Шая_Вайсбух | Дата: Пятница, 22.11.2013, 15:51 | Сообщение # 1 |
Почетный академик
Группа: Проверенные
Сообщений: 727
Статус: Не в сети
| Пагубная страсть! – ощущая комок в горле, сетуешь ты на судьбу. Насилуя мозг пытешься вызволить из глубин сознания: гранит фраз, фейерверк видений, гибкость строк. Ты одержим идеей, чудесным прозрением. Изо дня в день шлифуешь капризные образы, пытаясь дать путёвку в жизнь изощрённой фабуле. Бредишь как безумец, как маньяк, - в неистовстве шевеля губами не обращаешь внимания на красноречивые улыбки, сарказм перекошеных лиц. Утро. День. Вечер… Наступит ночь, но и она не принесёт тебе желанного покоя. Разум тщится усыпить, уберечь от "бездны" издёрганное за день тело. Но душа! она словно дьявол смеётся над плотью, отметая прочь неуклюжие потуги Морфея.
* * * Любовь(?) Вы пытались творить? Ожесточённо, с яростью! В отчаянии набрасываясь на белоснежную плоть листа, тщились воскресить мираж забытых мечтаний, надежд; собрать воедино осколки разбитых грёз. И... перечитав (в который раз!), разражались желчью немочи, кромсая в клочья дешёвые поползновения души. В бессильной злобе комкали строки избитых фраз, гротеск «картонных» героев; устилали паркет листами-чайками никчемных метафор. Но… Муза сжалилась, снизошла к вам, по заслугам вознаградив муки изысканий. Оживали эфемерные тела героев, наращивая жилы, мускулы, плоть. И настал тот миг, когда насытившись эликсиром жизни они обрели свободу мысли, духа - восстали, противясь руке Творца. Скальпель пера боле не властен над их сердцами, им претит затхлый мирок взращенный Мастером. Твоя воля не всесильна, Создатель!
Последняя строка, прощание с читателем… Слова «под занавес». Дрожащей от усталости рукой вы перевернёте последнюю страницу и… содрогнетесь от предчувствия. Они где-то здесь, рядом: росчерком пера выпущена на свободу стая химер. В послеобеденном зное, сочащемся сквозь пыльные жалюзи, вы наконец услышите шепот, стон: - Ты Изверг!! – исторгнет девичий голос. - Ты изуродовал клинком мою грудь, лишив счастья материнства. Мне не внимать плачу младенца; не наслаждаться гладью его кожи… - Это не я, - дрогнут бескровные губы автора. - Так требовал сюжет, Мария. Усталые от бессонницы веки воспрянут, ощупывая покрытую трещинами штукатурку; сверлят взором ковёр, «сотканный» из клочьев испещрённой бумаги. Тёмный, заваленный хламом угол, сдвинется, осядет, рассыпаясь в прах под лазурью южного неба. Иссохший остов флибустьера раскачиваясь на скрипящей рее, наградит Мастера усмешкой нетленного звериного оскала: - Потрошитель человеческих судеб! Ты накинул пеньковый шнур на шею единственного сына, толкнув старуху-мать в клоаку нищеты и голода. Напрасно милосердна к ней смерть - она давно не жилец на этом свете. - Молчи!! я не волен потакать стенаниям сердца. Быть заложником наивных чувств… Слышишь?! Это судьба!! Напрасно вы будете гнать от себя мир духов, вскормленных дикими иллюзиями обескровленного разума. - Где мои руки Мастер!? – обезображенные губы шкипера разлепятся в предсмертном хрипе. - Ты отнял у меня кусок хлеба, кинув на произвол судьбы в затхлом смраде богадельни… - Я ваш Прародитель! Я Творец!! Я вдохнул жизнь в ваши жалкие сердца, наполнил их плачем, смехом… любовью. Я вытащил вас из бездны, из небытия! Прыгают неровные строчки, скачут. Как волокна пеньки свиваются упругим канатом. - Ты Из-зувер!! Иссушённые кисти флибустьера тянутся к горлу. Трещит пергамент натянутой кожи, вспухает, пучится под обескровленными венами: ещё одно усилие - нечеловеческое. Мёртвая хватка давит на кадык: сжимает артерию, ломает гортань - до жёлтых кругов, до зелёных. Вспыхнули мириады звёзд, устилая гладь Млечного пути.
* * * Сдвинулась тяжёлая дверь, обшитая тусклым листом металла. Как после долгой спячки встрепенулись стартеры под белыми колпаками ламп. - Всего лишь четверо за эту ночь, - краснощёкий парень загородил ладонью глаза от резкого неонового света и пропустил вперёд кругленького приземистого толстяка. Седой кудрявый венчик окружал гладкую лысину, а синевато-мертвенный свет шаловливо поигрывал на розовом, как у младенца, темени. - Вот здесь, - юноша приблизился к столу и щурясь на раскрытый формуляр листнул страницу-другую. Придерживая увесистый скоросшиватель, он вернулся к шефу. - Мать и двое детей. Автокатастрофа. Упрямый вихор над покатым лбом стажёра шаловливо дёрнулся из стороны в сторону. Торопясь показать товар лицом, он засуетился; шагнул к матовой из нержавейки стене разделённой на камеры-«пеналы» и поколдовав над дверцами выкатил «ложа почивших». - Опознание произведено, - как по конспекту затараторил стажёр, - заключения переданы в милицию, для дальнейшего… - Родственники? - перебил толстяк. – Кто-то интересовался телами ммм… погибших? - Примерно около двух часов ночи… Патолог поспешно махнул ладонью, пресекая очередную тираду ретивого коллеги. Двумя пальцами он приподнял зелёную линялую простынь: – Н-да,- сморщился мясистый в прожилках нос. - уберите это месиво! Почтенный эскулап поспешил вытереть пальцы о белоснежный халат. Стажёр засучил длинные не по росту рукава и затолкал «саркофаги» в мрачные зевы камер. Клацнули замки-челюсти - приняв под опеку Цербера земную дань. Лязгая носилками, парень выкатил очередное тело. Откинув с лица покойника простынь, он отступил на шаг, поглядывая на выпирающие скулы аскета, мертвенно-серый лоб под нечёсаными пепельными прядями. - Ну а с этим… а с этим вообще чёрте что! – стажёр лизнул пересохшую губу. - В скорую звонок поступил. Примерно э-э… - в формуляре указано. На телефонной линии: скрежет, смех, завывания. Дежурный грешным делом подумал: детишки балуются, но перестраховался и в районное отделение передал. В Первомайском адрес вычислили (это у них совсем рядом), и наряд выслали. На стук никого, - ни звука, ни шороха, лишь заспанные соседи на шум повылазили. Пришлось в понятые брать и дверь высаживать. Внутри как в берлоге: хлам, пыль, бумаги-черновики на полу. Пальцы покойного на горле сведены… - Какие черновики? – с интересом перебил толстяк. - Писателем покойничек оказался, а может и жур-на…, - юноша глянул на носилки. Его лицо дрогнуло, щёки зардели девичьим румянцем. - У него…, - стажёр сжал в кулаке подол халата, – он плачет. Пожилой мэтр склонил розоватый череп и проводил взглядом скатившуюся по бледной щеке прозрачную каплю. Его верхняя губа дёрнулась, задрожала, будто он вот-вот разразиться задорным мальчишечьим смехом: - Температуру камер проверьте, и ремонтную если что! Наплачешься здесь с вами. Он пожевал блеклыми старческими губами, и потянул из рук студента папку с документацией. Но вспомнив сумбурный рассказ, с недоверием глянул на своего подопечного: - А как же шум, крики? - ? - Да-да, те самые на телефонной линии! - Это? …так, на подстанции неполадки, - щёки стажера покрыл вновь покрыл густой румянец, - несколько линий вместе закоротило. Толстяк уставился в скоросшиватель, листнул страницу-другую. Самоуверенный бас, которым он минутой назад распекал расторопного ассистента, превратился в дребезжащий баритон: - Творческие души, пустозвоны! Им бы красным словцом блеснуть и пожалуйте: раз-два и в дамки. Байки на уши остолопам..., - он застыл, близоруко щурясь, но не осилив мелкий почерк в нетерпении сморщил губы. - Читайте, Борис Викторович, читайте! - он вернул злополучные формуляры молодому коллеге: - Стажёр – это вам не бумажки со стола на стол перекладывать. Объясняйте. Заключайте. Парень, куснув губу, послушно зашелестел листами: - Сердце-лёгкие в порядке. Анализ крови отрицательный. Видимых травм не обнаружено. Всё… - Да что вы мне тут ребусы гадаете! – взорвался толстяк. - Самоубийство?! Убийство?! Причина смерти установлена? Юноша потупился: - Здесь так и написано, - упрямо дёрнулся белесый вихор над покатым лбом. – Кроме опухоли на слизистой горлового тракта - всё чисто. Видимых повреждений не зафиксировано. Естественная смерть. В углу, над рабочим столом надсадно затрещал стартёр. Неоновые лампы замигали, словно пытаясь разрядить обстановку. Толстяк мельком глянул на браслет «Радо»: - Так-так, закругляемся молодой человек. Мне ещё на консилиум поспеть, а в два – на самолёт. Работа-работой, но отпуск … - патолог вдохнул полной грудью. В глазах у него затрепетал тёплый огонёк, будто он уже наслаждался запахами магнолии, морского прибоя и шашлыков по-карски. - Да, - он встрепенулся, глаза приобрели знакомое хмурое выражение, - затребуют тела – выдать! Действуйте по инструкции. - Ну а как же?.. - встрепенулся стажёр. - За старшего остаётесь вы, ...вот! Пока из отделения сменщика не пришлют. Щёки стажёра зардели, от чувства собственной значимости. Он потупил глаза: - Но-о… - Никаких "но"! Иннокентий Витольдович с прошлой недели на пенсии. Вы что, с луны свалились!? О документации не беспокойтесь, нужные бумаги выправил. Всё. Блеснув розовой лысиной, доктор повернулся к двери. - Степан Савельевич... - Ну что ещё!? - А с этим как быть? по формуляру: ни родственников, ни...
Убелённый сединами сподвижник Гиппократа сделал шаг к носилкам, прошёлся взглядом по иссиня-бледной коже, схваченной кривыми стежками швов. - Если тело не востребуют, - выудив из кармана носовой платок, он тщательно протёр пальцы, - по предписаниям, Борис Викторович, только по предписаниям! Суньте его в отдел медэкспертизы, к «желторотым»: пусть руку набьют. Он ухмыльнулся, вспомнив свои студенческие годы. - Или прямиком, в крематорий! Директивы полистайте. ? - Меня нет!! – опередил абитуриента «гроза стажёров» и развернул грузное тело. - …Пис-саки! – донесся от двери недовольный бас почтенного эскулапа.
Булька не даст соврать!
Сообщение отредактировал Шая_Вайсбух - Пятница, 22.11.2013, 16:08 |
|
| |