момент, случайно попасть мог и в них. Они тебя спасли. Поверь, не промазал бы.
– Да-а-а. Хочешь рассмешить судьбу, расскажи ей о своих планах. Стоило мне тогда во дворе... и всё пошло бы по-другому.
– В память войди, тебя бы всё равно нашли, не я Чугунов, так какой-нибудь Чуркин, Иванов, Петров, Сидоров, да какая разница кто. Но никуда бы ты не делся, давай тару, а то я смотрю, кофе закончился,– я добавил кофе из термоса в его пластиковый стакан, просунутый между прутьев решётки. – И чего же так тебе с родителями не повезло? По личному делу смотрел, вроде бы всё нормально папа, мама, младший брат.
– Почти как у тебя, только, повёрнуто на

Добавлено (05.06.2013, 18:05)
---------------------------------------------

Добавлено (05.06.2013, 19:56)
---------------------------------------------
– А как же твоё кредо – неминуемое наказание за оскорбление?
– Обошлось без меня, или почти без меня, – Горохов встал с лавки. – Спина устала, да и рёбра болят, круто ты меня колом..., медику надо будет показаться, вдруг трещина? В общем, его же земляки ему же и «накидали», деньги он не только мне должен был, а это для них – святое. Фокус в том, что он не успел получить перевод от родственников вовремя, паспорт потерял, понимаешь ли, – Горохов усмехнулся. – А без бумажки ты букашка...
– То есть из университета ты решил податься в милицию?
– Не просто в милицию, а обязательно через армию. Отслужить в войсках, поработать обычным патрульным, а уж потом и заняться своим образованием, сделать карьеру с нуля, от сержанта до генерала. Я так себе и сказал: – «Либо сейчас, либо никогда». А чтобы взяли в армию, два месяца ходил к логопеду. Даже говорить начал, практически без запинок, но когда пришёл в военкомат и написал заявление, меня сначала брать не хотели из-за того что чуть-чуть заикаюсь, но им тоже план выполнять надо. Отправили сначала в учебную дивизию, а оттуда в сапёрную часть. А там! Там такой бардак, которого я за всю жизнь нигде не видел ни до, ни после. Они попали под расформирование. Офицеры на чемоданах сидели уже почти год и не знали, будут завтра служить или нет, каждый занимался своими делами, кто пил, кто потихоньку тащил всё, что плохо лежит. Порядок в казарме держали, конечно же, «деды». В нашей роте – два брата акробата, Колян и Толян.
– Из цирка что ли?
– Нет, один из зоны, а второй из специального училища для трудных подростков. Фамилия у них была – Акробатовы. Толян срок имел по малолетке, а Колян был младше его на год, но попали они в один призыв. Кто-то умный догадался отправить их в одно место службы, чтоб не разлучать братьев. Вот эти-то и правили в роте. Как только я появился в части, их любимым занятием стало – «гнобить студента». Не знаю, чего уж они ко мне привязались, может потому что умнее был, но нахлебался я дерьма по самое не хочу, в прямом смысле тоже.
– Обычно об этом молчат...
– Правильно и я бы тоже молчал, не будь этого креативного элемента интерьера, – он постучал по прутьям решётки. – Если мне положено говорить, а тебе слушать, то ты и слушай, работа у тебя такая. Слушай и думай, а потом ответь сам себе – мог ли я стать другим или нет? Потому и выкладываю всё как есть, – плечи Горохова раздражённо передёрнулись, и он вновь опустился на лавку. – Дошло до того что меня засунули головой в унитаз. Это у них называлось «смыть грехи». Я потом даже повеситься хотел. А сейчас внимание, – он поднял указательный палец. – Бонус. Я уже приготовил кусок проволоки пришёл в этот самый сортир, и тут мне на глаза попался кусок газеты. Туалетной бумаги там и в помине не было. Оторванная страница лежала прямо на подоконнике, видно кто-то «дочитать» не успел. Взгляд остановился на этом клочке бумаги, а там заметка о том, как целая бригада на вахте отравилась какой-то технической жидкостью. Пили вместо водки, праздник отмечали – «День защиты детей». Это был мой шанс свести счёты не с жизнью, а с этими придурками. И почему я должен лезть в петлю из-за них? Дело в том, что у нас в части был склад. Прапорщик, который там работал начальником, потихоньку торговал техническим спиртом. Пить все пили, и никто не травился и самое главное – дёшево. Эти двое каждую субботу устраивали посиделки с выпивкой, так что осталось заменить напиток, а это дело техники. «Акробаты» как раз отмечали сто дней до приказа. Так я и сделал, и на следующий день для них настал вечный дембель. Разбираться толком никто не стал. Всё на них же и списали, мол, сами украли, сами и отравились. Прапорщику вкатили выговор за «ненадлежащее хранение» и всё – тишина. Вот только когда их стали грузить в санитарный уазик, носилки тащил я и простыня с трупа свалилась. Гляжу, а у Толяна глаза открыты и смотрит он прямо на меня. Поверь, жутко такое видеть, даже мороз по коже пошёл, я едва носилки не выронил. Меня тут же стошнило. Старшина потом сказал, чтоб кошмары не мучили, водки надо выпить стакан, и взять что-нибудь из их вещей, по мелочи. Вроде как – плата за работу, не зря же могильщикам деньги платят или водкой рассчитываются, чтоб типа - покойник тебе должен не остался, а то будет приходить, чтоб долг отдать. Ну, я и взял... знаешь, как рукой сняло. Я даже заикаться совсем перестал.
– Две шариковые ручки, сделанные из пулемётных патронов? Понятно, а бонус где?
– Как где? Ты не понял или прикидываешься? Я же практически даю информацию по двойному убийству! – что, этого мало?
– Это ты завтра следователю расскажешь, а бонус ты, похоже, себе выписать хочешь. Убийство, которое было совершено больше десяти лет назад, чёрт знает где, часть расформирована, архивы толи есть, толи нет, плюс всё это относится к министерству обороны. Делом должен заниматься военный прокурор. Свидетелей искать днём с огнём придётся, следственный эксперимент – вообще головная боль. Только на это времени уйдёт неизвестно сколько. И это после того как здесь развяжем все верёвки, а сидеть ты будешь пока не в колонии, а в нашем в СИЗО.
– Быстро соображаешь, – заметил Горохов.– Согласен, ну да ладно, значит, бонус за мной. Знаешь, как только «Акробатов» увезли, у меня какая-то пустота внутри появилась. Будто выдрал больной зуб. Вот он был во рту – свой родной, хотя и больной, а тут раз, и нет его, только ровное место. Но щека ноет. Однако боль быстро прошла, я успокоился и понял, что это было всего лишь препятствие, которое надо было преодолеть. Тогда я
решил, что пора всерьёз браться за себя и начал «качаться», и не только «качаться». К нам в роту через полгода попал такой же бывший студент, как и я, только он занимался раньше единоборствами. За это, собственно, и угодил в армию. Подрался с кем-то, и чтоб не посадили, его быстренько подвели под призыв, а это ему и надо было. Сначала он стал права качать типа – «всех тут порву», но я ему популярно объяснил, что против лома нет приёма, и главное вести себя правильно, иначе могут просто рёбра поломать и каратэ¬-до не поможет, а уж «после» – тем более. Парень оказался не промах и быстро включился в армейскую жизнь. А потом и я в «деды» вышел.
– И тоже стал чужие «грехи смывать».
– Нет, что ты! У меня всё по справедливости. «Тёмную» иногда устраивали, но за дело, к примеру, чтоб командирам не было желания стучать. А если «упал и отжался», то вместе со всеми «разы считал». Если кросс, то до финиша бежал в первых рядах и не сачковал, а вот двоих последних бойцов из своего отделения отправлял в наряд вне очереди, чтоб стимул был тренировать выносливость. У меня порядок был всегда. Когда мышцы нарастил, занялся единоборством, учиться было у кого.
– Если так всё хорошо складывалось, то почему в армии не остался, мог бы в училище поступить.
– А смысл? Как ты говоришь. Высоко подняться не дадут, там как в анекдоте – «у генералов свои дети есть». Да и вспомни, какое время было – бардак везде. Но опять не повезло, демобилизовался, когда набор в милицейские школы закончился.
– Ну, ты даёшь! С двойным убийством в милицию собрался!
– Не только собрался, но и устроился, и все эти ваши профессиональные тесты – тьфу! И вопросы найти можно, и правильные ответы – тоже. Чугунов, а если с другой стороны посмотреть? – Горохов замолчал. – Представляешь, скольким людям я добро сделал, избавив их сразу от двух «Акробатов». А если бы они начали убивать и грабить? Ведь оно так бы и было, поверь мне. И потому я спал спокойно. А то, что никто не догадался о причинах их «дембеля», это о чём говорит? Правильное дело сделал, и только. И не тебе меня судить.
– Согласен, судить будет суд. Однако из-за чего из милиции ушёл?
– В тебя стреляли?
– Было один раз, когда «кухонного бойца» пришлось вязать. Мужик по пьянке начал свою семью уму разуму учить. Соседи нас вызвали. Я за бетонный столб успел спрятаться, когда он стволом выбил окно. Дробь только на фуражку сверху посыпалась. Знаешь, как по барабану – «тук, тук, тук...»
– А ты? Ты сам стрелял в людей?
– К счастью, не приходилось.
– А мне пришлось, и не раз, когда на Кавказе был.
– Чего-то не пойму. «Акробатов» отправил на тот свет и спишь спокойно, а тут... сомнения?
– Вот именно, и не поймёшь. Там были те, кого прощать нельзя, а здесь я не знаю, кто попал под мои пули. Но уж если причина интересует, почему ушёл, скажу. Женщина у меня была, я жил с ней как сейчас говорят, в гражданском браке. Она была немного старше, и я считал её своей женой. А когда вернулся из второй командировки на Кавказ, то понял, что она не только моя жена.
– Ну, так и поговорил бы.
– Я так и хотел, но сначала мне надо было убедиться, в том, что не ошибся, поэтому проследил за ней и увидел своими глазами, как она встретилась с ухажёром. Думал поговорить по-человечески, а он меня начал за грудки хватать и в ухо засветил. Ну, я и ему, как надо... Драться меня уже хорошо научили, и плевать что он и выше и тяжелее. Соседи вызвали милицию, а поскольку - «гражданин Горохов П.А. находился в состоянии алкогольного опьянения...», ты понял. Его увезли по скорой. Врач всё оформил, как травмы криминального характера. Не посадили меня только потому, что два раза был в «горячих точках», но со службой пришлось расстаться. Вот и представь себе – ни дома, ни семьи, ни работы, живу опять у бабушки, которая из больниц не вылезает. То одно, то другое. А тут ещё и этот рыжий мухомор на горизонте нарисовался.
– Ты о ком?
– Да бывший наш прапорщик Грибов. Ты ведь и его дело поднимал?
– Конечно, и семьёй разговаривал и со свидетелями – тоже.
– Ну, так вот, – продолжал Горохов. – Солдаты меж собой его так называли – «Мухомор», такая же поганка. Тот самый, который в нашей части был начальником склада. Я как раз из больницы возвращался от бабушки. Вышел на остановку, стоял, стоял и, как назло, ни одной маршрутки, будто все забастовали по случаю низких тарифов, а тут «девятка» с гребешком остановилась прямо передо мной.
– Садись, – говорит, – до центра доброшу почти бесплатно.
– Я его сначала и не узнал. Полысел, разъелся. Мы почти доехали до места, и он сам начал разговор.
– Я, – говорит, - сразу узнал тебя, Горохов. Времени у меня немного и поэтому не хочу мозги пудрить. Деньги мне, край как нужны!
Я сначала даже не понял о чём речь, и подумал, что он занять хочет, только я был не при бабках, так и сказал. А он выдал:
– Брось, не прикидывайся, будто не понимаешь, о чём разговор. Это ведь ты Акробатовых тогда «уговорил». Я же видел, кто на складе сливал из канистры жидкость. Говорить не стал только потому, что если бы узнали, то и меня бы к суду притянули по-всякому. Потому что «не принял мер», и двойное убийство, а так... халатность, несчастный случай, а это другой разговор.
–От злости у меня даже перехватило дыхание, – продолжал Горохов. – Я сначала хотел просто придушить эту рыжую гниду, и схватил его за куртку, только Мухомор не из тех, кого можно просто так... Нож к моему горлу приставил, как только я дёрнулся. Примочка у него интересная была – вроде набалдашника на ручке коробки передач, а стоит дёрнуть сильнее, и нож в руках. Знаешь, так красиво сделано «под дерево». Я себе потом такую же штуку заказал знакомому мастеру. Можно конечно было тогда, его, его же ножом как капусту, да не стал, вовремя сообразил, что люди видели на остановке, как я садился в такси. Поэтому пришлось сделать вид, что испугался. Только на мой вопрос, а что следователям скажет, когда сдаст меня, и почему так долго молчал, Мухомор заявил:
– Больше десяти лет прошло, раньше, типа – боялся. А как встретился с тобой, то ты меня сразу шантажировать начал, угрожать... и куда же мне было деваться, сам-то подумай, кому поверят.
– Представляешь! Вот тварь! В общем, он сам себе приговор и подписал. Сыграть испуг для меня не проблема, и денег, мол, таких у меня нет, и несколько дней надо, чтобы собрать их. Договорились до того что встретимся через неделю там же, возле больницы. За это время я проследил за ним и вычислил, какие остановки он «охраняет», то есть где обычно ловит клиентов. Потом выбрал время, когда никого рядом не оказалось, вроде как случайно сел в машину и попросил отвезти туда, где оставил свою «десятку». Дальше ты знаешь.
– Чёртика забрал, чтобы по ночам Мухомор не снился?
– Ну да. Любая работа должна быть оплачена. И эта тоже. В долг не беру, и взаймы не даю. Ещё Пушкин сказал: – «...блажен, кто никому в кредит не верит...».
– А студента за что? А его отца?
– Оба... хороши. Деньги всех портят. Эти считали, раз при бабках, то можно что угодно сказать, куда угодно послать, и ничего за это не будет. Особенно, если перед тобой простой работяга. Так что ли? – в его голосе послышалась плохо скрываемая злость. – Я как раз только нашёл работу и устроился мастером по монтажу и обслуживанию сигнализации. Учёба в университете помогла. Для меня эти охранные системы, так – тьфу, азбука. Дела вроде бы пошли неплохо. Работы много, платили прилично, особенно когда мы сдавали новые объекты. Но нам приходилось ещё и ремонтировать сигнализацию. Эта несчастная общага меня просто доставала. Там всегда что-то не так, всегда что-то ломалось, старьё, оно и есть старьё. Накануне поступила заявка, что постоянно идёт ложное срабатывание на центральный пульт, и мастер меня отправил по вызову. Я, как обычно приехал, забрался на стремянку и начал работать, а тут эта девчонка появилась. Тарахтит по телефону на ходу и прёт как танк. Я едва с лестницы не слетел, когда она меня сумкой зацепила. Ну, ей так сказал, чтоб глаза свои узкие шире открывала, и меньше чирикала на ходу. Так этот длинный, парень её, прямо взвился, и давай на меня орать. Щегол ещё, а всё туда же – права качать! Я ему так и сказал – люди кругом, а то бы ... короче, начал он меня пугать, что на фирму напишет и всё такое... сам прикинь, они же и виноваты, и на меня же жаловаться! Если бы по-человечески, то ничего бы и не было. А то: – «Твоё дело – гайки крутить, и провода таскать, ты пожалеешь, с работы завтра вылетишь...». Ну да, как же! Вылетел, только не я, и не с работы.
– Но ведь он же на тебя не жаловался, я узнавал.
– А какая разница?! – Горохов опять смотрел из-за решётки через «автоматный прицел», будто перед ним был не я – оперуполномоченный Чугунов, а студент пятого курса Толя Поздняков спортсмен и отличник, жених Аи Киреевой. – Какая разница! Оскорбления прощать нельзя! Никому нельзя! Никто не имеет права! – его голос зазвенел, и почти сорвался на крик. И это уже не было игрой. – Базар фильтровать надо!
– А отец Позднякова? – перебил я, чтобы прервать начинавшуюся истерику. – Он-то каким боком?
– А-а-а... этот. – Горохов моментально утих, и меня вновь поразило его спокойствие. – Такой же хам и быдло. Яблоко от яблони, сам понимаешь, да и потом он вычислил меня.
– Как это?
– Да очень просто – догадался. Не знаю как, но догадался. И виделись-то всего пару раз, но я понял по его взгляду, что он всё знает. И девчонка – тоже, немного подумав, добавил Горохов. Ни со студентом, ни сего папашей проблем не было. Один поскользнулся неудачно, второму плохо стало, когда машину завёл в гараже. Главное вовремя позвонить, чтобы человек отвлёкся хотя бы на секунду. Девчонку трогать не хотел, пока ты на неё не вышел.
– А её-то за что? Она же тебе ничего плохого не сделала. Ты же сам себе противоречишь! То за справедливое наказание, и боевиков тебе жалко, то... за компанию и просто студентку.
– А сам-то подумай, из-за неё всё и началось, и она была рядом с этим длинным, что не могла его остановить?! Да просто не захотела и всё! Она на самом деле им управляла, и вроде как не причём. Знаешь удобно, вот так вот, быть не при делах! – в его голосе вновь почувствовалось плохо скрываемое раздражение. – Да и потом, она явно что-то знала, только не могу понять, почему сразу не сказала. Но если ты зацепился, значит, была причина. Обошёл ты меня Чугунов, как не знаю, вроде бы и не должен был. Когда на вокзале увидел последний вагон поезда, в котором ты уехал вместе с этой девчонкой, понял что её мне уже не достать, и всё пошло не так как я думал.
– Не один ты такой умный.
В этот момент приоткрылась входная дверь и в проёме показалась голова Палыча.
– Саша, ну как? – он кивнул в сторону решётки.
– Работаем, Палыч, работаем.
– Заканчивай, через пару минут здесь будет конвой, его забирают в СИЗО, термос не забудь, – Гусев закрыл дверь.
– Ну что, Чугунов, прощаться будем, – Горохов протянул пустой стакан через решётку. – Спасибо за кофе, и не только. То, что мне надо я узнал.
– И я – тоже. Прощаться пока рано, встретимся в суде. Я теперь и свидетель и потерпевший.
– Уверен?
– Конечно.
– Счастливый, а самое интересное знать не хочешь? Кстати, долги я всегда возвращаю. И ты не исключение. Я не только умный, ты сам сказал, но и аккуратный и в этом тоже, – он усмехнулся.
– А отдавать-то есть чем? Что касается меня, не напрягайся. То, что надо, мне и так известно, хотя до конца не понимаю – почему. А всё остальное пусть следователь слушает. До встречи, – я открыл дверь и, не оборачиваясь, вышел в коридор, где Горохова ждал конвой. Странно, но не было чувства удовлетворения, которое испытываешь после того как сделана большая работа. Точно: – «Будто выдернули больной зуб, и там где он был, осталось ровное место...», – вот тут Горохов оказался прав, только вот боли никакой я не испытал. Пустота – да, но никак не боль.