| egor | Дата: Суббота, 27.02.2016, 11:44 | Сообщение # 1 |
 Неизвестный персонаж
Группа: Пользователи
Сообщений: 1
Статус: Не в сети
| Несмотря на то, что сентябрь только-только дал о себе знать, на улице, особенно сегодняшним утром, было довольно морозно. Солнце светило совсем по-осеннему, беспокойно раскачивались деревья под натиском резких порывов прохладного ветра, пожухлая трава хрустела под ногами. Сама природа, сама её суть говорила о том, что теплые деньки проходят, и что совсем скоро наступят тяжелые времена, неизменно приходящие с зимой и морозами.
Из печной трубы трактира, построенного на опушке леса, шёл дым.
Это был небольшой, мало примечательный трактир на перекрестке дорог, каких бывалый путник повидал немало. Обветшалое приземистое двухэтажное строение с покатой крышей и слепыми окнами, тупо взирающими на дорогу, ведущую к крыльцу здания. Название своей обыденностью вторило заурядности трактира – «Счастливая подкова» значилось на покосившейся табличке над дверью.
Таких трактиров десятки. Быть может, даже сотни. Здесь уставший с дороги путник за пару медяков мог набить желудок чем-нибудь горячим, посидеть у огня с кружкой-другой пенного эля, подслушать разговоры у барной стойки. В трактире можно было остаться и на ночь, если такие мелочи, как протекающая крыша и клопы тебя не волновали.
Здесь ты мог не беспокоиться, что прямо за столом тебе в ребра воткнут что-нибудь острое, но и совсем расслабляться тоже не стоило – карманников или других каких злоумышленников везде предостаточно. Именитые богатые постояльцы и шумные менестрели здесь были столь же редкими гостями, как и отъявленные головорезы с агрессивными пропойцами. В общем, это был самый обычный трактир, каких по всей стране полным-полно.
Сегодня в трактире народу было необычайно много – быть может, десятка полтора. Тихие, усталые мужчины негромко переговаривались у барной стойки – то ли ремесленники, то ли купцы. Два весёлых, подвыпивших молодых человека остановились в «Счастливой подкове» подкрепить свои силы пивом – поступающие в университет, либо возвращающиеся с каникул. Угрюмые, неухоженные с виду бородачи, солдаты либо наёмники, бросали весьма недвусмысленные взгляды на компанию говорливых зрелых женщин, одетых весьма вульгарно, но от этого не ставших красивее. Дамы, ничтоже сумняшеся, отвечали им настолько красноречивыми взглядами, что любому мужчине впору покраснеть. Женщины раскинули на столе карты, по-видимому, коротая время за «драконьим хвостом», или другой легкой игрой, не требующей изучения громоздких и сложных правил. Потягивая пиво, ухмылялся себе под нос долговязый худой лудильщик, наблюдая за нехитрыми попытками ухаживания солдат.
У очага, с большой, но пустой кружкой сидел седовласый сгорбленный человек в преклонных летах, понуро свесивший голову. Морщины бороздили его лицо, осанка давным-давно потеряла былую стать, а передвигался он с помощью походной палки, которая покоилась у него на коленях. Старик задумался. Казалось, устал. В его стеклянном взгляде плясали отражения огней, указательный палец задумчиво постукивал по верхней губе. В другой руке он вертел что-то вроде вырезанного из дерева талисмана или детской игрушки. Его грубые, потрескавшиеся руки, завораживали плавностью и спокойствием движений. Во всём его виде – от поношенного дорожного одеяния до клочковатой, спутанной бороды было что-то мудрое, статное, величавое. Но скромное. Возможно, даже робкое. Но не робкое в своей немощности или стеснительности, а робкое в своей потаенной силе. Кроткое, но гордое. Старец не замечал ничего вокруг, его глаза упрямо глядели в очаг, но не видели его. Он смотрел сквозь него, а его мысли унеслись далеко от трактира «Счастливая подкова».
Кто этот старик и откуда пришёл, не знал никто. Собственно, о нём толком не знали ничего, кроме его имени. Не знал даже рыжеволосый владелец трактира, хотя старик часто сюда захаживал. Да что уж там, этого старика видели здесь не реже, чем раз в полную луну. И, хотя никто понятия не имел, кто он и где живёт, все знали, чем он занимается.
Слухи разносятся быстро, а об этом старике знали на мили вокруг.
Старик рассказывал истории. Нет, не так. Старик не рассказывал истории. Истории рассказывают друг другу любовники, отдыхая после обоюдных нежностей в мягком свете луны. Истории рассказывает мать своему ребёнку перед сном, ласково поглаживая его голову, покоящуюся на подушке. Истории рассказывают друг другу часовые на посту у костра, дабы скоротать время и разогнать мрачную тишину, которую убаюкала ночь.
Старик умел воссоздавать события. Так, что былые времена возвращались, оживали, плясали перед глазами слушателей. Старик мог поведать о том, чего никогда не было, так, будто это случилось на самом деле, но почему-то об этом все позабыли, а услышав, тут же верили. Рассказывая истории, он преображался, и никто, а уж тем более ни он сам, не замечал своих лет. Старик гордился своим талантом, и говаривал, что знает все истории, хоть раз рассказанные где-либо.
Он собирал эти истории. Путешествовал, скитался, гулял в их поисках. И любой, кто был готов поставить ему выпивку или ужин, мог наслаждаться его рассказом.
…Один из молодых людей, что-то сказав другому, поднялся, с шумом отодвинув стул. Не самой твердой походкой он добрался до барной стойки, прихватил пару кружек эля и направился к старику.
-Юлиан?, - вопросил молодой человек у него, подойдя поближе.
Старик всё также отречено смотрел на огонь, но, когда студент поставил перед ним кружки, оторвал взгляд от огня и степенно кивнул.
-А меня зовут Кротус, - представился молодой человек.
-Хм, хм, хм, - с напускной задумчивостью пробормотал Юлиан, глядя на выпивку на столе, - я так понимаю, это мне?
-Вам, - с важным видом кивнул Кротус, - это ведь вы самый лучший рассказчик во всём Альянсе?
-Говорят, - хмыкнул в бороду старик, - что ты хочешь услышать, сынок?
Кротус задумался, глядя в огонь. Яркие пляшущие блики озарили его открытое, честное лицо. Он был совсем молод, если не сказать юн. На его розовых щеках пробивался первый пушок, отчего лицо его слегка напоминало персик. Парень ещё некоторое время постоял в задумчивости, переминаясь с ноги на ногу, а затем, глянув старику в глаза, спросил:
-Если бы я попросил тебя рассказать о том, с чего всё началось… у тебя есть такая история?
Старик не торопился с ответом. Крутил в руке деревянную игрушку, прощупывая пальцами все ее изгибы и неровности. Он поцокал языком, свободной рукой поднял принесенную студентом кружку со стола и слегка пригубил эль. Затем на мгновение нахмурился, потом ухмыльнулся, глянул на парня и сказал:
-Конечно, у меня будет такая история. И я с удовольствием тебе её расскажу.
Кротус живо поклонился и проворно вернулся на своё место. Юлиан заметил, что почти все взоры в помещении прикованы к нему – все знали, что следует после того, как старика угощают выпивкой. Степенно развернувшись на стуле спиной к очагу, так, чтобы оказаться лицом к аудитории, рассказчик гулко и шумно прокашлялся, подергивая густую седую бороду. Затем обвёл всех присутствующих взглядом. Так крестьянин оглядывает пашню, которая вот-вот подвергнется посеву. Все чинно молчали, студенты же немного кивали головой, будто бы в знак одобрения.
Юлиан сделал ещё один глоток, гораздо внушительнее первого, немного покатал эль во рту и шумно сглотнул. Затем последний раз оглядел аудиторию, поставил кружку на стол, и, чуть прикрыв глаза, начал свой рассказ.
-Было это очень давно. Настолько, насколько вообще себе это можно представить…
Случилось это очень давно. Настолько, насколько вообще себе это можно представить.
День и Ночь встретились, слились в едином чистом порыве. И создали мир людей. Эта вселенная была их мечтой, и стала их наказанием. Сотни тысяч лет прошли с того момента.
С тех пор, как День и Ночь создали этот мир, они шли рука об руку, присутствуя в жизни людей незримыми наблюдателями, помогали человеку сделать свой выбор, укрывали его от бед, защищали страждущих. На них зиждилась человеческая жизнь, они были её опорой и совестью. Но никто не способен противиться ходу Времени, даже такие могущественные существа, как День и Ночь. Рано или поздно они должны были покинуть этот мир, и оставить свою власть в наследие своим детям.
У Ночи, всепоглощающей и вечной, родились два сына. День, незабвенный и бесконечный, был их отцом, а дождь стал его семенем.
Судьбы этих детей имели Предназначение. Жизни их принадлежали Цели.
Ночь давала имена сыновьям. Она назвала их Он и Но. Мать любила своих детей безмерно, как любить может только мать. Ночь не могла налюбоваться сыновьями, когда они были совсем крохами, и не могла перестать волноваться, когда они надолго убегали из дома и самозабвенно предавались своим ребячьим игрищам, опасным и шумным, понятным и интересным только им. Отец гордился своими детьми так, как гордиться может лишь отец. День не мог нарадоваться, когда Он и Но поспевали в науках, интересовались строением мира и понимали людей. День не хотел уходить, но был уверен, что будущее останется в надежных руках.
Хотя Он и Но всё своё время проводили вместе и никогда не ссорились, на друг друга они были мало похожи. Он рос любознательным, отзывчивым и подвижным ребёнком, любил узнавать что-то новое, учиться и слушать истории, которые им рассказывала мать. Бесконечно радовался полёту бабочки или утренней росе. Став чуть старше, бесконечно страдал над осиротевшим котёнком или погибшем птенце. Если Ночь указывала ему на малейшую его оплошность, и говорила, как следует поступить верно, Он беспрекословно повиновался и был всегда кроток и вежлив с ней.
В отличие от своего брата, Но был лишён чувствительности и любознательности, часто был задумчив и угрюм. Нельзя сказать, что Но рос злым или алчным ребёнком. Отнюдь. Однако никогда нельзя было понять, что у него на уме, а порой этого не мог понять и он сам. Но часто ленился, грезил о чём-то своём, по ночам любил сбегать из дома и бродить в одиночку. Иногда мог нагрубить кому-нибудь, вспылить, но всегда быстро отходил. Всегда слушал советы отца и матери, но поступать предпочитал по-своему.
Он и Но мужали, становились выше, сильнее, умнее. Могущественнее.
Он и Но часто не понимали друг друга, и чем старше они становились, тем сильнее ощущалось их разногласие. Он, как День и Ночь, придерживался мнения, что помогать людям – благо и Высшая Цель, что люди нуждаются в помощи и помогать им – это их с семьей обязанность. Но же противился воли родителей и считал, что люди – своевольные создания, склонные к свободе, и что лучше им не вмешиваться в их существование. С каждым днём Но становился всё строптивее и непослушнее.
Время шло, и в конце концов случилось так, что Но отказался постигать мудрость Дня и Ночи. Но ушёл из родительского дома странствовать, и никто о нём долго время ничего не слышал. День и Ночь ушли из мира, и Он оказался один на один со своим бременем.
Но объявился нежданно-негаданно, нарушив все существующие тысячелетиями правила, и нагрянул в мир людей. Мир погряз во лжи, пороке и обмане. Но управлял людьми, словно марионетками, натравливал брата на брата, поощрял матерей в стремлении отказаться от собственных сыновей, позволял отцам насиловать дочерей.
Он не мог смотреть спокойно на то, что творил его брат, но и выступить против него ему не позволяла любовь, которую он питал к нему. Он ждал, когда Но одумается. Этого не происходило, и Он вслед за братом спустился в мир людей и приказал ему остановиться. Но не послушался брата, и первым обнажил свой меч.
Такой битвы люди не видели никогда до этого, и вряд ли увидят после. Небеса рухнули, земля разверзлась, реки поменяли русло. Он и Но были одинаково сильны, и ни один не хотел уступать другому. Молния, ослепившая весь мир, очертила небо, и братья сгинули одновременно. Лишь их мечи остались лежать на земле, раскаленные и окровавленные.
Он и Но исчезли, и больше их никто не видел. Однако, они не пропали – частичка каждого из братьев осталась жить в мире людей. Словно два фонаря в глубокой темной лесной глуши, Он и Но освещают дорогу идущему по чащобе, и лишь во власти путника то, к какому огню он в итоге придёт.
В трактире повисла тишина. Женщина занесла игральную карту, но так и застыла, забыв бросить её на стол. Кротус, зажав рот рукой, тупо глядел перед собой, а его товарищ молча уставился в кружку. На несколько долгих мгновений трактирщик перестал протирать барную стойку, и просто стоял, сжимаю в руке мокрую тряпицу.
Юлиан хмыкнул, явно довольный собой. В горле у него пересохло, хлебнул эля, хрустнул костяшками пальцев и слегка поклонился присутствующим, будто менестрель со сцены. Затем снова повернулся к очагу. Ещё немного повертев в руках свой талисман, он поставил его на стол, любуясь. Это была искусная поделка – милая, крошечная сова, взирающая на Юлиана своими большими, любознательными, бездонными глазами. Старик чуть нахмурился, глядя на неё. В это короткое мгновение, равное взмаху крыла бабочки, в его глазах можно было заметить какой-то отдаленный осколок грусти, отколовшийся от огромного и цельного куска горя.
Достав из потайного кармана своих широких рукавов искусно декорированную курительную трубку, Юлиан принялся набивать её табаком, который лежал на углу стола небольшой горочкой. Прикурил от лучины, достав оную из светца. Снова долгим, пронзительным взглядом уставился в огонь, выпуская клубы дыма, уносящиеся в потолок.
Трактир молчал, молчал и Юлиан.
Несмотря на то, что сентябрь только-только дал о себе знать, молчала природа, ожидающая прихода беспощадной холодной зимы. Солнце светило совсем по-осеннему, беспокойно раскачивались деревья под натиском резких порывов прохладного ветра, пожухлая трава хрустела под ногами. Сама природа, сама её суть, говорила о том, что теплые деньки проходят, и что совсем скоро наступят тяжелые времена, неизменно приходящие с зимой и морозами.
|
| |
| |
