Разбойников было четверо. Самый коренастый, похоже, главарь, держась мускулистой рукой за гриву проседающей под его весом кобылки, делился с остальными подробностями вчерашней ночи. Голос его разносился по лесу на час полета вокруг, словно окрестные деревни за дальней рекой тоже должны были знать о том, сколько путников сегодня ограбил отряд.
Вербиатрикс сжала в руке молот и короткими перебежками стала подбираться к тропинке. Ноги беззвучно ступали по сырой листве, дыхание было размеренным и спокойным, взгляд не отрывался от цели. Еще несколько шагов – и она оказалась прямо позади отряда. Разбойники не спешили. Добыча грела переметные сумки, лес кишел живностью, вина тоже было вдоволь. Наведаться в ближайшее поселение они всегда успеют. Главарь как раз перешел к описанию главного приключения ночи – сожжения старейшины последней ограбленной деревеньки. Мокрая от слёз борода друида никак не желала загораться, тлела, воняя дымом. Его женщина бестолково бегала вокруг, заливаясь слезами, пока ее тоже не кинули в костер.
— Ха-ха, вот веселье-то было! – гнусавил главарь. – И бабка, и дед померли в огне, а борода его так и осталась. Волшебная борода друида, ха-ха!
— Надо было взять ее с собой, - сказал один из разбойников, тот, что ехал в хвосте отряда, а значит, был ближе всех к смерти. – Неплохой сувенир, а, Матуген?
Вербиатрикс не торопилась. За стуком копыт было не слышно движения, поэтому к отряду она подошла почти вплотную. Удар – и руки мертвеца разжались, выпуская поводья. Второй удар – и остальные загомонили, разворачивая лошадей, натягивая луки и выхватывая ножи. Она убила главаря прежде, чем он понял, что происходит. Последний оставшийся в живых прицелился, но молот уже летел в испуганное лицо. Глухой стук – и разбойник упал прямо под копыта своего жеребца.
— Прочь! Пошли прочь! – лошади, поднимая пыль, поскакали в сторону ближайшей деревни.
Ни они, ни добыча разбойников были не нужны.
Вербиатрикс подошла к телам, присела возле них. Мертвы. Проверила сердцебиение каждого из четверых, удовлетворенно кивнула и поднялась на ноги.
— Люэрн!
Кусты по другую сторону тропинки зашевелились и к Вербиатрикс, настороженно поглядывая по сторонам, спустился человек, одетый точно так же, как и она – короткие брюки, высокие сапоги из мягкой кожи, легкая куртка. За плечом болтался шиповик, на правой руке была перчатка, обнажающая остатки пальцев – всего двух, спекшихся, сожженных пламенем много лет назад.. Человек приблизился к лежащим на земле телам, присел возле каждого так же, как это делала Вербиатрикс.
— Первый. И вот этот, светловолосый, - он поднял голову и посмотрел на нее. – Уверен.
Она кивнула, сматывая веревку. Молот вернулся на место – у пояса. Вербиатрикс присела рядом с Люэрном, взглядом попросила его подвинуться.
— Отлично. А теперь подтвердим.
Она повернула голову одного из мертвецов. Пальцами раскрыла по очереди глаза. Широкие зрачки нахально уставились на нее. Мертвее мертвого. Люэрн проделал такую же манипуляцию с глазами глааваря.
— Теперь эти двое.
Рукой в перчатке Люэрн открыл один глаз светловолосого покойника и показал своей спутнице залитый красным белок. Второе мертвое око было обычным.
— Что скажешь?
— Два дня, может, три, - сказал Люэрн задумчиво. – Скорее всего, они из Миатриариса. Завтра днем болезнь бы уже настигла весь отряд.
— Теперь второй.
Она протянула руку, но Люэрн удержал.
— Давай-ка я. Не хочу, чтобы ты этого касалась.
Глаза главаря были налиты красным. Оба. Это могло означать только одно - Люэрн не ошибся. Отряд нес болезнь из деревни у дальней реки. Если бы не они, к завтрашнему вечеру половина Диводурума была бы заражена.
— Как думаешь, много их там осталось?
Она рассматривала свои трясущиеся руки и не обратила на вопрос внимания. Охотники убивали, да, но не людей. Каждый раз, посылая верную смерть, Вербиатрикс испытывала двойственное ощущение. Ей хотелось промахнуться. И только понимание того, что промах будет стоить им обоим жизни, удерживало ее руку твердой.
— Верб.
— Не знаю, Люэрн, - очнулась она. - Правда, не знаю. Скорее всего, они перебили всю деревню. Но мы должны проверить. На всякий случай. Через несколько дней в Диводуруме намечается ярмарка. Если кто-то из Миатриариса уцелел, он обязательно попытается добраться туда, чтобы передать болезнь, пока она не убила его.
Она перевела взгляд на Люэрна. Он пошевелил пальцами здоровой руки, задумался.
— Мы не успеем до ярмарки.
— Нам и не надо успевать, - сказала она. - Дорога от деревни одна. Эта. Нам всего лишь надо не пропустить болезнь в Диводурум.
Вербиатрикс поднялась, он последовал ее примеру. Глядя вдаль, на темнеющий лес, она проговорила:
— Они будут идти группой. Все те, кто остался. Не думаю, что их много, но передвигаться они будут быстро, чтобы не опоздать. Возможно, ночью. Нам придется не спать. И ближайшие ночь и день – не есть, - она повернула голову и посмотрела на Люэрна. – Ты со мной?
— Я останусь, даже если ты захочешь, чтобы я ушел, - сказал он, не глядя на нее.
Ухватив тела за руки и за ноги, они по одному перетащили их с тропинки в лес, бросили там, закидав мокрой листвой. Постояв немного, словно отдавая дань погибшим, Вербиатрикс и ее спутник направились на юг, по тропинке, ведущей прочь от Диводурума.
Ветер стих, в воздухе стоял затхлый запах гниющей травы и хвои. Даже одежда, казалось, пропиталась этим умиранием, медленным, неспешным, неторопливым. Все здесь было таким. Зима с затяжными оттепелями, Весна, с ее длинными периодами таяния снега, Лето, отцветающее так долго, что думалось иногда, что Осень вообще не наступит. И когда она наступала, заливая дождями покосные луга, птицы не торопились улетать на юг, а снег совсем не спешил ложиться. Природа медленно рождалась и медленно умирала. Люди медленно взрослели и так же медленно старели и уходили в мир иной. И так должно было быть всегда, если бы не странная болезнь, пришедшая с юга несколько лун назад.
Медиоматрики не враждовали с соседними племенами, поэтому, когда несколько семей белловаков решили вдруг сняться с места и переселиться на их территорию, никто не стал возражать. Деревня Вербиатрикс, куда пришли эти семьи, вымерла от неизвестной болезни за считанные дни, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что заразу принесли белловаки. Вербиатрикс и еще пятерым повезло – они были тогда на охоте, и вернулись уже к разгару, в тот момент, когда старейшина, обложив соломой дома, собирался поджечь себя и тех, кто заразился, чтобы не дать болезни уйти.
Вербиатрикс, как сейчас, помнила этот момент. Отблески пламени на морщинистом лице, тьма, плещущая из кроваво-красных провалов глаз, голос, приказывающий бежать, скрываться, прятаться. В следующее мгновение ситуация изменилась. Швырнув в соплеменников горящий факел, старейшина выскочил за ворота. Толпа рванула за ним, ударилась в забор, не обращая внимания на вспыхивающую одежду и оползающую от огня кожу на искаженных страхом лицах. Плетеные ворота не выдержали напора обезумевших людей, упали, и перед Вербиатрикс и ее друзьями оказалось шесть дюжин зараженных.
Сражение вышло жарким. Охотники были вооружены, селяне, многие из которых были подняты криками с постели, полагались только на кулаки. Молот Вербиатрикс обагрился кровью близких ей людей. Но заболевших было слишком много, и вот уже охотники один за другим оказывались на земле, испуская дух. Вербиатрикс схватила за руку первого, кто попался ей на глаза. «Бежим!» – они бросились прочь, оставляя позади крики и смерть.
Вдвоем с Алссикносом они кружили по лесу несколько дюжин дней, вылавливая тех, кто выжил. След вел в Диводурум, слабый, но достаточно четкий. У Бийо-дартума им повстречались двое. Из рассказа стало ясно, что зараза направилась в Миатриарис, к последнему селению, стоящему на пути между ней и Диводурумом. Охотники разделились. С Вербиатрикс остался Люэрн, его друг и Алссикнос пошли к Миатриарису по другой дороге. То, что им встретились зараженные разбойники, могло означать только одно – Алссикнос не успел. Скорее всего, ни его, ни его спутника уже не было в живых.
Сидя у старого дерева, Люэрн наблюдал, как Вербиатрикс пытается расплести слипшиеся от крови волосы. Вчера они наткнулись на ручей, наполнили пузыри водой, умылись. На большее не хватило ни воды, ни времени. Если бы был нож, она бы отрезала косу, но пока приходилось мириться с ползающими в ней насекомыми и запахом. Запахом смерти, исходящим от той, которая шла с ней рука об руку.
— Когда это случилось? – спросил он.
— Дюжину ночей назад, - отозвалась Вербиатрикс, вытирая волосы листьями. Лучше уж грязь, чем кровь. – Меня ударили по голове. Если бы не Алссикнос, я бы сейчас с тобой не говорила.
— Зараженный?
Она бросила взгляд из-под тяжелых бровей.
— Да. Почему ты спрашиваешь?
Люэрн не ответил. Вербиатрикс отвернулась, встряхивая волосы, чтобы выгнать из них насекомых, а он смотрел на нее и все не мог отвести взгляда.
С северной стороны послышались голоса. Много голосов. Люэрн насторожился, Вербиатрикс взялась за молот, вскочила на ноги в мгновение ока, отбрасывая недоплетенную косу за спину.
— Стой. Их много, Верб. Их очень много, ты слышишь?
Вдвоем они спустились к самой тропинке, встали рука об руку. Топот ног далеко разносился в редколесье, и Люэрн вдруг отчетливо понял, что им не справиться.
— Надо бежать, Верб.
— Беги, - сказала Вербиатрикс, глядя туда, откуда вот-вот должны были появиться зараженные. – Беги в Диводурум. Расскажи обо всем друидам.
— Если ты не пойдешь, я останусь с тобой, - сказал он.
— Их не меньше трех дюжин, разве ты не слышишь? Они не торопятся. Они уверены в своих силах. А ты, мой однорукий спутник?
— Держи крепче молот, Верб, - он сжал шиповик. - Ты зайдешь спереди, отвлечешь их. Я прикрою тебя. Мы справимся, уверен.
— Мы же не справимся! – сказала она жестко. – Ты что, потерял разум? Уходи!
— Я останусь с тобой, пусть ты и хочешь, чтобы я ушел, - ответил он.
Ее отвернутое от него лицо исказила улыбка. Одна из тех, что лучше не видеть. Одна из тех, что никогда не появлялись на ее губах, если Люэрн был рядом.
— Отлично. А теперь подтвердим.

Из-за высокого забора раздались хохот и приветственные возгласы. Дети, взрослые, горожане и гости города – все спешили полюбоваться местной достопримечательностью, поглумиться над сумасшедшим белловаком, каждый вечер приходящим к городскому тыну.
Медленно падающий снег серебрил его волосы. Правая половина лица была рассечена, глаз прикрывала старая повязка. Худой измученный белловак нес на руках тело девушки, полуразложившееся, в истлевшей одежде, источающее, должно быть, ужасный запах. На насмешки и выкрики он не обращал внимания.
Остановившись в нескольких десятках шагов от ворот, парень аккуратно положил тело на мокрую землю.
— Эй, белловак! – крикнули из-за стены. – Как себя чувствует твоя подружка?! Сегодня она выглядит лучше!
Раздался гогот.
— Ей нужна помощь. Откройте ворота, ей надо промыть раны, - казалось, человек не слышит ничего, кроме собственного голоса. – Она ранена.
— Сколько он уже так приходит? – спросил кто-то.
— Полторы луны. Все никак не поймет, что она умерла. Еще в первый день, когда мы отказались его пустить.
— Почему?
— Так он же белловак. Это они притащили сюда заразу. Сам он не помрет, но пускать его внутрь никто не собирается.
— Проваливай, белловак! Приходи завтра, когда кончится ярмарка! – когда толпа вдоволь напотешалась над человеком, кто-то произнес оказывающую нужное действие фразу.
Парень осторожно поднял тело на руки.
— Если я приду завтра, вы меня пустите?
— Пустим, пустим, белловак!
В наступающих сумерках было видно, как, склонившись над лицом девушки, парень что-то ей прошептал. Затем отвернулся, справляясь с эмоциями.
Он ушел, пошатываясь от слабости, не обратив внимания на сверток с едой, который кто-то оставил для него у стены.
В один из вечеров, несмотря на то, что зеваки ждали до последнего, парень не вернулся.
Зараза не прошла в Диводурум.