Безымянке приснилось, что её мать родила шестерых котят, черных, как пустота. А может, так и было на самом деле. В Доме лгут только призраки, а сны - никогда.
Дом огромен, многогранен и многомерен. Дом велик, как мир. Те, кто обитает принадлежат ему безраздельно.
«Наблюдай за тенями, - говорила Большая Торба, - И слушай, о чем говорят шёпотом. По утрам тени ленивы и немощны. В полдень тени встают в круг, а вечерами пляшут на стенах. А если они начнут метаться и трепетать, как рваные простыни на ветру, значит, близится Зов».
Но чаще всего тени просто путались под ногами, особенно в ненастные дни. В такие дни мать Безымянки – черная кошка по имени Та-Которой-Нет, пребывала в наихудшем расположении духа. Безымянке приходилось частенько просить у Шлейфа его иглы, чтобы зашить порезы от острых когтей. Каждую ночь кошка убегала в подвалы охотиться, но поутру всегда возвращалась и даже могла принести что-нибудь вкусное для своей дочери.
В прошлой жизни Безымянка была королевой, а в позапрошлой – бумажным журавликом, брошенным в огонь. Оттого и недолюбливала пламя, а также праздную болтовню. Безымянка не знала своего возраста; но она была уже достаточно сильна, чтобы поднимать череп птицы С-Головой-Как-Наковальня, и достаточно умна, чтобы понимать сказанное вполголоса.
«Поменьше-ка слушай Большую Торбу, - шептала Та-которой-Нет, - Она хоть и главная среди нас, а голова её пуста, как старый котел. Лучше ищи тех, из кого торчат цепи, а увидишь – убей».
Черная кошка раздирала носящих цепи одним ударом лапы, от шеи до паха, и всегда съедала тела. Впрочем, и другие обитатели дома относились к ним не лучше. Свистун проделывал в их легких дырочки, чтобы послушать, как воздух со свистом вырывается наружу. У Шлейфа имелся свой интерес: кожа носящих цепи отлично подходила для шлейфа. Даже Большая Торба давила их своим необъятным пузом. А уж если они попадались Гари или Изнанке…
Но чаще всего носящие цепи вообще не появлялись в Доме, прячась в лесу или пустошах; особенно в ненастные дни. В такие дни, как сегодняшний.

Безымянка выскочила на крыльцо: пришло время наловить мышкарей для лестниц. Дом за её спиной нынче выглядел высоким замком из багрового кирпича. Небо над головой урчало и клокотало, как брюхо голодного хищника. В вышине собирались иссини-чёрные тучи, тяжелые и непроглядные. На ладони упали первые обжигающие капли. Безымянка вскрикнула, но не удивилась: часто дождь оказывался столь горяч, что разъедал кровлю.
Черный лес безмолвствовал: затих треск пожарища и шорох сухой травы.
«Верно, костяные люди опять задумали недоброе», - решила Безымянка.
Со стороны пустошей потянуло гнилью. Безымянка инстинктивно скосила глаза на то место, где находилось Жерло: над дырой в земле клубилась неясная дымка.
Приближался караван: процессия двигалась неслышно: легконогие красные кони, казалось, парили над пустошью. Огоньки над шлемами всадников то гасли, то снова вспыхивали. Караванщики – не те, с кем встречаются лицом к лицу; к тому же стоило сказать Большой Торбе, что к Капюшонной Матери пожаловали новые гости.
- Будет буря, - произнесла Безымянка напоследок.
И буря действительно грянула: абсолютная тьма опустилась, нет, упала на Дом, стремительно и безжалостно, как самоубийца с высокой кручи.
Сидя в своём чулане, Безымянка слушала, как кричат домовые, затворяя двери и окна.
А вся тварь обитающая, добрая, ли, злая, прекрасная или безобразная, - разбегалась, разлеталась, расползалась по своим углам, комнатам, пещерам, норам. Зажигались фонари, разгорался огонь в каминах, и крысы со светящимися хвостами вылезали из своих нор. А после все вокруг заполнил грохот, вой и скрежет, и стены стали казаться такими тонкими и слабыми под натиском ветра.
Но Дом хранит своих детей…
В такое время никому не отворяли двери. Наступала пора оборотней: вещи меняли свою форму, и всё вокруг становилось не тем, чем кажется.
Потому-то Безымянка и насторожилась, почуяв в родных коридорах чужой запах: быть может, костяной человек воспользовался Бурей и пробрался внутрь?
Костяные люди белые и чудовищно тонкие; они бегают, высоко вскидывая ноги, а нападая, выдавливают глазные белки своими длинными гибкими пальцами. Однако, с парой костяных людей вполне можно было справиться, если под рукой деревянная палка.
Та-которой-нет ворочалась в своём гамаке: ей наверняка снилась королева Крыс, такая огромная и жирная, что мяса её хватило бы на тысячу кошек. Безымянка решила не рисковать: прерванный сон, а тем более такой сладостный, мог вызвать у её матери нешуточный гнев.
В Доме царил полумрак. Повсюду клубились тени, возбуждённые и напуганные бурей. Безымянка шла, настороженно принюхиваясь: в такой темноте зрение легко могло обмануть. Чужой запах играл с Безымянкой: он то окутывал её с головой, как теплое одеяло, то почти совсем исчезал, смешиваясь с калейдоскопом разнородных ароматов Дома.
Путь её лежал через коридор, где на стенах висели прикованные цепями мечи-убийцы, проклятые навеки за свои преступления. Клинки приветственно зазвенели и потянулись к Безымянке; не исключено, впрочем, что их по-прежнему обуревала жажда крови. Безымянка только отмахнулась: её было известно, что цепи крепки.
Ночные Шляпники выползли на охоту: днем они прятались в глубоких шкафах, а с наступлением темноты заполняли все уголки Дома, пожирая мелкую живность и кусая обитателей за пятки. Порой их можно было принять за обычный головной убор: но только в сильном полумраке. Безымянка слышала их приглушенное ворчание, смешанное с клацаньем острых зубов, и старалась не наступить на кожу-ткань.
Громоздкая фигура Тысячеглаза плыла куда-то по своим делам, разбрызгивая впереди себя зеленоватую воду. Существо приветственно булькнуло, уронив на Безымянку пару-тройку своих водянистых глаз. Безымянка знала, что он ищет затерянное в лабиринтах дома великое ПервоОзеро, не имеющее дна.
На стенах появлялись извилистые, сияющие рисунки и линии. Стены рассказывали всем мимо проходящим свои истории, рассказывали так, как умели. Все их истории были с несчастливым концом, и во всех этих историях обязательно кого-нибудь убивали. Удивляться не приходилось: всем известно, что плохое помнится дольше хорошего.
«Вот оно, - подумала Безымянка, в очередной раз принюхиваясь, - И это точно не костяной человек».
В углу и правда что-то находилось: тени бросались оттуда врассыпную. Безымянка на всякий случай ткнула в это место палкой, а потом еще раз, на случай, если там притаился оборотень. Под ногами зашевелись крысы, осветив странное нечто вспышками своих хвостов.
Что-то сидело на полу; оно было мокрым, полуголым и дрожащим, оно скулило, кутаясь в рваное тряпье.
Безымянка отпрянула: она сразу догадалась, кто перед ней. Взглянув на грудь существа, Безымянка удивилась во второй раз: оттуда не торчало цепи, да и соски оказались не срезаны.
-Рада… Меня зовут Рада. Это мое имя, - прошептало нечто, обращаясь словно не к Безымянке, а к кому-то невидимому.
От существа пахло страхом, - отвратно-приторно, а еще отчаянием, - с привкусом горечи, и чем-то неопределимым, но очень, очень солёным.
…
Удивленные обитатели собрались в свечной гостиной. Свечи, парящие под потолком, дрожали от нетерпения и метались из стороны в сторону. Связанное существо посадили на стол, заставив последнего стоять смирно. Но он все равно то и дело покачивался, подрагивая кривыми деревянными ногами. Теней наползло столько, что пол стал чёрен. Вся тварь сгрудилась вокруг незваной гостьи (Безымянка уже догадалась, что существо – женского пола), вытягивая хоботы, щелкая клювами и челюстями, дергая руками и лапами, шевеля ноздрями и вращая глазницами. Какой-нибудь несведущий гость мог бы подумать, что оказался в цирке чудовищ или на каком-нибудь дьявольском карнавале: каждый обитатель имел свой облик, причудливый или страшный; облик, угодный Дому.
Одни хотели дотронуться до кожи пришелицы, – такой необыкновенно гладкой, или хотя бы обнюхать, а иные желали сделать с её беззащитным телом нечто невообразимо ужасное; но что-то удерживало и тех, и других: то ли отсутствие цепи, то ли странный запах соли. Когда Большая Торба вкатила в комнату своё морщинистое брюхо, обитатели смолкли и замерли в ожидании. Вытащив свои клешни, Торба ловко осмотрела гостью со всех сторон – так забойщик скота осматривает корову, готовящеюся стать говядиной. Результат хозяйку Дома не удовлетворил:
-Да, да, - пророкотала она, - Она плоха, ужасно плоха. Она никуда не годится, совсем никуда. Если б взять где-нибудь длинную цепь, да засунуть ей в грудь, может, вышло бы что?
Большая Торба пыхтела и шлепала губами, но не видела лазейки. Безымянка поняла, что пришелицу не съедят: в конце концов, все находящиеся в Доме подчинялись определенным правилам: они составляли основу их существования и наполняли его смыслом. Автором этих неписанных законов была не Большая Торба, и даже не Капюшонная Мать; эти правила были всегда и всегда будут.
-Если так, - продолжила хозяйка Дома,- То нельзя просто выбросить её из Дома, верно ведь? Не мы впустили её, что здесь поделать? Пусть будет как мы и обитает с нами, может, что и выйдет?
И грозно зыркнула на Безымянку:
-Ты её нашла, тебе и возится с ней, верно ведь?
Не все согласились с этим вердиктом, но с Большой Торбой не спорят.
Окончательно дело решили Руки: они отнеслись к гостье на удивление благосклонно. Левая сразу же полезла, куда не следует, а Правая, известная любительница придушивать и ломать шеи, даже ущипнула гостью за щеку. Пришелица уже почти не тряслась и смотрела на ползающие по её телу отрубленные конечности почти равнодушно.
Изнанку передернуло: на вывернутом влажном лице отпечаталась досада. Гарь взяла свою сестру под руку и увела прочь. Безымянка облегченно выдохнула: лучше проглотить колючего стоигольника, чем нарваться на взбешенную Изнанку; по общему мнению, она была слегка не в своём уме.
Шлейф последовал за сёстрами, подобрав свою длинную кожу. Он уже смекнул, что дошить шлейф сегодня не получится. А за ним потянулись и остальные: в конце концов, у всех имелись другие дела, куда более важные.
Лишь Чудовище остался стоять, прячась в тени; впрочем, на него, как всегда, никто не обращал внимания.

…
Вечерами тени вели себя странно. Они танцевали на цыпочках, теряя окраску, и порой казались совершенно чужими и далёкими. Особенно в ненастные дни; особенно в Чёрном лесу. По правде говоря, Безымянка не слишком любила туда ходить; но кто-то все же должен был это делать. Дом нынче выглядел высокой серой башней; вершина её терялась в облаках, густых и мутных, как прогнившее варево.
Соль ловила Жрущих Шкурок. Точнее, пыталась ловить: хитрые зверьки никак не давались в руки. Исцарапанная более чем полностью, глупая пришелица даже не пыталась защищаться.
-Раскрой пошире свою пасть и кусай за голову!– посоветовала Безымянка, попутно показав, как именно это нужно делать:
-Как же так, - засомневалась Соль, - Они же живые!
-В этом-то их главная проблема.
Фыркнув, Безымянка добавила:
-Что же ты никак не подточишь свои зубы, они же никуда не годятся!
Та, кто теперь называлась Солью, тряхнула головой, словно желая выбросить из неё все страхи, тревоги и сомнения.
-Послушай… - начала она, - Что случилось с этим лесом? Почему все деревья – черные? И криков птиц не слышно.
-Как-то я сказала тебе: спрашивай. Но ты не задаешь правильные вопросы, а я не люблю болтать попусту. Когда охотишься в Черном Лесу, думай о Костяных Людях, да приглядывай за своей тенью. Смотри-ка, она опять убежала!
Первое время с пришелицей приходилось совсем трудно: она только дрожала да повторяла своё имя. Черной кошке это надоело и она приказала ей впредь называться Солью: странный запах гостьи был так силен, что не помогала даже крысиная желчь.
Соль подолгу держала Безымянку за руку и шарахалась ото всех обитателей, даже от Чаноголового – безобидного идиота, живущего на кухне. К тому же, Соль оказалась непоправимо глупа: как-то раз невидимый Дергач пробрался к ней в постель, умоляя отдать безымянный палец, а она и ляпнула «да».
Впрочем, научить её держать тряпку и метлу не составило большого труда.
-Лучше я покажу тебе. Тогда, быть может, в твоей голове прибавится немного ума.
Взяв Соль за руку, Безымянка повела её в самую чащу: стоит один раз открыть все карты, избегая дальнейших расспросов.
-Встань посреди поляны и закрой глаза. А после – слушай.
Кивнув, Соль вытянула в сторону худые руки. Она напряглась и замерла, полностью обратившись в слух. Безымянка подумала, что глупая гостья смахивает на сухую сосну с растопыренными кривыми ветками. Это показалось таким забавным, что Безымянка не выдержала и расхохоталась.
Слушай, что говорят шепотом.
Треск горящего дерева. Треск пожарища, сокрытого от чужих глаз, но не утихающего ни на единый миг. Запах плавящейся коры. И крики птиц – вот только совсем не те, на которые рассчитывала Соль. Всё это находилось рядом – на расстоянии вытянутой руки и казалось таким настоящим, таким осязаемым.
Черный лес охотно делился своей страшной тайной - но не все могли достойно её принять.
-Помогите!! Я вся горю!! Я задыхаюсь! – закричала Соль, пытаясь сбить с себя несуществующее пламя.
Но Безымянка не смотрела на тело, катающееся по сухой траве: она услышала гул. Он нарастал глубоко из-под земли, словно кто-то бил в исполинский колокол. Тень под ногами забилась и заметалась напуганным зверьком. Безымянка взбежала на холм, желая убедиться в своей догадке.
По пустоши бежал табун слепых красных коней. Безымянка невольно залюбовалась их сильными, стройными телами и скорыми, отточенными движениями. Недуг, поразивший этих удивительных животных, не был заметен никому, кроме них самих. Лошади мчались вперед со страшной, безумной скоростью, поднимая вокруг столпы серого песка и пыли.
Прямиком к жерлу.
Красные кони. Величественно-прекрасные в своем последнем прыжке…
Гул усиливался; костяные люди уже начали вылезать из леса. Жрущие шкурки и змееящерицы понеслись с холма вниз единой шевелящейся волной.
Жерло звало, жерло манило и притягивало, сводя с ума. Жерло… Всего лишь круглая дыра в земле: никто не ведал, насколько она глубока. Приближаться к этому месту было опасно даже в обычное время.
Безымянка сделала нетвердый шаг вперед, ощущая внутри странное томление.
«Бежать… В Дом – скорее! Дом защитит своих детей», - билось в её голове. Невероятным усилием воли Безымянка повернулась к Жерлу спиной.
И столкнулась лицом к лицу с уродливой, жуткой тварью. Из живота существа торчала длинная ржавая цепь: она волочилась по земле, как мертвая змея. Тварь противно шевелила беззубыми челюстями и словно не замечала никого вокруг: Жерло занимало все её чувства и мысли. Безымянка отшатнулась, не желая касаться носящего цепь: от них вполне можно было подцепить какое-нибудь проклятие.
Соль повела себя странно: её лицо вдруг озарилось детской радостью, - и сразу погасло, сменившись дикой, пугающей маской.
-Подожди! Не прыгай!!! Не надо!!! – страшно закричала гостья, и хотела броситься вослед твари; удар тяжелой палки Безымянки вовремя пресек это жуткое действо.
До крыльца оставалось всего несколько метров. На пороге топтались Чудовище и Свистун. Безымянка крикнула первому, чтобы хватал Соль и тащил к себе в берлогу. Он сгреб в охапку их обеих.
Свистун замер в нерешительности.
-Ну давай же! Запрыгивай на ступеньки! – испугалась Безымянка.
Но Зов оказался сильней: пронзительно вскрикнув, Свистун скачками помчался к Жерлу.
-Эх, Свистун!..
Безымянке сделалось горько: она знала, что Свистун - хороший. Он делал красивые дудочки, а иногда даже позволял ей просунуть пальцы сквозь щели в его груди.

В берлоге стоял стойкий запах сырого мяса и звериных испражнений. Окна заросли грязью настолько, что внутрь не проникало не единого лучика света. Чудовище, подвывая, грыз свою лапу. В прошлой жизни он был сорокой, а в позапрошлой – псом палача. Оттого-то и сохранил покладистый нрав, а также нездоровую тягу ко всему блестящему. Он долго нюхал Соль, вращая своими огромными, как жестяные подносы, глазами.
А потом Зов ударил по-настоящему, и в Дом пришло то, что страшнее смерти.
Голос Пустоты. Дыхание конца.
Безымянку словно выворачивало наизнанку. Тело вдавливало в пол и размазывало, как масло по бутерброду. Она казалась себе то мертвой ухмыляющейся крысой, то танцующим костяным человеком, то разбитым зеркалом. Все мысли, чувства и воспоминания перемешивались внутри, и бурлили селевым потоком,сметающим всё на своём пути. Не осталось почти ничего: ни страха, ни воли; только пьянящее, безумное желание стать пустотой. Ничем.
Утешало лишь то, что всё и все вокруг ощущали то же самое.
«Ужас делится вполовину, если его есть с кем разделить», - сказала как-то чёрная кошка.
Стены Дома ходили ходуном, будто под ударом землетрясения. На потолке выступала кровавая пена. Пол покрывался сетью трещин и сморщивался, как кожа столетней старухи. Каждая клеточка пространства мечтала лишь об одном: броситься в Жерло. Приползти туда на брюхе, глотая пот и слёзы. Стать его частью.
Чудовище ревел, бросаясь на стены. Лишь Соль лежала без сознания, бледная и умиротворенная.
Но Дом выстоял – потому как сила его велика.