| Шая_Вайсбух | Дата: Пятница, 22.11.2013, 15:51 | Сообщение # 1 |
 Почетный академик
Группа: Проверенные
Сообщений: 727
Статус: Не в сети
| Пагубная страсть! – ощущая комок в горле, сетуешь ты на судьбу.
Насилуя мозг пытешься вызволить из глубин сознания: гранит фраз, фейерверк видений, гибкость строк. Ты одержим идеей, чудесным прозрением. Изо дня в день шлифуешь капризные образы, пытаясь дать путёвку в жизнь изощрённой фабуле. Бредишь как безумец, как маньяк, - в неистовстве шевеля губами не обращаешь внимания на красноречивые улыбки, сарказм перекошеных лиц.
Утро. День. Вечер… Наступит ночь, но и она не принесёт тебе желанного покоя.
Разум тщится усыпить, уберечь от "бездны" издёрганное за день тело. Но душа! она словно дьявол смеётся над плотью, отметая прочь неуклюжие потуги Морфея.
* * *
Любовь(?)
Вы пытались творить? Ожесточённо, с яростью! В отчаянии набрасываясь на белоснежную плоть листа, тщились воскресить мираж забытых мечтаний, надежд; собрать воедино осколки разбитых грёз. И... перечитав (в который раз!), разражались желчью немочи, кромсая в клочья дешёвые поползновения души. В бессильной злобе комкали строки избитых фраз, гротеск «картонных» героев; устилали паркет листами-чайками никчемных метафор.
Но…
Муза сжалилась, снизошла к вам, по заслугам вознаградив муки изысканий.
Оживали эфемерные тела героев, наращивая жилы, мускулы, плоть. И настал тот миг, когда насытившись эликсиром жизни они обрели свободу мысли, духа - восстали, противясь руке Творца.
Скальпель пера боле не властен над их сердцами, им претит затхлый мирок взращенный Мастером. Твоя воля не всесильна, Создатель!
Последняя строка, прощание с читателем… Слова «под занавес».
Дрожащей от усталости рукой вы перевернёте последнюю страницу и… содрогнетесь от предчувствия. Они где-то здесь, рядом: росчерком пера выпущена на свободу стая химер.
В послеобеденном зное, сочащемся сквозь пыльные жалюзи, вы наконец услышите шепот, стон:
- Ты Изверг!! – исторгнет девичий голос. - Ты изуродовал клинком мою грудь, лишив счастья материнства. Мне не внимать плачу младенца; не наслаждаться гладью его кожи…
- Это не я, - дрогнут бескровные губы автора. - Так требовал сюжет, Мария.
Усталые от бессонницы веки воспрянут, ощупывая покрытую трещинами штукатурку; сверлят взором ковёр, «сотканный» из клочьев испещрённой бумаги. Тёмный, заваленный хламом угол, сдвинется, осядет, рассыпаясь в прах под лазурью южного неба.
Иссохший остов флибустьера раскачиваясь на скрипящей рее, наградит Мастера усмешкой нетленного звериного оскала:
- Потрошитель человеческих судеб! Ты накинул пеньковый шнур на шею единственного сына, толкнув старуху-мать в клоаку нищеты и голода. Напрасно милосердна к ней смерть - она давно не жилец на этом свете.
- Молчи!! я не волен потакать стенаниям сердца. Быть заложником наивных чувств… Слышишь?! Это судьба!!
Напрасно вы будете гнать от себя мир духов, вскормленных дикими иллюзиями обескровленного разума.
- Где мои руки Мастер!? – обезображенные губы шкипера разлепятся в предсмертном хрипе. - Ты отнял у меня кусок хлеба, кинув на произвол судьбы в затхлом смраде богадельни…
- Я ваш Прародитель! Я Творец!! Я вдохнул жизнь в ваши жалкие сердца, наполнил их плачем, смехом… любовью. Я вытащил вас из бездны, из небытия!
Прыгают неровные строчки, скачут. Как волокна пеньки свиваются упругим канатом.
- Ты Из-зувер!!
Иссушённые кисти флибустьера тянутся к горлу. Трещит пергамент натянутой кожи, вспухает, пучится под обескровленными венами: ещё одно усилие - нечеловеческое. Мёртвая хватка давит на кадык: сжимает артерию, ломает гортань - до жёлтых кругов, до зелёных.
Вспыхнули мириады звёзд, устилая гладь Млечного пути.
* * *
Сдвинулась тяжёлая дверь, обшитая тусклым листом металла. Как после долгой спячки встрепенулись стартеры под белыми колпаками ламп.
- Всего лишь четверо за эту ночь, - краснощёкий парень загородил ладонью глаза от резкого неонового света и пропустил вперёд кругленького приземистого толстяка.
Седой кудрявый венчик окружал гладкую лысину, а синевато-мертвенный свет шаловливо поигрывал на розовом, как у младенца, темени.
- Вот здесь, - юноша приблизился к столу и щурясь на раскрытый формуляр листнул страницу-другую. Придерживая увесистый скоросшиватель, он вернулся к шефу.
- Мать и двое детей. Автокатастрофа.
Упрямый вихор над покатым лбом стажёра шаловливо дёрнулся из стороны в сторону. Торопясь показать товар лицом, он засуетился; шагнул к матовой из нержавейки стене разделённой на камеры-«пеналы» и поколдовав над дверцами выкатил «ложа почивших».
- Опознание произведено, - как по конспекту затараторил стажёр, - заключения переданы в милицию, для дальнейшего…
- Родственники? - перебил толстяк. – Кто-то интересовался телами ммм… погибших?
- Примерно около двух часов ночи…
Патолог поспешно махнул ладонью, пресекая очередную тираду ретивого коллеги. Двумя пальцами он приподнял зелёную линялую простынь:
– Н-да,- сморщился мясистый в прожилках нос. - уберите это месиво!
Почтенный эскулап поспешил вытереть пальцы о белоснежный халат.
Стажёр засучил длинные не по росту рукава и затолкал «саркофаги» в мрачные зевы камер. Клацнули замки-челюсти - приняв под опеку Цербера земную дань.
Лязгая носилками, парень выкатил очередное тело. Откинув с лица покойника простынь, он отступил на шаг, поглядывая на выпирающие скулы аскета, мертвенно-серый лоб под нечёсаными пепельными прядями.
- Ну а с этим… а с этим вообще чёрте что! – стажёр лизнул пересохшую губу. - В скорую звонок поступил. Примерно э-э… - в формуляре указано. На телефонной линии: скрежет, смех, завывания. Дежурный грешным делом подумал: детишки балуются, но перестраховался и в районное отделение передал. В Первомайском адрес вычислили (это у них совсем рядом), и наряд выслали.
На стук никого, - ни звука, ни шороха, лишь заспанные соседи на шум повылазили. Пришлось в понятые брать и дверь высаживать. Внутри как в берлоге: хлам, пыль, бумаги-черновики на полу. Пальцы покойного на горле сведены…
- Какие черновики? – с интересом перебил толстяк.
- Писателем покойничек оказался, а может и жур-на…, - юноша глянул на носилки. Его лицо дрогнуло, щёки зардели девичьим румянцем.
- У него…, - стажёр сжал в кулаке подол халата, – он плачет.
Пожилой мэтр склонил розоватый череп и проводил взглядом скатившуюся по бледной щеке прозрачную каплю. Его верхняя губа дёрнулась, задрожала, будто он вот-вот разразиться задорным мальчишечьим смехом:
- Температуру камер проверьте, и ремонтную если что! Наплачешься здесь с вами. Он пожевал блеклыми старческими губами, и потянул из рук студента папку с документацией. Но вспомнив сумбурный рассказ, с недоверием глянул на своего подопечного:
- А как же шум, крики?
- ?
- Да-да, те самые на телефонной линии!
- Это? …так, на подстанции неполадки, - щёки стажера покрыл вновь покрыл густой румянец, - несколько линий вместе закоротило. Толстяк уставился в скоросшиватель, листнул страницу-другую. Самоуверенный бас, которым он минутой назад распекал расторопного ассистента, превратился в дребезжащий баритон:
- Творческие души, пустозвоны! Им бы красным словцом блеснуть и пожалуйте: раз-два и в дамки. Байки на уши остолопам..., - он застыл, близоруко щурясь, но не осилив мелкий почерк в нетерпении сморщил губы.
- Читайте, Борис Викторович, читайте! - он вернул злополучные формуляры молодому коллеге:
- Стажёр – это вам не бумажки со стола на стол перекладывать. Объясняйте. Заключайте.
Парень, куснув губу, послушно зашелестел листами:
- Сердце-лёгкие в порядке. Анализ крови отрицательный. Видимых травм не обнаружено. Всё…
- Да что вы мне тут ребусы гадаете! – взорвался толстяк. - Самоубийство?! Убийство?! Причина смерти установлена?
Юноша потупился:
- Здесь так и написано, - упрямо дёрнулся белесый вихор над покатым лбом.
– Кроме опухоли на слизистой горлового тракта - всё чисто. Видимых повреждений не зафиксировано. Естественная смерть.
В углу, над рабочим столом надсадно затрещал стартёр. Неоновые лампы замигали, словно пытаясь разрядить обстановку.
Толстяк мельком глянул на браслет «Радо»:
- Так-так, закругляемся молодой человек. Мне ещё на консилиум поспеть, а в два – на самолёт. Работа-работой, но отпуск … - патолог вдохнул полной грудью. В глазах у него затрепетал тёплый огонёк, будто он уже наслаждался запахами магнолии, морского прибоя и шашлыков по-карски.
- Да, - он встрепенулся, глаза приобрели знакомое хмурое выражение, - затребуют тела – выдать! Действуйте по инструкции.
- Ну а как же?.. - встрепенулся стажёр.
- За старшего остаётесь вы, ...вот! Пока из отделения сменщика не пришлют.
Щёки стажёра зардели, от чувства собственной значимости. Он потупил глаза:
- Но-о…
- Никаких "но"! Иннокентий Витольдович с прошлой недели на пенсии. Вы что, с луны свалились!? О документации не беспокойтесь, нужные бумаги выправил. Всё.
Блеснув розовой лысиной, доктор повернулся к двери.
- Степан Савельевич...
- Ну что ещё!?
- А с этим как быть? по формуляру: ни родственников, ни...
Убелённый сединами сподвижник Гиппократа сделал шаг к носилкам, прошёлся взглядом по иссиня-бледной коже, схваченной кривыми стежками швов.
- Если тело не востребуют, - выудив из кармана носовой платок, он тщательно протёр пальцы, - по предписаниям, Борис Викторович, только по предписаниям! Суньте его в отдел медэкспертизы, к «желторотым»: пусть руку набьют.
Он ухмыльнулся, вспомнив свои студенческие годы. - Или прямиком, в крематорий! Директивы полистайте.
?
- Меня нет!! – опередил абитуриента «гроза стажёров» и развернул грузное тело.
- …Пис-саки! – донесся от двери недовольный бас почтенного эскулапа.
Булька не даст соврать!
Сообщение отредактировал Шая_Вайсбух - Пятница, 22.11.2013, 16:08 |
| |
| |
