ИЗ ЗАПИСОК ОТСТАВНОГО МАЙОРА НИКИФОРОВА.
В конце июля 1874 года, когда я отбыл по поручению губернатора из столицы Тобольской губернии, было дождливо и холодно. Я не ожидал чего-либо иного от наших сибирских краёв, но погода неожиданно поменялась, подул жаркий ветер из киргиз-кайсацких степей, и воздух раскалился, как в печи. Живописные края, по которым я ехал к месту своего назначения, почти не было видны из-за знойного марева. Создавалось впечатление, что я вошёл в русскую баню, а выйти из неё нет возможности.
Я вспоминал, как губернатор дал мне предписание собираться в степные края, в Ишимский уезд.
-Слышал, золотишко там моют?
-А где, точнее, Ваше Превосходительство?
-Да тебе надо в село Старые Хутора! Сначала доедешь до Ишима, а оттуда отправишься до волостного города Юдино. Он в ста верстах от Кургана будет, а от Петропавловска вёрст пятьдесят. Чай, и деньжонок тебе мало подкинули? Скажу, чтобы тебе выдали, да спрячь крепко, места там разбойные, народ в тех местах больше беглый селился. Да и провизии возьми, края, там хотя и хлебные, но народ прижимистый.
-Премного благодарен Вам, Ваше превосходительство. Так, когда я смогу ехать?
-Да завтра же с утра и поезжай!
Я не буду рассказывать о моём утомительном путешествии, но в жаркий августовский день я всё-таки оказался в селе Юдино. В пути я немало наслышался нелестных слов о пункте моего назначения.
-А что Вы там забыли, Андрей Васильевич? В препоганое место Вы едете, городишко на самом болоте расположился, хотя вокруг места есть и посуше. А комарьё! Сожрёт оно Вас! И приличной гостиницы там нет. А Вам в само Юдино или куда дальше?
-Мне в деревню Старые Хутора.
-Куда-куда? – удивлённо спрашивали мои попутчики. - Не советуем. Отсидитесь лучше в Юдино, и домой в губернский город. Солгите, что были там да ничего и не узнали, так-то лучше будет и голова уцелеет. Не хотим, чтобы Ваша драгоценная супруга, Андрей Васильевич, осталась вдовой.
-Что же такого страшного в Старых Хуторах? - полюбопытствовал я.
-Страшно и непонятно там, дорогой Андрей Васильевич, страсти такие, что в соседних сёлах их боятся. Чтобы лихие людишки кого-нибудь да боялись, чудно, но это так. Вот и сам подумай, Ваше благородие, не работает там никто, ни огородов, ни скотины не водится, а живут хорошо. Поговаривают, золотишко у них водится, а откудова, одному Богу ведомо.
-Может, река рядом золотоносная протекает?
-А взяться ей откуда? Приедешь, Ваше благородие, сам увидишь, гор нет, степь с берёзовыми да осиновыми рощицами, камня там вовеки никакого не находили, а до реки ближайшей, до Ишима, значит, вёрст пятьдесят будет.
-А, может, завозит к ним кто-то золото и продаёт, или меняет на что-то?
А на что? На мясо диких коз, на лисьи шкуры? Да и торговать, окромя киргизов некому, но те кочевники, золотишком не балуются. Но даже и киргизы хуторян боятся, близко к их деревне юрты не ставят.
-А хуторяне веры православной или другую религию исповедуют? – поинтересовался я.
-Леригии у них никакой нет, ни православной, ни басурманской, как есть чернокнижники. Вот золото, наверняка, наколдовывают.
Мне было смешно слышать в наш просвещённый век о каком-либо колдовстве, но подленький страх исподволь начал одолевать мою душу. И всё-таки вид раздольной степи, освещённой ярким солнцем, способствовал тому, что у меня улетучились все страхи. Я решил отдаться воле судьбы, так как трудно было представить себе, что в этих краях могут обитать злые колдуны и разбойники.
Попрощавшись со своим попутчиком, я отправился на постоялый двор.
Городишко напоминал собою большую деревню. Недалеко от станции находилось два двухэтажных деревянных дома и постоялый двор, гордо именовавшийся гостиницей. Здание гостиницы представляло собой длинную постройку, которая имела вход с двух сторон. Расположившись в отведённом мне номере, я привёл себя в порядок, перекусил и отправился посмотреть волостной городишко. Ничего примечательного я не заметил, зато не был обойдён вниманием местных жителей.
Люди выходили мне навстречу из своих невзрачных домишек и начинали расспрашивать о том, кто я таков, к кому приехал, да зачем появился в их городе. Но узнав, что мне надо в Старые Хутора, сразу прекращали всяческие разговоры и с испуганными лицами прятались в своих жилищах.
Увидев по пути двух местных жителей, что-то оживлённо обсуждающих, подошёл к ним и поздоровался.
-Кого тебе надо? - неприветливо ответили они вопросом на вопрос.
- Да ни кого мне не надо, - ответил я с досадой, - спросить мне надо кое-что.
-Вот мы и говорим, кого ты знать хочешь?
Тут только я понял, что это особенности местного говора и стал расспрашивать аборигенов о Старых Хуторах, мотивируя своё любопытство тем, что я человек издалека, приехал по делам казённым, а тут только и разговоров о селе, вот мне и стало любопытно.
-Любопытно ему, - зло сказали мои собеседники, - да место это колдовское, хорошим людям там некого делать.
-А посмотреть это место нельзя? Я бы деньги большие заплатил!
-Ни за какие деньги туда никто не поедет, никто не захочет душу свою в ад отправить!
-А за сотню?
Собеседники на миг задумались, а затем всё-таки отказались.
-Не-а, жисть-то, она дороже, и душу свою жалко, заколдуют нечестивцы, потом не отколдуешься, никакая бабка не поможет.
-Что за страх-то такой у вас? Неужели там так уж плохо?
-Хватит нам русалок в деревнях, от них жисти нету, а ты говоришь, Хутора Старые. Ищи, мил человек, дурака в другом месте.
Так ни с чем я вернулся в гостиницу, ночь промучился от укусов клопов, а на утро я решил уехать из Юдино, пусть даже в жуткие Старые Хутора.
Узнав о селе, которое ближе всего располагалось к проклятой деревне, я нанял человека, с его помощью погрузил свои вещи на телегу, кое-как пристроился на непривычном для меня виде транспорта и отправился по степной дороге. Колёса телеги подымали пыль, которая облепляла моё потное тело. Вдобавок ко всему прочему, мошкара совместно с оводами, которые плотным слоем летели за лошадью, не оставляли без внимания ни меня, ни моего попутчика.
-Чего, барин, гнусь заела? – спросил мой попутчик, - давай отдохнём у озера, коняга попьёт, и мы умоемся.
Мы съехали с дороги, разбитая колея вела к степному озеру, сначала по примятой траве, а потом по глине, поросшей какими-то растениями, как уже упоминалось в моих записках, слаб я в ботанике. Тишину нарушали лишь пронзительные крики чибисов, да стрекотанье всяких букашек. Солнце палило неимоверно, сухой воздух раздражал кожу. Подъехали к озеру, Игнат, так звали моего попутчика, распряг коня, и тот радостно шагнул в воду и, фыркая, начал пить воду. Мы последовали за животным, вода показалась необыкновенно вкусной.
-Ну, кого? – спросил Игнат.
Освоившись с местным говором, я понял его и сказал, что вполне доволен.
-А Степное озеро пресное, мало у нас таких озёр, всё больше солёные. Заходить будешь барин, знай, берега глинистые.
раздевайся барин, обмакнись, что ли.
Я разделся и на потное тело сразу стали липнуть оводы.
Игнат сочувственно посмотрел на меня:
-Пауты, дрянь такая, сожрут заживо. Будем проезжать мимо леска, ты прутик срежь, отмахиваться будешь от паутов.
-А пауты кто такие? Пауки, наверное?
-Неграмотный ты, барин, паут вот тебе на спину сел.
Так я освоился с ещё одним местным словечком.
Освежились, перекусили варёными яйцами. После обеда почувствовал, что свежесть после купания куда-то улетучилась.
-А ты обмакнись ещё, - посоветовал Игнат, да не закупывайся! Русалки здесь лихие, утопят, а потом вмиг обглодают.
Я представил себе чудищ с рыбьими хвостами, человеческими головами и огромными зубами
-Да нет, барин, как люди они. Вот приедем в Дубровное, там расскажут тебе всё. Когда первые люди туда приехали, озеро Косачёво ещё пресным было, сплошные дубы и на каждом дереве русалки сидели, косы длинные у них были, до земли свешивались. Стали люди строиться, а русалки смотрят на них да смеются, а как деревья срубят, они плачут да и уползать в дождливую погоду в другие озёра стали. В Косачёво горбунцов понапустили в отместку, да и озеро посолонело.
-А горбунцы кто такие?
-Я вижу, барин, никого вы там, в столицах своих не знаете. Они в озере плавают и величиной с муху, горбатые и кусачие.
-Ну и сильно кусаются?
-А если ты будешь шевелиться, то не тронут, а ежели вода тёплая да тихая, а ты стоишь в воде, везде укусят. А срамные места больше кусать любят.
Так и ехал я в село Дубровное, наслушавшись россказней про русалок, горбунцов, про дубы, которые росли здесь, несмотря на суровый климат.
Село встретило нас лаем собак, казалось, что в каждом дворе проживает их огромное множество. К моему удивлению собаки здесь больше напоминали лисиц, ничего общего с привычной нам волчьей природой они не имели. Село было большое: состояло из двух длинных улиц. Бревенчатые и саманные дома с неизменными палисадниками, большими хозяйственными дворами и бескрайними огородами. Пыль столбом стояла после каждой проезжающей телеги и окутывала соседние дома с закрытыми ставнями окнами. Богаче всех выглядел стоявший на краю села дом попа, дальше находилась деревянная церковь и в метрах пятистах погост. Погост представлял собой большой участок земли, отделённый от остальной степи канавой, выкопанной по кругу. Редкие могилы вольготно расположились на таком просторе, среди них буйно росли степные травы, в том числе и ковыль. Пейзаж в солнечную погоду казался скорее радостным, чем печальным и смерть казалась скорее досадным недоразуменьем. Буйно цветущее разнотравье, редкие берёзки, стрекочущие насекомые, бабочки, смело садящиеся на руку, перепевы различных птах, ящерки, греющиеся на могилах. Да какая тут смерть? Тут жизнь! Много бы отдал бы я, чтобы лежать в таком месте. Я совсем не подозревал, что я скоро столкнусь с другим кладбищем, и что мне захочется бежать отсюда, из этих мест как можно дальше.
Что видел я в этом краю?
Под ярко-синим небом, казавшимся необычайно ярким для впервые приехавших сюда людей, раскинулась безбрежная равнина. Ни холмика, ни возвышения, степь, покрытая берёзовыми и осиновыми колками. Озёра чуть ли не через каждый километр, которые образовались в чуть заметных впадинах после того, как океан отступил далеко на север. После его ухода в воде остались его обитатели, среди которых были мелкие рачки величиной с муху. Этих рачков местные жители – потомки переселенцев именовали горбунцами.
На берегах озёр росли камыши, и места, свободные от камышей так и назывались - берег. Поэтому в сёлах можно было услышать: Ивановский берег, Даниловский берег по имени хозяина, чей огород спускался к воде. Там можно было войти в озеро для того, чтобы искупаться, набрать воды, порыбачить. Но купание в тихой тёплой воде не всегда было приятным, так как вездесущие горбунцы норовили укусить оголённую кожу. Эти рачки были великолепными чистильщиками водоёмов, и если кто из жителей тонул, на другой день его вынимали из воды уже без кожи. Но русалки, обитающие, по рассказам местных жителей, в камышах, не страшились горбунцов, те не могли прокусить их покрытую чешуёй кожу.
Дорогие судари и сударыни! Если вы прочитаете мои записки, то не удивляйтесь, я о русалках слышал ото всех, с кем мне пришлось встретиться. Мне рассказывали о том, что эти создания, оказавшись на берегу, передвигаются на ногах, а в воде имеют хвост. В сырую погоду они переползают из озера в озеро, благо расстояние между озёрами не очень большое.
Признаюсь, я не очень-то верил в такие чудеса.
Остановился я в довольно чистой избе на краю деревни. Хозяева оказались довольно приветливыми, щедро угощали меня самогонкой, пирожками с зелёным луком и яйцами. Они сетовали по поводу моего бледного вида и поэтому усиленно поили меня молоком, от чего, в конце концов, взбунтовался мой желудок.
Скучая и ожидая оказии, я слонялся по селу, разговаривал с местными мужиками, но полученные сведения оставались прежними: в селе Дубровное пока спокойно, впереди большой базар в Юдино, туда не только русские люди приедут, но и кыргызы, так местные жители называли кочевые племена киргизов. Я поинтересовался Старыми Хуторами.
-Не-а, - отвечали сельчане, эти басурмане не поедут!
-Почему же? Они, что мусульманской веры, но, как я знаю, мусульмане первые торговцы.
-Так ежели татары, то да. А эти не татарской веры.
-Кто они – староверы, раскольники?
-Нет, столоверы (так местные жители называли староверов), другие. Они и у нас живут. Крестятся иначе, да шибко брезгливые. У них кладбище на другом конце деревни.
Так я и не сумел выведать ничего, но решил прогуляться рядом с кладбищем староверов. Чем оно поразило меня, что оказалось незаметным среди зарослей полыни и конопли. Когда я наткнулся на него, то неприятный холодок прошёл по моему телу. Несмотря на свежие могилы, кладбище выглядело заброшенным. И тогда я понял, что нет ничего страшнее, чем заброшенное степное кладбище.
От кладбища вела колея, и я пошёл по ней. Миновал озерцо, обошёл маленькую берёзовую рощицу. И внезапно понял, что нахожусь на деревенской улице, скорее на бывшей деревенской улице. Сквозь заросли татарника, низкого ивняка, которого здесь называли по-татарски караталом, проглядывали полуобвалившиеся саманные стены, в одном месте осталась часть деревянного дома с выбитым окошком. О том, что здесь когда-то была деревня, говорили редкие кусты сирени, черёмухи и ещё каких-то растений, которые в глухом месте, где никогда не бывала нога человека, не могли бы вырасти.
Ярко светило солнце, чирикали какие-то пташки, кузнечики трудились вовсю, распевая свои песенки, а у меня, несмотря на всю умиротворяющую картину, было неприятное чувство чего-то жуткого, проникающего в мозг и все органы моего тела. Мне чудилось, что в развалинах идёт какая-то неведомая мне жизнь чуждых человеку существ. Ощущение это было настолько сильным, что мне захотелось проверить, а что же там таится. Я попытался сделать шаг к мирному на первый взгляд кусту сирени, разросшемуся среди развалин, но почувствовал холод, ноги мои окаменели, тело стало тяжёлым.
Бежать, бежать безоглядно! Тело сразу стало послушным, я повернулся на 180 градусов и пошёл вначале не спеша, ничем не выдавая охватившего меня ужаса. Я наверняка знал, что за мной наблюдают и не хотел, чтобы ОНИ видели моё смятение.
Удалившись шагов на пятьсот, я пошёл быстрее, затем чуть ли не побежал и через некоторое время почувствовал, как сильно вспотел. Вскоре я был недалеко от озерца. Мирная картина успокоила меня, затем я кое-как освежился и попил. Но только я повернулся спиной к воде, как услышал всплеск. Я резко обернулся и увидел, что по воде расходятся круги, видимо, крупная рыба нырнула в глубину. Но всё-таки, несмотря на мои догадки, противное вяжущее чувство страха вновь овладело мною.
Я вернулся в село и поделился с хозяевами дома, в котором я остановился, увиденным мною.
От них я узнал, что деревню раньше называли Угловка. Люди там жили мирно до тех пор, пока в село Старые хутора не приехали какие-то ляхи. Что они там делали, никому неизвестно, но после их появления жизнь в Угловке изменилась.
Дело в том, как мне объяснили, в Старых хуторах не люди вовсе живут, а ведьмаки, но раньше они жили и никого не трогали. Говорили, что они своих мертвяков ели, а потом в Угловке кто-то кладбища стал разрывать да покойников похищать с концами. Пытались люди порядок навести, сами в Старые поехали, хотели самосуд устроить, но как к Хуторам подъезжать, лошади взбесились, и люди не смогли дальше ехать. В волость, то есть в Юдино, поехали к приставу, обратились, так он не за какие коврижки ехать туда не захотел. Сказал, что боится и указ сверху от большой шишки господина Войтовича получил не вмешиваться ни во что.
А людям в Угловке после этого домовые и лешие являться стали, то в стайке, где скотина живёт, окажутся, то в самой избе. В печь русскую спрячутся, а как баба хлеб захочет испечь, заслонку отодвинет, а ОН весь в золе и выпрыгнет да отряхиваться начнёт. Потом вся изба оказывается в золе. Скотина, птица бесследно пропадать стали, на кыргызов грешили, так оказалось, те не причём.
Мне и девочку показали, которая с домовым повстречалась. Увидел я её, хорошая девочка, смышлёная, ей бы образование, хотя бы на учительницу выучиться. Боюсь, ждёт её жизнь обычной деревенской женщины, как здесь говорят, бабы.
Вот её рассказ:

Раннее утро, уже светло, но солнце ещё не встало. В старом доме тихо, все спят, а мама ушла доить корову. Моя постель стоит у стены на заход солнца, а между стеной и спинкой кровати свободно. На стене толстый крюк, на который в холодную погоду вешают одежду. Открываю глаза и вижу: схватившись за крюк левою рукою, повис человек небольшого размера, кожа смугловатая, голова без волос, карие глаза буравчиками, лицо разлапистое. Рост небольшой, а тело крепкое. Смотрит на меня по-доброму и внимательно, а я всё равно испугалась. Закрыла глаза и нырнула под одеяло.
Немного погодя выглянула - нет никого. А хорошо запомнился. родителям ничего рассказывать не стала, побоялась - засмеют.
А на следующее лето на базар в волость поехали с мамой, бабкой и дедом. Ходим, наряды смотрим, что из Петропавловска привезли. Я гляжу, кто-то меж рядов шныряет. Посмотрела, а это ОН – домовой. Меня заприметил, пальцем пригрозил и показал мне, чтобы молчала. А я с перепугу всё равно закричала. Люди-то бросились ко мне, а это время товар у купцов пропал. Кыргызы там были, говорят, шайтан меж рядов пробежал. А люди сказали, что это шутили ведьмаки из Старых хуторов, ужасы на людей посылали. Вот с этого случая люди и уехали из Угловки, по соседним деревням расселились. А в Угловке никто не бывает, только поп-расстрига, он по дороге на Старые хутора живёт. Говорят, бывал он в гостях у ведьмаков, только после умом тронулся, говорить стал, что вера Христова неправильная. Как он живет, чем питается, никто не знает. Один охотник заблудился, на его избушку набрёл, в окошко заглянул. У расстриги нет икон, крест ненашенский в углу стоит, и кости какие-то на столе лежат, а потом охотнику показалось, что поп в окно глядит. Ну, охотник и убежал, пока не поздно.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------ -----------------------------------