| Шая_Вайсбух | Дата: Понедельник, 01.10.2012, 15:24 | Сообщение # 1 |
 Почетный академик
Группа: Проверенные
Сообщений: 727
Статус: Не в сети
| Вытряхни дурь из башки!
Где глубина мысли, где многогрань образов? А-а!? Ты мне пальцем в абзац не тычь, не трожь страницу, не переворачивай! И это текст? Ха! Лапша на уши. Тянешь, мусолишь, ползёшь от предложения к предложению. А в литературе не ползут, в литературу напролом – твёрдой поступью и грудь колесом. Про идею слыхал? То-то. Нет у тебя идеи. Ни-ка-кой. С идеей у тебя и вовсе швах.
Твой Павлуша от несчастной любви Анной Карениной себя возомнил и под поезд с перрона брыкнулся. У корифеев воруем? Из своей башки ничего путного выволочь не можешь? "Фантазия" - тебе о чём-то говорит? Нет?
Кистью по холсту проведи, может и вникнешь о чём я глаголю. Две линии нарисуй, меж ними дюжину шпал настругай. Худо-бедно – железная дорога. А затем филигранью пройдись. Отточи. Тона подбери, обмозгуй - штрих здесь, штрих там. Перспективу читателю подай: бежит вдаль дорога, теряется меж зеленью лиственниц в сумрачно-серой дымке. Вначале на деревянную лестницу твоя мазня была похожа, а смотришь на оконченный этюд, в заброшенный полустанок превратилась, полотном в неведомую даль уводит. Теряется. Интерес у зрителя разжигает.
Да не ерепенься! Остынь. Малевич тоже вначале на квадратах тренировался.
Вагон лязгнул, дёрнулся, замигал тусклый, желтоватый свет и погас, прерывая нелестные мысли. И леший меня надоумил Гришке свои "опусы" показать!
Пассажирский рейс Сочи-Москва, прибыл на Курский вокзал с рассветом. В Краснодарском крае ещё ласкало теплом бабье лето, а здесь хозяйка-осень уже заявила о своих правах, заладив мелким постылым дождём.
Крымск, где прошло моё детство отрочество и юность, я любил навещать в начале сентября. Как перелётная птица я устремлялся к югу, навестить единственную родную душу, и останавливался у Вари на неделю-другую. Радовались долгожданной встрече как дети-подростки, не отпуская первые дни друг друга ни на шаг. Делились планами на будущее, вспоминали далёкое детство, родных-знакомых... Ох как быстро летит время! Необратимо. Безвозвратно. Седеет чёрный как смоль волос, морщины у глаз становятся всё явственней, отчётливей.
Здесь, вдали от кипящего в страстях мегаполиса, я отдыхал, набирался сил. По зорьке, прихватив берестяное лукошко, я забирался в лесную глушь, – воздух бархатный, зеленью-корой напоенный - дыши, не насытишься!
Сестра, услыхав о моём новом увлечении, с неоконченной повестью к соседу поволокла: хоть и нелюдим Григорий Исаевич, а тридцать лет в журнале проработал. Стаж! И не где-нибудь, а в ленинградской "Звезде". Вот тут-то моё литературное начинание крушением обернулось - как мальчишку по щекам отхлестал. И поделом! Нечего со свиным рылом, да в калашный ряд.
Тридцать часов на поезде – удовольствие не из приятных. Мне б домой, отдохнуть-выспаться перед рабочей неделей, но мрачное предчувствие гнало на Басманную.
Дозвониться до Терень Тереньтича, оказалось непосильной задачей (с какого телефона не пробовал!), и в те короткие секунды, когда связь наконец-то наладилась, я с трудом распознал сиплый измученный голос: "Плохо мне Тёма, приезжай…".
От Курского до Басманной, - километра полтора от силы. И в погожий день, я бы с удовольствием размял мышцы, но бархатный сезон в Москве нежданно-негаданно оборвался, сея по асфальту нудным осенним дождём.
Такси за считанные минуты доставило меня к трёхэтажному зданию, сохранившемуся ещё с тех пор, когда строили добротно и на века. Вдавив скользкую кнопку интеркома, я затаил дыхание, опасаясь услышать чужой голос, - чёрт знает, какие мысли приходили на ум, в те бесконечные секунды ожидания. Долговечная пауза внезапно оборвалась. В динамике заискрило, щёлкнуло, послышался далёкий гул и… тишина.
- Терень Тереньтич, это Артём! – крикнул я, не в силах совладать с ненавистным безмолвием.
Настороженно клацнул замок парадной двери, и в нетерпении дёрнув строптивый чемодан, который так и норовил зацепиться то за ступеньку то за косяк, я поспешил к лифту.
Бывшему шефу (или как его в шутку называли сотрудники "Теря в квадрате"), я был обязан своим благополучием, счастливо сложившейся судьбой. Может всему "виной" была моя безотцовщина, нищенское прозябание на скудную зарплату матери, когда вопреки жизненным передрягам я с отличием окончил школу и без особых усилий поступил в столице на химфак.
Тереньтич заменил мне отца, которого я помнил смутно - вышел из дому в мрачный осенний рассвет, и не вернулся.
Лифт?
Испытывать судьбу я не стал, капризный доходяга то и дело пытался выкинуть очередную каверзу, зависая меж этажами с оторопелым "экипажем" на борту.
Дверь, обитая коричневым дерматином, приоткрылась, наполнив лестничную клетку душком промокшей кожи и сладковатым запахом свежей краски.
- Заходи Тёма. Сквозит.
Старик вздрогнул, поёжился, и прикрывая за мной дверь лязгнул засовом.
- Чаёк будешь?
Я молча кивнул, наблюдая как Тереньтич запахнул байковый халат и шаркая задниками домашних тапок, направился к свежеокрашенной двери, ведущей на кухню.
Прошло меньше месяца, когда я видел его последний раз. Изменился Тереньтич, ох как изменился! Неуверенная походка. Безвольно согбенные плечи. Даже кожа лица приобрела болезненно-сероватый оттенок.
Но гостиная (?)
В отличие от хозяина, квартира хорошела, будто картина Дориана Грея - дышала уютом, обволакивала домашним покоем. С моего последнего визита здесь появились два глубоких кресла с резными ручками, инкрустированный костью столик, и тёмно-вишнёвый шифоньер с выпуклым "под бочонок" баром. У потолка, извивалась щупальцами гидры бронзовая люстра, расцветая молочными лилиями светильников.
В душе я не переставал удивляться его оборотливости, сноровке: пенсия – не гульнёшь, а паркет устлан толстым персидским ковром, антикварная мебель, картины в тяжёлых рамах. Внутренний голос не раз науськивал: Полюбопытствуй! Расспроси! Но я вовремя сдерживал себя и не задавал бестактных вопросов.
- Не голоден? – Тереньтич поставил на столик поднос с дымящимися фаянсовыми чашками.
- Не-а, - я замотал головой, - на вокзале успел перехватить.
– Ну что ж, - Тереньтич в предвкушении потёр ладоням, самое время сладким побаловаться. Хоть на праздник душу отведу.
Его день рождение, как и мой, приходился на конец марта. Православные праздники – можно было с уверенностью отбросить, он их не соблюдал, и к религии не питал должного почтения и понимания.
- Праздник? – переспросил я, когда он вернулся с круглым медовиком на посеребрённом блюде.
- День равноденствия, - старик спрятал улыбку в густые чапаевские усы.
- У некоторых народностей, празднуется наравне с Рождеством, и Пасхой: пикники, гулянья. Навещают знакомых-родных, гостинцы несут.
Он закашлялся и дрожащими пальцами полез в карман халата. Вытащив помятый блистер, Терентьич выдавил красно-белую пилюлю и сунув под седину усов хлебнул из фаянсовой чашки:
- Почек мне мало, а тут и сердечко сдаёт, - он вздрогнул, поёжился, и застегнул халат на верхнюю пуговицу, хотя в квартире было далеко не холодно. – На прошлой неделе из больницы выписали под домашний надзор, но где там… День в кровати провалялся, а потом, - он безвольно махнул рукой. - Не вовремя Тёма, ох как не вовремя! Пытался к тебе дозвониться, но…
- Мобильник ни черта не ловит! - поспешил перебить я.
- Лады оправдываться, это с моим сотовым чудеса, да и только. А здесь ещё и домашний пришлось отключить, - он запнулся невесело усмехнувшись.
- После реанимации, когда с того света последним эшелоном вернули, я нотариуса пригласил. Ясность во всём нужна, если что приключится. Без завещания иди-знай, у кого в голове планы зреют на мою квартиру лапу наложить.
Поперхнувшись, я пролил чай на джинсы, и выдернув из керамического футляра несколько салфеток наложил на разрастающееся пятно.
- От тебя секретов нет, - по-своему истолковал он мою неловкость. Ты да племянница, кроме вас не единой души на белом свете.
- Терень Тереньтич, да мне…
- Нет Тёма, о тебе в завещании и слова нет, - морщинки у глаз стали глубже, брызнули весёлыми лучиками. - У меня для тебя особый подарок припасён: "презент равноденствия".
Он засмеялся собственному каламбуру и повертев чашку глянул внутрь, словно прикидывая: добавить ещё чай, или пока хватит.
- Когда я вышел на пенсию, - Тереньтич наморщил лоб, пытаясь собрать воедино разрозненные мысли, - первый месяц изнывал от бездействия. Пытался мастерить корабли, макеты самолётов, но быстро забросил. Надоело! Уже подумывал назад, в лабораторию вернуться, даже почву у декана прощупывал, а пока разбирали мою просьбу, с утра до ночи на интернете сидел, - времени-то не меряно!
Как-то попалась мне на глаза интересная статейка: "Технический анализ фондовых рынков". База - математика и статистика. Немного о психологии вкладчиков, а о связи с глобальной экономикой – самый мизер. Ноль! "Рынками двигает психология!" – озадачил автор в первой строчке предисловия.
Бобылём я уже с третий десяток. Жил скромно, на чёрный день откладывал, чтоб на пенсии лиха не знать. Вот только деньгами толком распоряжаться не умел: под процент в Сбербанке держал. А там много ли набежит? Инфляция нет-нет, и лакомый кусочек оттяпает! Начал я литературу про тот самый анализ подыскивать. С азов начал. Графики чертил, сравнивал. Статистику выверял. И лишь через полгода, когда готовые модели на бирже "обкатал", рискнул попробовать. Успеха здесь абсолютного нет, шестьдесят процентов не более, да и ухо надо держать востро: рынок-то кипит, пенится, ещё те фортели выкидывает.
Открыл я небольшой валютный счёт, тысяч на десять, и начал за американскими индексами и акциями следить. Нью-Йоркская биржа, это тебе не российская тишь-гладь, там обороты аховые.
Взял на заметку несколько бумаг, те которые анализу поддаются, и засел за компьютер. Так сразу вкладывать деньги ещё не решался, а всё высматривал, как бы повыигрышней модель подобрать.
- Ещё чайку, – оторвался он от своего рассказа.
- Если не затруднит, кофе.
- Чёрного не держу, а растворимый, где-то в кухонный шкаф сунул. Сам знаешь, - я на кофе не охотник.
Он пригладил венчик седых кудряшек вокруг залысины, и шаркая задниками домашних тапок, ушёл на кухню.
Когда Тереньтич вернулся с дымящимися чашками, он устроился поудобней в кресле и задумчиво уставился на портьеру за моей спиной, словно пытаясь восстановить ход событий
- Так вот, - он отхлебнул из чашки, дёрнув острым небритым кадыком, - попалась мне на глаза бумага, с которой сущая аномалия приключилась.
Четыре первых ордера в колонке предложений вдруг закончились на одиннадцать. Секунда-две - цифры исчезли, но после этого акция резко пошла вниз, хотя основные биржевые индексы почти не сдвинулись с места.
В ордерах на спрос-предложение - неизменно фигурируют круглые цифры (исчисления в тысячах), и вдруг первые четыре пакета одинаковым окончанием "бравируют". Чудеса! Иногда отклонения случались, не без этого, проскальзывали некруглые суммы, но четыре ордера один за другим с одинаковым окончанием!? Какая к чёрту статистика! Это что у киоска раз за разом выигрышный лотерейный билетик вытягивать.
В тот вечер я не сводил глаз с загадочной акции, сосредоточив внимание на ордерах в рубрике "купля-продажа". Делать какие-либо выводы я постерегся, но чуял нутром, - с бумагой явно нечисто.
Сидеть часами, вперив глаза в монитор – задача не из лёгких. Несколько раз мне приходилось отлучаться (физиология своего требует), но за это короткое время ничего существенного не произошло, график изменения цен оставался стабильным. До закрытия торгов бумага колебалась на одном и том же уровне, следуя за направлением основных индексов. И вот оно! В колонке ордеров на спрос, четыре первых ордера окончились на тринадцать. У меня по животу аж холодок побежал. Так и есть! Акция рванула вверх и поднявшись на два с лишним процента и замерла на этой отметке до закрытия операций.
Последующие дни, с начала торгов и до колокольного звона, возвещающего об окончании сделок, я не спускал глаз с "чудо-бумаги" Интуиция не подвела. Четыре первых ордера играли акцией по своему усмотрению, а через неделю словно взбесились, "толкая" цену вверх. Это уж сущая фантасмагория!
Рассуди сам: показатель экономических индикаторов – ничего утешительного. Безработица - как на дрожжах. Основные индексы – в тартарары, а бумага как с цепи сорвалась и лезет всё выше и выше.
- При сегодняшнем спаде? - не преминул усомниться я.
- Спад-застой! - желчно перебил Терентьич. – Для кого кризис, а для кого мать родная! Это Клондайк, Тёма. Сущее Эльдорадо! Раскиданы по миру деляги- брокеры, или инвестиционные фонды, и общими усилиями водят акцию по запланированному фарватеру: кинут вниз – вся мелюзга продавать бросается, соберут дань-ясырь, (они-то ребята тёртые), а затем на повышение играют.
- Чего же им телефоном не пользоваться, а через записи в ордерах свои действия согласовывать?
- Не знаю, - вздохнул Терентьич, - не вникал.
Выцветшие глаза навыкате, глядели сквозь меня - воспалённые, красные, вобравшие в себя усталость бессонных ночей.
- Впрочем, - он поправил очки в роговой оправе, - пользоваться телефоном не безопасно. Подключаться. Подслушают. Запишут. Это ведь чистейшая спекуляция и вне сомнений карается законом. Стационарная связь, безусловно существует, а колонки ордеров – это так…, запасной вариант: смотришь и весь расклад перед глазами - наглядно и надёжно. Высветили цифры на две-три секунды, исчезли, – начинай действовать!
Терентич допил чай и отрезал край медовика. Пожевав, он подобрал крошку со стола и раскатав её меж пальцами задумчиво отправил в рот.
- Таких бумаг я обнаружил с десяток. Каждую неделю шифр менялся, но ровно через месяц, неизменно повторялся вновь.
Азартом, ты сам знаешь, - не страдаю. И деньги в моей жизни не главное, но что тут лукавить: к пенсии такой доход, уж никак не в тягость.
В его глазах блеснули хитроватые огоньки, и нельзя было понять: играют ли на линзах очков блики светильников-лилий, или приятные воспоминания подняли старику настроение.
- Золотое дно, Тёма. Беспроигрышная лотерея!
Несколько недель я сидел до полуночи. Адреналин в жилах играет – какой уж там сон! Всю ночь с боку на бок ворочался, вспоминал-подсчитывал и засыпал лишь к утру. Вставал разбитый, еле душа в теле, но под вечер вновь за компьютер, словно бес попутал!
Через месяц, я наведался в банк, чтобы барыш со счёта снять. Сотрудник за кассой, глянул мельком на экран, отбил дробь на клавиатуре, и без проволочек выдал востребованную сумму. Протянув формуляр на подпись, он подобострастно улыбнулся, попросив зайти в кабинет зав отделения.
Просьба несколько насторожила меня, хоть и не раз вызывали к тому или иному эксперту: уговаривали вложить деньги в многообещающую банковскую программу, или купить облигации займа нефтяных компаний.
- Господин Киселёв? - удостоверился молодой человек с взбитой шевелюрой над покатым лбом.
- Да.
- Проходите, прошу, - он вскинул руку, указывая на мягкое кресло у широкого стола красного дерева.
В кабинет вошла секретарша, благоухая сладковатым запахом парфюма:
- Отчёты на подпись Вадим Анатольевич, - прощебетала она, положив на стол бежевый кляссер. – Векселя от нотариуса ещё не прибыли, а заключительное уведомление...
- Позже Машенька, - тоном не терпящим возражений, перебил он. Кофейку нам с Терентием Тереньтичем, - маслянистые тёмные глаза задержались на её пышной груди.
– По мне уж лучше чай, - подсказал я.
- Значит так, - губы зав отделения разошлись в профессиональной улыбке, обнажая сахарный ряд зубов, - цейлонского господину Киселёву, а мне двойной экспрессо.
Когда закрылась дверь за точёной талией секретарши, зав отдела снял очки и протёр стёкла близоруко щурясь. Сейчас он напоминал рассеянного директора районной школы, который близоруко щурясь пытается отыскать нашкодившего ученика. Но водрузив очки на переносье, его лицо мигом изменилось, приняв знакомый деловой вид.
- Вы прекрасно играете на бирже, - пустил он пробный шар.
Этих расспросов я боялся пуще всего. Сердце сжалось в дурном предчувствии, заныло.
- Технический анализ, - нагоняя туман начал я, - построил несколько моделей, и…
- Полноте, - перебил он вкрадчивым голосом. - Технический анализ предполагает успех процентов на шестьдесят-семьдесят, а у вас ни одного сбоя, и выигрыш около пяти тысяч долларов за текущий месяц.
Он выдержал глубокомысленную паузу, пытаясь подтолкнуть меня к доверительному разговору, но я упрямо молчал.
- Вы уж простите, - он улыбнулся и глянул на экран компьютера, - скверная привычка, за чужими секретами в душу лезть. Не скрою, я пытался проанализировать ваши инвестиции, но увы! - он развёл руками, блеснув массивным золотым перстнем, - ничего путного. У каждого свой подход, свои навыки, - он задумчиво побарабанил по столу. - Как бы вы, - он запнулся, подбирая слова, - отнеслись к предложению: работать у нас в отделении?
Дверь стукнула и появилась секретарша с подносом. Она поспешно водрузила его посреди стола, и не смея мешать деловой беседе тут же ретировалась, вызывающе покачивая тугими бёдрами.
- В моём-то возрасте, – поспешил возразить я, - больше по-стариковски, на завалинке.
Мой вежливый отпор его нисколько не смутил: парень-де из молодых, но воробей стрелянный.
- Ясненько. Может вам по душе работа внештатного эксперта? Составляйте для нас э-э…, - он защёлкал пальцами, подбирая слова, - ваши модели частным образом. Он пригубил из чашечки с серебряным вензелем и облизнул губу, будто сластёна-кот, подобравшийся вплотную к банке со сметаной.
- Извините, но вы заблуждаетесь. Мои познания в инвестициях и биржевой игре, весьма эм… скудные, - промямлил я. – Попробовать можно, но годы уже не те, чтобы с должной отдачей работать.
- Сдаюсь! - зав шутливо поднял руки, пасуя перед моим упорством.
– Кое в чём вам действительно посчастливилось. Новичкам иногда перепадает от её величества фортуны. Но система - есть. Безусловно! – одним
глотком он допил кофе.
Зав понизил голос:
- Совет вам на будущее: остерегайтесь людей, которые могут не постоять ни перед чем, лишь бы, - оборвав фразу, он побарабанил по столу ухоженными ногтями. – Моё предложение остаётся в силе. - Надумаете – заходите. Буду готов обсудить с вами договор о нашем сотрудничестве.
Домой я вернулся не чувствуя ног, и свалившись на кровать, как был, в одежде, не мог заснуть до утра. В голову лезли мысли мрачнее мрачного: прав "молодой-стрелянный", о чём только в газетах не пишут!
Через неделю я перевёл счёт в Банк Москвы. Возобновив игру, я стал намного осторожней. Путал следы как лис, за которым увязалась настырная свора гончих, и после крупного выигрыша не забывал проигрывать по мелочам. Но горизонт сравнительного спокойствия вновь заволокло грозовой тучей. Моё финансовое благополучие привлекло к себе всевидящее око дирекции - нюх у наших банкиров не хуже ищеек, - старик закашлялся, вытирая губы лацканом халата, - и моя толика в этом первоначальную сумму увеличил втрое.
Как только потекли доллары на счёт бурлящим ключом, назойливые предложения не заставили себя долго ждать. Приглашение к сотрудничеству. Солидная ставка эксперта при аналитическом отделе. А с моим отказом – недоумённые, а иногда даже и открыто-недружелюбные взгляды.
Тереньтич вытащил из кармана домашнего халата помятый листок в клеточку. Округлый бисерный почерк я узнал сразу, - запомнился из пухлых скоросшивателей лабораторных отчётов. Столбики цифр под жирными заголовками: "число-неделя, спрос-предложение".
- Вот здесь, в этих строчках Тёма, - вся биржевая эквилибристика, вся периодика.
Я вглядывался в аккуратные столбики цифр, пытаясь уяснить закон последовательности, но так ничего и не понял.
- Сам чёрт ногу сломает! – пробурчал я, возвращая листок.
- А ты мозгами пораскинь, - Тереньтич насмешливо хмыкнул. - Расклад карт "Наука имеет много гитик" помнишь? Во-во! К любой загадке свой подход нужен, свой золотой ключик подобрать.
- Для тебя Тёма выписал. Держи! Твой презент.
Тереньтич сунул мне под ладонь плод своих бессонных ночей.
- Если с умом за дело возьмёшься, то…, - не окончив фразы, он глубоко вздохнул, будто сбросил с плеч тяжкое бремя, воплотив в жизнь заветную мечту.
- Где мы были? – Терентьич наморщил лоб и вскинул глаза, к потолку, будто бронзовые щупальца диковинной люстры, подскажут продолжение его одиссеи.
- Ах-да! "Банк Москвы".
Там я тоже надолго не задержался, а ко всем прочим прелестям мой домашний телефон пришлось отключить. Что ни день – звонки. Предложения о сотрудничестве, о совместной работе…, звонили даже совсем незнакомые субъекты из каких-то брокерских компаний, из инвестиционных фондов. Чего только не обещали! От ведущего эксперта в отделе статистики, и-и… до копей царя Соломона.
Я уже всерьёз подумывал адрес сменить. Подыскал маклерскую контору, заверил контракт. Но судьба милостью одарила.
Проведав дальнего родственника, я застал его за упаковкой багажа. Он перебирался в Ярославль, поближе к дочери, и подыскивал человека, который мог бы переводить пенсию, пока не осядет и не обустроится на новом месте. Доверенность на свой счёт троюродный брат подписал с радостью и без проволочек, - до сих пор я здесь его делами заправляю: пенсию перевожу, а по праздникам подарками балую.
"Хрущёвка" где он проживал, опустела. Дом в аварийном состоянии. Фасад хлипкий, весь в трещинах, из-под бетона ржавой арматурой пялится.
Вот-так мне случай помог банковский счёт человека-невидимки заполучить. По адресу никто не проживает. Дом на снос. Телефон отключен. Фантом, да и только!
Я заёрзал в кресле. От чрезмерного пребывания в одной позе у меня затекла нога.
Терентьич замолк и недовольно глянул на меня поверх массивной роговой оправы. Не переваривал бывший шеф лаборатории когда мешали ему выговориться до конца.
- А как же вы? - попробовал я разрядить обстановку.
Он в недоумении глянул на меня, затем на листок из ученической тетради, под моей ладонью.
- Чушь! Вся эта цифровая чехарда у меня вот где сидит, - старик постучал костяшками пальцев по морщинистому лбу, - клещами тяни, не вытянешь. Он печально улыбнулся:
- Деньги – не цель, Тёма, - он неопределённо хмыкнул,- это я лишь в больнице понял, осознал. Вот если б годков двадцать скинуть, - Терентьич пригладил непослушные завитушки вокруг лысого темени.
- Кураж. Игра краплёными картами, где результат известен заведомо. Суета изо дня в день. Жизнь – стороной и…, - он сжал ладони в кулаки, разжал, глянул на жилистые руки и обмяк. - Надоело!
Выцветшие глаза-васильки смотрели сквозь меня; мутные водянистые зрачки насторожились, замерли, будто он внимал далёкому и непонятному шуму.
- Надеюсь, мой подарок будет тебе, - лиловые губы старика дрогнули, он всхлипнул как юнец, который ещё не оброс житейским опытом утаивать свои сокровенные чувства. Прикусив губу я с трудом сдержал улыбку: не доводилось мне замечать у бывшего шефа столь душещипательных эмоций. Но проступивший на восковом лбу бисер пота, заставил меня привстать в кресле.
- Терень Тереньтич..?
Широко раскрытые глаза, за толстыми линзами, наполнились неимоверным страхом. Болью! Побелевшие пальцы мяли в кулаке нагрудный карман пижамы, словно силились, испытать его на прочность.
- Таблетки Тёма… в кухне, - нарушил тишину невнятный шелест старческих губ.
Воды в стакане оставалось лишь на треть, когда я вернулся в гостиную. Большая часть выплеснулось на косяк двери, когда впопыхах зацепился ногой за подогнутый край половика.
Старик с трудом проглотил таблетку и запил водой, дёргая небритым кадыком. Голова мотнулась из стороны в сторону и безвольно откинулась на жаккард подголовника.
Немеющими пальцами я пытался набрать номер неотложной помощи, но будто дьявольская сила нажимала девятку вместо ноля, а вместо тройки, на табло появлялись то двойка, то шестёрка.
- Скорая здесь человек… быстрей!
Чужой сдавленно-лающий голос, как у человека страдающего отдышкой или злокачественной опухолью горла.
- Адрес, - как сквозь завесу тумана, донёсся девичий голос, - вас плохо слышно.
- Басманная. Дом что напротив сада!
- Номер, повторите номер, - молил картавый голосок.
Без особого успеха я пытался уразуметь просьбу оператора, но всё без толку.
Я оглох! Я с трудом улавливал обрывки слов. Голос девушки превратился в нечленораздельное мычание, в безалаберный набор звуков.
- Помогите же, чёрт побери!
- Дом, повторите номер дома, - невнятно бубнил голос, в тщетных усилиях отыскать лазейку к мечущемуся в безумии разуму.
Я прокричал в трубку номер дома. На другом конце линии послышался отдалённый шум, щёлканье тумблера.
- Дежурная машина рядом, - вернул меня к действительности картавый голосок, - будет у Курского с минуты на минуту. Уложите пострадавшего на спину и отыщите горчичники…
- Какие к бесу горчичники!?
В трубке раздались короткие гудки отбоя. Отыгрываясь на мобильнике, я с остервенением саданул его о стол.
Пульс Тереньтича слабел, еле прощупывался. Капли пота катились по морщинистому лбу, по шее, сбегая на потемневший воротник пижамы.
- Не уходи Терентий, - я с трудом признал свой голос: хриплый, сдавленный,
будто стянуло горло удавкой палача, стягиваясь тугим узлом на кадыке.
- Родной, я люблю тебя, не уходи!
Веки за толстыми линзами в старомодной оправе не дрогнули. Задремал Тереньтич? Утомился от длинного повествования? Но не беда вот-вот очнётся, откроет глаза…, если бы только не иссохшие старческие пальцы, желтоватыми ногтями скребущие о дубовый подлокотник.
Волна ярости выплеснулась наружу, взорвалась желчью бессилия! Я был готов растерзать девчонку-оператора попадись она мне в руки. Разбить вдребезги трёхстворчатое трюмо в углу, где отражалась моя вытянутая оторопелая физиономия.
Старик открыл глаза, прерывисто вздохнул, пытаясь повернуть голову к окну затянутому портьерой.
Ополоснуть лицо. Напоить!
Я кинулся на кухню, и отвинтив кран захлопал дверцами шкафчиков, норовя отыскать проклятый графин. Он где-то здесь, рядом! В углу на верхней полке блеснул ребристый бок "пропажи". Ухватив за скользкое горлышко, я подставил графин к хлещущей из крана струе и тут же спохватился:
Нельзя, ещё захлебнётся, не дай бог!
Деловито тикали расписные деревянные ходики, маятником-пятачком отсчитывая убегающие секунды. Шелестел пожелтевшими листками дешёвенький календарь, подвешенный над вазоном с отцветающими бутонами амариллиса.
"Сегодня двадцать второе сентября, – канун поминания святителей Петра и Павла", – гласил красным шрифтом пожелтевший листок. "С этой даты начинается и отсчёт осеннего равноденствия, которое символизирует…"
Путались мысли, ворочались в липкой паутине зловещих предчувствий. Не слушались ноги, чугунными столбами вросшие в надраенный до глянца паркет.
Поминанье - день утрат? - насмехались неутомимые ходики, сверкая надраенной медью маятника.
Хлопнула форточка. Всколыхнулся листок из школьной тетради, вобравший в себя "эквилибристику" биржевых торгов. Не торопясь он сполз на кромку стола и на мгновение застыв, скользнул на бордовый ворс ковра.
Равноденствие - дары? – лукаво вопрошали кошачьи глазки, сверкая эмалью на деревянном циферблате.
Воронья стая навязчивых видений затмила мозг. Я уже ощущал приторный запах елея, слышал скупые речи бывших сотрудников, провожающих бездыханное тело коллеги в последний путь.
Равноденствие, день даров? – не переставал вопрошать дешёвенький календарь, перебирая на сквозняке пожелтевшими листками.
День утрат! День утрат! – старались переубедить ненавистные ходики.
Возникший за окном еле уловимый комариный писк, слышался всё отчётливее, явственней, перерастая в беснующийся вой сирены.
В передней послышалась отрывистая трель интеркома.
Булька не даст соврать!
|
| |
| |
| Шая_Вайсбух | Дата: Воскресенье, 21.07.2013, 21:20 | Сообщение # 2 |
|
Почетный академик
Группа: Проверенные
Сообщений: 727
Статус: Не в сети
| \Выправленная версия\
Светлой памяти Афанасия Ефимовича Никитенко (гор. Черновцы), посвящается...
Вытряхни дурь из башки!
Где глубина мысли, где многогрань образов? А!? Ты мне пальцем в абзац не тычь, не трожь страницу, не переворачивай! И это текст? Ха! Лапша на уши. Тянешь, мусолишь, ползёшь от предложения к предложению. А в литературе не ползут, в литературу напролом – твёрдой поступью и грудь колесом. Про идею слыхал? То-то. Нет у тебя идеи. Ни-ка-кой. С идеей у тебя и вовсе швах.
Твой Павлуша от несчастной любви Анной Карениной себя возомнил и под поезд с перрона брыкнулся. У корифеев воруем? Из своей башки ничего путного выволочь не можешь? "Фантазия" - тебе о чём-то говорит? Нет?
Кистью по холсту проведи, может и вникнешь о чём я глаголю. Две линии нарисуй, меж ними дюжину шпал настругай. Худо-бедно – железная дорога. А затем филигранью пройдись. Отточи. Тона подбери, обмозгуй - штрих здесь, штрих там. Перспективу читателю подбрось: бежит вдаль дорога, теряется меж зеленью лиственниц в сумрачно-серой дымке. Вначале на деревянную лестницу твоя мазня была похожа, а смотришь на оконченный этюд, в заброшенный полустанок превратилась, полотном в неведомую даль уводит, теряется. Интерес у зрителя разжигает.
Да не ерепенься! Остынь. Малевич тоже вначале на квадратах тренировался.
Вагон лязгнул, дёрнулся, замигал тусклый, желтоватый свет и погас, прерывая нелестные мысли. И леший меня надоумил Гришке свои "опусы" показать.
Пассажирский рейс Сочи-Москва, прибыл на Курский вокзал с рассветом. В Краснодарском крае ещё ласкало теплом бабье лето, а здесь хозяйка-осень уже заявила о своих правах, заладив мелким постылым дождём.
Крымск, где прошло моё детство отрочество и юность, я любил навещать в начале сентября. Как перелётная птица я устремлялся на юг, навестить единственную родную душу, и останавливался у Вари на неделю-другую. Радовались долгожданной встрече как дети-подростки, не отпуская в первые дни друг друга ни на шаг. Делились планами на будущее, вспоминали детство, родных-знакомых...
Но как быстро летит время. Необратимо. Безвозвратно! Седеет чёрный как смоль волос, морщины у глаз становятся всё явственней, отчётливей.
Вдали от кипящего в страстях мегаполиса, я отдыхал, набирался сил. По зорьке, прихватив берестяное лукошко, забирался далеко в лесную глушь, – воздух бархатный, зеленью-корой напоенный - дыши, не насытишься.
Сестра, услыхав о моём новом увлечении, с неоконченной повестью к соседу поволокла: хоть и нелюдим Григорий Исаевич, а тридцать лет в журнале проработал. Стаж! И не где-нибудь, а в ленинградской "Звезде". Вот тут-то мой литературный почин крахом обернулся - как мальчишку по щекам отхлестал. Да и поделом! Нечего со свиным рылом, да в калашный ряд.
Тридцать часов на поезде – удовольствие не из приятных. Мне б прямиком домой, отдохнуть-выспаться перед рабочей неделей, но мрачное предчувствие гнало на Басманную.
Дозвониться до Терень Тереньтича, оказалось непосильной задачей (с какого телефона только не пробовал), и в те короткие секунды, когда связь наконец-то наладилась, я с трудом распознал сиплый измученный голос: "Плохо мне Тёма, приезжай…".
От Курского до Басманной, - километра полтора от силы. И в погожий день, я бы с удовольствием размял мышцы, но бархатный сезон в Москве нежданно-негаданно оборвался, сея по асфальту нудным осенним дождём.
Такси за считанные минуты доставило к трёхэтажному зданию, сохранившемуся ещё с тех пор, когда строили добротно и на века. Вдавив скользкую кнопку интеркома я затаил дыхание, с тревогой ожидая услышать чужой голос, - чёрт знает какие мрачные мысли только не приходили на ум, в те бесконечные секунды ожидания. Долгая пауза внезапно оборвалась и в динамике заискрило, щёлкнуло, послышался далёкий гул и… тишина.
- Терень Тереньтич, это Артём! – выкрикнул я, не в силах совладать с ненавистным безмолвием.
Настороженно лязгнул замок парадной двери, и в нетерпении дёрнув строптивый чемодан, который так и норовил зацепиться то за ступеньку то за косяк, я поспешил к лифту.
Бывшему шефу (или как его в шутку называли сотрудники "Теря в квадрате"), я был обязан своим благополучием, счастливо сложившейся судьбой. Может всему "виной" была моя безотцовщина, нищенское прозябание на скудную зарплату матери, когда вопреки жизненным передрягам я с отличием окончил школу и без особых усилий поступил в столице на химфак.
Тереньтич заменил мне отца, которого я помнил смутно: вышел из дому в сумрачный осенний рассвет, и не вернулся.
Лифт?
Испытывать судьбу я не стал, капризный доходяга то и дело пытался выкинуть очередную каверзу, зависая меж этажами с оторопелым "экипажем" на борту.
Дверь обитая коричневым дерматином отворилась, наполнив лестничную клетку душком промокшей кожи и сладковатым запахом свежей краски.
- Заходи Тёма, сквозит.
Старик поёжился, вздрогнул, и пропустив меня вперёд, запер дверь лязгнув задвижкой.
- Чаёк будешь?
Я молча кивнул, наблюдая как Тереньтич запахнул байковый халат и шаркая задниками домашних тапок, направился к свежеокрашенной двери, ведущей на кухню.
Прошло меньше месяца, когда я видел его последний раз. Изменился Тереньтич, ох как изменился! Неуверенная походка, безвольно согбенные плечи. Даже кожа лица приобрела болезненно-сероватый оттенок.
Но гостиная (!)
В отличие от хозяина, квартира цвела картиной Дориана Грея - дышала уютом, обволакивала домашним покоем. С моего последнего визита здесь появились два глубоких кресла с резными ручками, инкрустированный костью столик, и тёмно-вишнёвый шифоньер с выпуклым "под бочонок" баром. У потолка извивались щупальца бронзовой люстры, бросая призрачный свет сквозь молочные лилии плафонов.
В душе я не переставал удивляться его деловой хватке: пенсия – не гульнёшь, а паркет устлан толстым персидским ковром, антикварная мебель, гобелены в тяжёлых рамах. Внутренний голос не раз науськивал: полюбопытствуй,расспроси, но я вовремя сдерживал неблаговидные порывы души, и не задавал щепетильных вопросов.
- Оголодал? – Тереньтич поставил на столик поднос с дымящимися фаянсовыми чашками.
- Не-а, - я замотал головой, - в поезде успел перехватить.
– Ну что ж, - Тереньтич в предвкушении потёр ладоням, - самое время сладким побаловаться. Хоть на праздник душу отведу.
Его день рождение, как и мой, приходился на конец марта. Православные праздники, можно было с уверенностью отбросить, он их не соблюдал и к религии не питал должного почтения и понимания.
- Праздник? – переспросил я, когда он вернулся с круглым медовиком на посеребрённом блюде.
- День равноденствия, - старик спрятал улыбку в густые чапаевские усы.
- У некоторых народностей, празднуется наравне с Рождеством и Пасхой - пикники-гулянья, навещают знакомых-родных, гостинцы несут.
Он закашлялся, и дрожащими пальцами полез в карман халата. Вытащив помятый блистер, Терентьич выдавил красно-белую пилюлю и сунул под седину усов, прихлёбывая из фаянсовой чашки:
- Почек мне мало, а тут ещё и сердечко барахлит, - он вздрогнул, поёжился, и застегнул халат на верхнюю пуговицу, хотя в квартире было далеко не холодно. – На прошлой неделе из больницы выписали под домашний надзор, но где там. День в кровати провалялся, а потом, - он безвольно махнул рукой, - не вовремя Тёма, ох как не вовремя. Пытался к тебе дозвониться, но…
- Мобильник ни черта не ловит, - поспешил перебить я.
- Лады оправдываться, это с моим сотовым чудеса, да и только. А тут ещё и домашний пришлось отключить, - он запнулся невесело усмехнувшись.
- После реанимации, когда с того света последним эшелоном вернули, я нотариуса пригласил: ясность во всём нужна, если что приключится. Без завещания иди-знай, у кого в голове планы зреют на мою квартиру лапу наложить.
Поперхнувшись, я пролил чай на джинсы, и выдернув из керамического футляра несколько салфеток наложил на разрастающееся пятно.
- От тебя секретов нет, - по-своему истолковал он мою неловкость. Ты да племянница, кроме вас не единой души на белом свете.
- Терень Тереньтич, да мне…
- Нет Тёма, о тебе в завещании – ни слова, - морщинки у глаз стали глубже, брызнули весёлыми лучиками. - У меня для тебя особый подарок припасён: "презент равноденствия".
Он засмеялся собственному каламбуру и повертев чашку заглянул внутрь, будто прикидывая: добавить чаю, или на пока хватит.
- Когда вышел на пенсию, - Тереньтич наморщил лоб, пытаясь собрать воедино разрозненные мысли, - первые дни изнывал от бездействия. Пытался мастерить корабли, макеты самолётов, но быстро забросил. Надоело! Уже подумывал назад, в лабораторию вернуться, даже почву у декана прощупывал, а пока разбирали мою просьбу, с утра до ночи на интернете сидел, - времени-то не меряно.
Как-то попалась мне на глаза интересная статейка: "Технический анализ фондовых рынков". База математика-статистика, немного о психологии вкладчиков, а о связи с глобальной экономикой,- самый мизер, ноль! "Рынками двигает психология." – озадачил автор в первой строчке предисловия.
Бобылём, сам знаешь, с третий десяток. Жил скромно, всё на чёрный день откладывал, чтоб на пенсии лиха не знать, вот только деньгами толком распоряжаться не умел: под процент в Сбербанке держал. А там много ли набежит? Инфляция, нет-нет: лакомый кусочек и оттяпает. Начал я литературу про тот самый анализ подыскивать. С азов начинал: графики чертил, сравнивал, статистику выверял. И лишь через полгода, когда готовые модели на бирже "обкатал", рискнул попробовать. Успеха здесь абсолютного нет: шестьдесят процентов не более, да и ухо надо держать востро: рынок-то кипит, пенится, ещё те фортели выкидывает.
Открыл я небольшой валютный счёт, тысяч на десять, и начал за американскими индексами и акциями следить. Нью-Йоркская биржа, это тебе не российская тишь-гладь, там обороты аховые.
Взял я на заметку несколько бумаг, те которые анализу поддаются, и засел за компьютер. Вкладывать деньги пока не решался: всё высматривал, как бы повыигрышней модель подобрать.
- Ещё чайку, – оторвался он от своего рассказа.
- Если не затруднит, кофе.
- Чёрного не держу, а растворимый, где-то там, - он безвольно махнул рукой, - в кухонный шкаф сунул. Сам знаешь, я на кофе не охотник.
Он крякнул, приподнимаясь с кресла, и пригладив венчик седых кудряшек вокруг залысины, ушёл на кухню.
Когда Тереньтич вернулся с дымящимися чашками, он поёрзал в кресле, устраиваясь поудобней, и задумчиво уставился на портьеру за моей спиной, пытаясь восстановить ход событий
- Так вот, - он отхлебнул из чашки, дёрнув острым небритым кадыком, - попалась мне на глаза бумага, с которой сущая аномалия приключилась.
Четыре первых ордера, в колонке предложений, вдруг закончились на одиннадцать. Секунда-две цифры исчезли, но после этого акция резко пошла вниз, хотя основные биржевые индексы почти не сдвинулись с места.
В ордерах на спрос-предложение - неизменно фигурируют круглые цифры (исчисления в тысячах), и вдруг первые четыре пакета одинаковым окончанием "бравируют". Фантасмагория да и только! Случались отклонения, не без этого; проскальзывали там-сям некруглые суммы, но четыре ордера один за другим с одинаковым окончанием? Какая здесь к бесу статистика - это что у киоска раз за разом выигрышную лотерею вытягивать!
В тот вечер я не сводил глаз с загадочной акции, сосредоточив внимание на ордерах "спрос-предложение". Делать скоропостижные выводы я поостерегся, но чуял нутром, - с бумагой явно не чисто.
Сидеть часами, вперив глаза в монитор – задача не из лёгких. Несколько раз мне приходилось отлучаться (физиология своё требует), но за это короткое время ничего существенного не произошло, график цен оставался стабильным. До закрытия торгов - с четверть часа и… вот оно! В колонке на спрос, четыре первых ордера окончились на тринадцать, - у меня в груди защемило, как у егеря в засаде. Акция рванула наверх и поднявшись на два с лишним процента замерла на этой отметке до закрытия операций.
Последующие дни я не сводил глаз с "чудо-бумаги". Интуиция меня не подвела: конечные цифры в первых четырёх ордерах играли с акцией по своему усмотрению. А через неделю, когда все основные индексы полетели вниз, цена акции как с цепи сорвалась – всё выше и выше, - сущая фантасмагория!
Рассуди сам: показатель экономических индикаторов – ничего утешительного, безработица - как на дрожжах, основные индексы – в тартарары, а бумага как резвая лань всё лезет выше и выше.
- При сегодняшнем спаде? - не преминул усомниться я.
- Спад-застой! - желчно перебил Терентьич. – Для кого кризис, а для кого мать родная. Это Клондайк Тёма, сущее Эльдорадо. Раскиданы по миру брокеры, или инвестиционные фонды, и водят акцию по заранее оговоренному фарватеру. Кинут вниз – мелюзгу в пот бросает, продавать бежит. Подберут "на дне" ходовые акции брокеры-кооператоры, а затем на повышение играют.
- Чего же им телефоном не пользоваться, а по ордерам свои действия согласовывать?
- Не знаю, - вздохнул Терентьич, - не вникал.
Выцветшие навыкате глаза глядели, отчуждено, не мигая, уставившись в невидимую точку где-то там, за моей спиной.
- Впрочем, - очнулся он, поправив очки в роговой оправе, - пользоваться телефоном не безопасно: подключаться, запишут. Это ведь чистой воды спекуляция, и вне сомнений карается законом. Стационарная связь безусловно существует, а колонки ордеров, так…, запасной вариант: смотришь и весь расклад перед глазами – наглядно и надёжно. Появились цифры на две-три секунды,исчезли, - начинай действовать!
Терентич допил чай и отрезал край медовика. Пожевав, он подобрал крошку со стола и раскатав её меж пальцами задумчиво отправил в рот.
- Таких-вот, чудо-бумаг, я обнаружил с десяток. Каждую неделю шифр менялся, но ровно через месяц, повторялся вновь.
Азартом, сам знаешь, - не страдаю. И деньги в жизни, может и не самое главное, но что здесь лукавить: к моей пенсии такой доход, уж никак не в тягость.
В его глазах блеснули хитроватые огоньки, и нельзя было понять: играют ли на линзах очков блики светильников-лилий, или приятные воспоминания подняли старику настроение.
- Вот такое-вот золотое дно Тёма. Беспроигрышная лотерея!
Несколько недель я сидел до полуночи: адреналин в жилах играет – какой уж там сон. Всю ночь с боку на бок ворочался, вспоминал-подсчитывал и засыпал лишь к утру. Вставал разбитый, еле душа в теле, но под вечер вновь за компьютер, словно бес попутал.
Через месяц наведался в банк, чтобы барыш со счёта снять. Сотрудник за кассой, мельком глянул на экран, отбил дробь по клавиатуре, и без проволочек выдал востребованную сумму. Протянув формуляр на подпись, он подобострастно улыбнулся, и кивнул на дверь кабинета зав отделением:
- Вас просят зайти.
Просьба несколько насторожила меня, хотя и не раз вызывали к тому или иному эксперту, убеждая вложить деньги в многообещающую банковскую программу, или купить облигации займа нефтяных компаний.
- Господин Киселёв? - удостоверился молодой человек с пышной кучерявой шевелюрой над покатым лбом.
- Да.
- Проходите, - он указал на мягкое кресло возле широкого стола красного дерева.
В кабинет впорхнула секретарша, благоухая сладковатым запахом парфюма:
- Отчёты на подпись Вадим Анатольевич, - прощебетала она, положив на стол бежевый кляссер. – Векселя от нотариуса ещё не прибыли, а заключительное уведомление...
- Позже Машенька, - тоном не терпящим возражений, перебил он. Кофейку нам с Терентием Тереньтичем.
Его маслянисто-томный взор задержался на Машенькиной пышной груди.
– По мне уж лучше чай, - подсказал я.
- Значит так, - губы зав отделения сверкнули профессиональной улыбкой, обнажая сахарный ряд зубов, - цейлонского господину Киселёву, а мне двойной экспрессо.
Когда закрылась дверь за точёной талией секретарши, зав отдела снял очки и протёр стёкла близоруко щурясь. Сейчас он напоминал рассеянного директора районной школы, который беспомощно щурясь, пытается отыскать нашкодившего ученика. Но после короткой процедуры очки вновь заняли положенное место и его лицо мигом изменилось, приняв задумчиво-деловой вид.
- У вас прекрасные показатели в биржевой игре, - пустил он пробный шар.
Этих расспросов я боялся пуще всего. Сердце заныло в дурном предчувствии.
- Знаете-ли, технический анализ, - нагоняя туман начал я, - построил несколько моделей, и…
- Полноте, - перебил он вкрадчивым голосом, - технический анализ предполагает успех процентов на шестьдесят-семьдесят, а у вас ни одного сбоя, и выигрыш около пяти тысяч долларов за текущий месяц.
Он выдержал глубокомысленную паузу, пытаясь подтолкнуть меня к доверительному разговору, но я упрямо молчал.
- Простите, - он улыбнулся и лениво глянул на экран компьютера, - у меня скверная привычка за чужими секретами в душу лезть, но-о…
Зав отделом потёр виски, прикидывая с какой стороны копнуть:
- Не скрою, я пытался проанализировать ваши ходы и-и увы, - он развёл руками, блеснув массивным золотым перстнем, - ничего путного. Впрочем, это и не удивительно: у каждого свой подход, свои навыки, - он задумчиво побарабанил по столу. - Как бы вы…, - он запнулся, подбирая слова, - отнеслись к предложению: работать у нас?
Дверь стукнула и появилась секретарша с подносом. Она водрузила его посреди стола и не смея мешать деловой беседе тут же ретировалась, вызывающе покачивая тугими бёдрами.
- В моём-то возрасте, – поспешил возразить я, - мне всё больше по-стариковски, к теплу, на завалинке.
Мой вежливый отпор его нисколько не смутил.
- Ясненько. Может вам по душе работа внештатного эксперта? Составляйте для нас э-э… ваши модели частным образом.
Он пригубил из чашечки с серебряным вензелем и облизнул губу, будто сластёна-кот, подобравшийся вплотную к банке со сметаной.
- Извините, но вы заблуждаетесь. Мои познания в инвестициях и биржевой игре, весьма скудны, - промямлил я. – Попробовать конечно можно, но годы видите ли уже не те, чтоб работать с должной отдачей.
- Сдаюсь! - зав шутливо поднял руки, пасуя перед моим упорством.
– Кое в чём вам действительно повезло. Новичкам, знаете ли, иногда перепадает от её величества фортуны. Но система - есть. Безусловно!
Одним глотком он допил кофе.
Зав провёл ладонью по безукоризненной причёске и понизил голос:
- Дружеский вам совет на будущее: остерегайтесь людей, которые могут не постоять ни перед чем, лишь бы…
Он промямлил что-то невразумительное и оборвав фразу, забарабанил по столу ухоженными ногтями.
– Моё предложение остаётся в силе, - его голос стал ровнее и чётче. - Надумаете - заходите, всегда буду готов обсудить с вами договор о нашем сотрудничестве.
Домой я вернулся не чувствуя под собой ног и свалившись на кровать, как был, в одежде, проворочался до утра. В голову лезли мысли мрачнее мрачного, после невразумительного совета зав отделением.
Погодя неделю, я перевёл счёт в Банк Москвы.
Возобновив игру, я стал намного осторожней: путал следы как лис, за которым увязалась неутомимая свора гончих, и после крупного выигрыша не забывал проигрывать по мелочам, - так, чтоб на душе было спокойней. Но горизонт сравнительного благополучия заволокло грозовой тучей: мои финансовые успехи вновь привлекли всевидящее око дирекции - нюх у наших банкиров не хуже ищеек.
Тереньтич закашлялся, вытирая подбородок лацканом халата и пожевав губами, продолжил:
- Как только потекли доллары на счёт, назойливые предложения не заставили себя долго ждать: приглашение к сотрудничеству, с весьма солидной ставкой эксперта в аналитическом отделе, а при отказе, – недоумённые, и даже открыто недружелюбные взгляды.
- Вот он!
Тереньтич вытащил из кармана домашнего халата помятый листок из школьной тетради. Округлый бисерный почерк, который тут же напомнил записи-отчёты в пухлых лабораторных скоросшивателях. Столбики цифр под жирными заголовками: "число-неделя, спрос-предложение".
- В этих строчках Тёма, - вся биржевая эквилибристика, вся "периодика" за последние два месяца.
Я рассматривал аккуратные столбики цифр, пытаясь уяснить закон последовательности, но так ничего и не уразумел.
- Сам чёрт ногу сломает! – пробурчал я, возвращая листок.
- А ты мозгами пораскинь, - Тереньтич насмешливо хмыкнул. – Помнишь расклад карт "Наука умеет много гитик"? То-то! К любой загадке отдельный подход нужен, чтоб единственный золотой ключик к ребусу отыскать. Бери, - он сунул мне под ладонь, плод долгих бессонных ночей, - для тебя писал.
- Если с умом за дело возьмёшься, то…, - не окончив фразы, он облегчённо вздохнул, будто наконец сбросил с плеч бремя забот, воплотив в жизнь заветную мечту.
- Где мы остановились?
Тереньтич наморщил лоб и вскинул глаза к потолку, будто бронзовые завитушки диковинной люстры могли подсказать продолжение его финансовой одиссеи.
- Ах-да, "Банк Москвы"!.. Ко всем прочим "прелестям" пришлось и домашний телефон отключить: что ни день – звонки. Предложения о сотрудничестве, о совместной работе; звонили совсем незнакомые субъекты из бог знает каких инвестиционных фондов. Чего только не обещали: от ведущего эксперта в отделе статистики, и-и… до копей царя Соломона!
Я уже всерьёз подумывал адрес сменить. Подыскал маклерскую контору, заверил контракт, но плутовка-судьба милостью одарила.
Проведав дальнего родственника, я застал его за упаковкой багажа. После микроинфаркта, тот решил перебраться поближе к дочери, в Ярославль. А чтоб уладить свои финансовые дела, подыскивал человека, который мог бы до поры до времени переводить его пенсию, пока не обустроится на новом месте. Доверенность на банковский счёт, Фёдор подписал с радостью, без проволочек; до сих пор его делами заправляю: пенсию перевожу, а по праздникам подарками балую.
"Хрущёвка" где он проживал, опустела: дом-развалюха – на ладан дышит, фасад хлипкий, весь в трещинах, из-под бетона ржавой арматурой на белый свет пялится. Вот так-то мне и помог случай, банковский счёт клиента-невидимки заполучить. По адресу никто не проживает. Дом на снос. Телефон отключен. Не человек, а фантом!
Я заёрзал в кресле. От чрезмерного пребывания в одной позе у меня затекла нога.
Тереньтич замолк и участливо глянул поверх массивной роговой оправы:
- Устал от душещипательных излияний старика?
- А как же вы? - попробовал я разрядить обстановку, покосившись на "лист-презент" в клеточку.
Тереньтич недоумённо хмыкнул, морщины на лбу стали явственней, сошлись гармошкой; он глянул на меня, затем на листок из ученической тетради:
- Вся эта финансовая трехомурдия у меня вот где сидит, - старик постучал костяшками пальцев по морщинистому лбу, - клещами тяни, не вытянешь!
Деньги, не цель Тёма - он печально улыбнулся,- это я лишь в больнице понял, осознал. Вот если б годков двадцать скинуть, то…, - Тереньтич пригладил непослушные завитушки вокруг облысевшего темени.
- Игра краплёными картами, кураж, где результат известен заведомо. Суетишься изо дня в день, мечешься из угла в угол, а жизнь стороной, и-и…, - он сжал ладони в кулак, поглядывая на взбухшие вены у запястья и обмяк:
- Надоело!
Выцветшие глаза-васильки смотрели сквозь меня. Водянистые зрачки насторожились, замерли, будто внимал Тереньтич далёкому непонятному шуму.
- Надеюсь, мой подарок будет тебе..., - лиловые губы старика дрогнули, он всхлипнул как юнец, который ещё не набрался житейского опыта, наставляющего утаивать свои сокровенные чувства.
Прикусив губу, я с трудом сдержал улыбку: не доводилось мне замечать у бывшего шефа столь сердцещипательных эмоций, но бисер пота, проступивший на восковом лбу, заставил меня привстать в кресле.
- Терень Тереньтич..!?
Широко раскрытые глаза, за толстыми линзами, наполнились неимоверным страхом, болью. Побелевшие пальцы мяли в кулаке нагрудный карман пижамы, испытывая его на прочность.
- Таблетки Тёма… В кухне, - нарушил тишину невнятный шелест старческих губ.
Воды в стакане оставалось лишь на треть, когда я вернулся в гостиную -большая часть выплеснулось на косяк двери, когда впопыхах зацепился ногой за подогнутый край половика.
Старик с трудом проглотил таблетку и запил водой, дёргая седым небритым кадыком. Голова мотнулась из стороны в сторону и безвольно откинулась на жаккард подголовника.
Немеющими пальцами я пытался набрать номер неотложной помощи, но будто дьявольская сила давила на девятку вместо ноля, а вместо тройки, на табло появлялись то двойка, то шестёрка.
- Скорая здесь человек… быстрей!
Мой ли голос? Чужой? Сдавленный лающий, как у человека страдающего отдышкой или злокачественной опухолью горла.
- Адрес, - как сквозь завесу тумана, донёсся девичий голос, - вас плохо слышно.
- Басманная. Дом что напротив сада!
- Номер, повторите номер, - молил картавый голосок.
Без особого успеха я пытался уразуметь просьбу оператора, но всё без толку.
Я оглох! Я с трудом улавливал обрывки слов. Голос девушки превратился в нечленораздельное мычание, в безалаберный набор звуков.
- Помогите же, чёрт побери!
- Дом, повторите номер дома, - невнятно бубнил голос, в тщетных усилиях отыскать лазейку к мечущемуся в безумии разуму.
На другом конце линии слышался отдалённый шум, щёлканье тумблера.
- Дежурная машина рядом, - вернул меня к действительности картавый голосок, - будет у Курского с минуты на минуту. Уложите пострадавшего на спину и отыщите горчичники…
- Какие к чёрту горчичники!?
В трубке раздались короткие гудки отбоя. Отыгрываясь на мобильнике, я с остервенением саданул его о стол.
Пульс Тереньтича слабел, еле прощупывался; капли пота катились по морщинистому лбу, по шее, сбегая на потемневший воротник пижамы.
- Не уходи Терентий, - я с трудом признал свой голос. Будто стянули на горле удавку, умело приладив тугой узел на кадыке.
- Родной, я люблю тебя, не уходи!
Веки за толстыми линзами, окаймлённые старомодной оправой, не дрогнули, не отозвались. Дремлет Тереньтич? Утомился от длинного повествования? Не беда. Вот-вот очнётся, откроет глаза и-и…, если бы только не иссохшие пальцы, желтоватыми ногтями скребущие о дубовый подлокотник.
Волна ярости выплеснулась наружу, взорвалась желчью бессилия. Я был готов растерзать девчонку-оператора, попадись она мне под руку. Меня так и подмывало высадить зеркало из трёхстворчатого трюмо, где отражалась моя прибитая бессилием физиономия.
Старик приподнял веки и прерывисто вздохнул. Выцветшие васильки глаз уставились невидящим взглядом на щель между портьерами, где кралось сквозь оконную раму тусклое серое утро.
Вода. Ополоснуть лицо!
Я кинулся на кухню, и отвинтив кран захлопал дверцами шкафчиков, норовя отыскать проклятый графин. Чёрт побери, он должен быть где-то здесь, рядом. В углу, на верхней полке, блеснул ребристый бок "пропажи". Ухватив графин за узкое горлышко я подставил его к хлещущей из крана струе, но тут же спохватился:
Нельзя, захлебнётся.
Деловито тикали расписные деревянные ходики, маятником-пятачком отсчитывая убегающие секунды, шелестел пожелтевшими листками дешёвенький календарь, подвешенный над вазоном с отцветающим бутоном амариллиса.
"Сегодня двадцать второе сентября, канун поминания святителей Петра и Павла", – гласил бурый шрифт на пожелтевшем листке: "с этой даты начинается отсчёт осеннего равноденствия, которое символизирует…"
Путались мысли, ворочались в липкой паутине зловещих предчувствий. Я был не в состоянии оторвать ноги от пола, - чугунными сваями вросшие в надраенный до глянца паркет.
Поминанье день утрат? – насмехались неутомимые ходики.
День утрат! День утрат! - отсчитывал секунды пунктуальный маятник, слепя глаза стылой медью
Хлопнула форточка. Порыв сквозняка тронул листок из школьной тетради, впитавший в себя ребус биржевых спекуляций; шаловливый ветерок, играя жертвой, погнал лист по столешнице, на кромку, где застыв на мгновение, "презент" Тереньтича с неохотой скользнул на ворс ковра.
Равноденствие – дары? – язвительно вопрошали кошачьи глазки, сверкая эмалью на потемневшем дубе циферблата.
Воронья стая навязчивых видений сомкнулась свинцовой тучей, сметая прочь последние проблески разума, - я уже ощущал приторный запах елея, а изощрённый слух улавливал скупые речи сотрудников, провожающих тело усопшего в последний путь.
Равноденствие - день даров! – не переставал артачиться дешёвенький календарь, перебирая на сквозняке пожелтевшими листками.
День утрат! День утрат! – бесновались ненавистные ходики.
Листок из школьной тетради сиротливо притулился к ножке гостиного стола, и подрагивая на сквозняке уныло внимал никчемной перебранке.
Старик дёрнулся, прерывисто вздохнул и попытался повернуть ко мне кудлатую, в седых завитушках, голову. Старомодные очки, съехав с переносицы, щёлкнули о резной подлокотник и зарылись в бордовый ворс ковра.
- Воды Тёма, - надтреснутый голос звучал глухо, беспомощно.
За окном нарастал комариный писк: слабый, еле уловимый. Он становился всё отчётливее, всё явственней и превратившись в беснующийся вой сирены внезапно стих; затаился. Время замерло, остановилось, как это бывает перед шквалом надвигающейся грозы - не разобрать сонливый шелест выцветшего календаря, смолкли, сгинули прочь ненавистные ходики.
Глухим колокольным перезвоном запричитал в передней динамик интеркома.
Булька не даст соврать!
Сообщение отредактировал Шая_Вайсбух - Воскресенье, 21.07.2013, 21:22 |
| |
| |
