| quantum-flg | Дата: Четверг, 02.11.2017, 11:42 | Сообщение # 1 |
 Опытный магистр
Группа: Издающийся
Сообщений: 461
Статус: Не в сети
| Победа в номинации «Самый романтический рассказ» на конкурсе Международного Творческого союза «Озарение».
«Конкурс короткого рассказа» 2016 год
Три ангела
На столе лежал лист бумаги: обычный, белый, с только что распечатанным на принтере текстом. Текст повторялся трижды. Буквы были наклонны, закорючки на них скромны, интеллигентны.
Николай Сергеевич смотрел на объявления, испытывая нерешительность. Ему очень хотелось, чтобы разрезанные и расклеенные по столбам эти три лоскута бумаги принесли желаемое облегчение его моральным и физическим страданиям. Возможно, они подарят еще одно счастье. Но могут и, наоборот, накликать беду: приманить падких на столь аппетитную наживу аферистов, воров, «чёрных» риэлторов. Последние уже несколько раз звонили и то вкрадчивыми женскими, то настойчивыми мужскими голосами предлагали продать квартиру.
Николай Сергеевич смотрел на объявления и думал. Мысли его были медленны, угловаты и неуклюжи, как сам он был теперь нерасторопен, перекошен и хром. После инсульта прошло почти одиннадцать месяцев, но левая сторона тела по-прежнему оставалась скованной. Нога не гнулась, почти не чувствовала опору. Рука болталась подобно пустому кожаному рукаву, словно и впрямь была лишена содержимого. Шея не поворачивалась. Лицо так же не двигалось своей левой половиной, уродуя аристократические черты, как выражался сам Николай Сергеевич, «косорылостью».
Это грубое, площадное слово пришло в его искушённый техническими знаниями мозг главного инженера в тот момент, когда он впервые после удара увидел себя в зеркало. Маленькое карманное зеркальце к его выбеленному болезнью лицу поднесла санитарка реанимационного отделения. Нет, интересен был совсем не внешний вид. В тот момент Николай Сергеевич испытывал дискомфорт от «спаянного» левого угла губ и невольно раздражался от ощущения неприятного кислого запаха. Ему хотелось увидеть дефект.
Он с трудом подвигал правой рукой и поражённо воззрился на приклеенную пластырем «занозу» венозного катетера. Клапан был синь до дикости, до той самой чужеродности, от которой начинает тошнить. Николай Сергеевич прикрыл глаза, сглотнул иссушённым ртом, потянул руку выше. Он достал до лица и на шершавом подбородке обнаружил колючие мелкие крупинки и катышки. От этих-то крупинок и катышков приторно воняло засохшей желчью. Стало мерзко. Тело ощутило грязь человеческой немощи. Разум осознал старость.
Как же это случилось? Внезапно? Или всё же старость подкралась незаметно, пробралась через поры кожи, засела в костях и сосудах, чтобы по неизвестно чьей команде вдруг выскочить оттуда и удивить, огорошить, вогнать в шок? Друзья, коллеги – они старились вокруг. Нет-нет, но Николай Сергеевич замечал то у одного, то у другого седину или новую резкую складку морщины. Особенно у женщин. Они вообще старились как-то «на раз»: вчера ещё были молоды, а сегодня вдруг приходили с оплывшими, пожелтевшими лицами и с глубокими тоскливыми глазами, глядя уже не на мир, но задумчиво созерцая свою жизнь глубоко изнутри.
Такой же взгляд появился однажды утром у его жены Марины. Николай Сергеевич ещё спросил тогда: как она себя чувствует? Жена ответила, что хорошо, а днём ему позвонили на работу и сообщили, что Марина Васильевна умерла. Разрыв аорты, так, кажется. И Николая Сергеевича мгновенно подкосило. Здоровье покатилось, что гружёный состав под откос. Тут подошёл юбилей: шестьдесят пять. Почести, положенные «поистине незаменимому главному инженеру»; пожелания здоровья; ненавязчивые вопросы коллег об уходе на пенсию; очередные вежливые отказы. Потом закрутило строительство нового корпуса НПО, сорвавшийся строительный блок, погибший рабочий. Комиссия. Организм не выдержал: инсульт. Реанимация, инвалидность, пенсия, льготы, бесплатный проезд... Да куда же ехать, когда нога не идёт?
Правда, чаще стал звонить через интернет сын – гордость и тоска Николая Сергеевича.
Юрий всегда знал себе цену. Он уехал еще в девяностые высоким, худым аспирантом. Тогда в аэропорту отец пожал ему на прощание руку, как оказалось, последний раз в жизни. Лично они больше не виделись. Письма, редкие телефонные звонки. Им на смену пришёл интернет, чудо-творение «Скайп». Сейчас, конечно, Юра – величина! Профессор Массачусетского университета, с добротным брюшком и такой же добротной репутацией в учёном мире. А вот женился Юра недавно, причём на своей бывшей студентке: чайнокожей, остроглазой, курчавой. Николай Сергеевич никак не мог запомнить её непривычное имя, поэтому всегда избегал его, называя жену сына «ненаглядной снохой», «прелестной африканкой» и даже «Андромедой». Она действительно была хороша. С великолепной, по-африкански огненной фигурой: с крутым, умопомрачительным бюстом, с приподнятыми, играющими при ходьбе ягодицами, с этим чарующим изгибом поясницы, не свойственным ни европейским, ни азиатским женщинам. Она иногда подходила к компьютеру, когда отец и сын разговаривали, улыбалась сочными губами и с напускной застенчивостью приветливо помахивала ручкой, нежно поглаживая круглый, упругий живот – вместилище нового человека.
В такие моменты на Николая Сергеевича наваливалась тоска, сердце начинало болезненно трепыхаться, и порой вырывалось горькое: «Вы бы приехали...» Но находились десятки причин, сотни обстоятельств, слишком крепко и надёжно держащие Юрия там.
Николай Сергеевич вздохнул, провёл правой, подвижной рукой по высокому лбу, по остроугольным, еще чёрным бровям над глубокими выцветшими глазами, коснулся впалых щёк и задержался на аккуратно подстриженной седой бородке. Задуманное дело казалось ему сейчас нелепым, даже, пожалуй, абсурдным, таким же, как его нынешнее положение. Но всё же в нём была надежда на изменение сложившейся ситуации, на разрыв круговой безысходности, крепко связавшей одинокого больного старика.
Николай Сергеевич подвинул на край стола лист с напечатанными объявлениями и заработал ножницами. Теперь их стало три: не совсем ровных лоскута бумаги с некрупным шрифтом, с отчаянной надеждой на лучшее. Почему три? Николай Сергеевич посмотрел на большой белый остаток листа. А сколько их должно быть, если не три?
На секретере, на одной из оставшихся после жены икон – современной карточке, приклеенной на пластиковую основу, – недвижно сидели за столом ангелы: три надежды, три чаяния. Воистину понять может лишь тот, кто сам переживает подобное. Ангелы недвижно сидели над чашей, палимые жарким солнцем пустыни. Гибкое древо с чудно́й копной листьев тянуло ветви, чтобы укрыть их. Утёс старался нависнуть, тенью объять. Но дерево слишком мало, а скала – неподвижна. Воздух трепещет от зноя, он бел и лучист. Опустив главы долу, ангелы созерцают великую истину: понимать может лишь тот, кто сам переживает подобное.
Николай Сергеевич решительно поднялся и, наваливаясь на трость-опору, направился в прихожую. Пальцы левой руки, благодаря регулярным упражнениям, всё же начинали потихонечку слушаться, и завязать шнурки на ботинках удалось достаточно быстро. Даже привычная при наклоне боль в голове и потемнение в глазах несколько запоздали. Качнуло, когда Николай Сергеевич уже выпрямился, и, чтобы не упасть, он привалился плечом к вешалке. Врач советовал: «Не наклоняться». А как не наклоняться? Кто завяжет шнурки, поднимет упавший на пол из непослушной руки кусок хлеба?
– У вас социальный работник есть? Вот она придёт и всё сделает.
Но пока она придёт, хлеб должен лежать на полу? Да и не один Николай Сергеевич у неё. А вообще, странная она, эта новенькая соцработница. Вот старая – хорошая была, а эта… Резкая, громкая, вопросы задаёт про родственников. Тут, вчера как раз, из центра звонили, спрашивали про неё, нет ли каких жалоб. Какие жалобы? Только что с продажей квартиры беспокоить стали. Нет, нужен кто-то родной, близкий, кто поможет, поддержит, поймёт.
Николай Сергеевич посмотрел на трёх ангелов, вздохнул и вышел в подъезд.
Ноги скользили, разъезжались, и, пожалуй, только трость-опора не давала растянуться на мостовой высокому, худощавому, ещё по-молодецки стройному мужчине. Зимний ветер гнал позёмку, забирался под воротник. Прохожие бежали мимо, занятые своими делами, погрязшие в своих нуждах. Казалось, никому не было дела до интеллигентного, аккуратно одетого пожилого человека с тростью. Это ощущение несколько успокоило, придало уверенности, и Николай Сергеевич стал убеждать себя, что никто ему ничего не скажет, не сделает никакого замечания, когда он будет расклеивать объявления. Всё же было неловко. Он остановился возле фонарного столба, чуть немного не доходя до пешеходного перехода. Этот столб Николай Сергеевич выбрал ещё дома, по памяти. Он располагался посреди тротуара, как раз в том месте, где с автобусной остановки люди шли на пешеходный переход к больнице. Мимо столба в день двигалась не одна сотня человек, и уж точно среди них были те, на кого так надеялся Николай Сергеевич.
Всё же было неловко. Он дождался, когда два автобуса подряд высадят пассажиров, и толпа на остановке рассосётся. Николай Сергеевич для устойчивости привалился плечом к столбу, отпустил свою трость и достал клей. Ветер рвал клок бумаги из левой руки, старался завладеть последней надеждой. Слабые пальцы краснели, стыли, но держали.
– Вам плохо? – неожиданно раздался позади женский голос, и Николай Сергеевич встрепенулся, как застигнутый врасплох мальчишка, малюющий на заборе нехорошее слово.
Он обернулся: девушка таращила на него встревоженные глаза, слишком чёрные, слишком накрашенные, яркие, как уголья на чрезмерно бледном, неестественном для живого человека лице.
– Вам плохо? – участливо повторила она, громко шмыгнула носом, подняла руку в чёрной перчатке и тыльной стороной указательного пальца провела по кончику проколотого носа. Серьга-кольцо двинулась и нелепо оттопырила ноздрю.
– Нет, нет, всё хорошо. Я просто отдыхаю, – поспешил оправдаться Николай Сергеевич, пряча за спиной левую руку с листком.
– А-а, – протянула девушка, надвинула на самые брови чёрную шапку-колпак и добавила:
– А то, если надо, я «скорую» вызову.
– Спасибо, спасибо, у меня всё в порядке, – однобоко улыбнулся Николай Сергеевич.
– Тогда я пойду, – сказала девушка и вновь громко шмыгнула носом.
– Да, да. Еще раз спасибо.
Она повернулась и пошла: тонконогая, в куцей юбчонке и непомерно тяжёлых сапогах. Оглянулась, приостановилась, вытащила руку из кармана короткой кожаной куртки с множеством заклёпок.
«Всё хорошо, хорошо», – жестом показал Николай Сергеевич.
Она кивнула, провела пальцем по носу и ушла.
Николай Сергеевич постоял, тоскливо гладя ей вслед. Потом вздохнул, перехватил объявление в правую руку и приложил к столбу.
Второй листок он приклеил на автобусной остановке, на противоположной стороне улицы, а третий – дальше, в переулке, возле ресурсного центра для инвалидов, как раз там, где получал свою опорную трость.
Дело было сделано. Николай Сергеевич устало шёл домой с чувством смятения и, в то же время, с укрепившейся надеждой. Теперь, Бог даст...
«Я – Николай, в 64 года овдовел. Женился бы на простой скромной женщине с инвалидностью. Можно с ребёнком. Не пью, не курю. Довольно обеспечен, своя квартира. У меня самого третья группа: хромаю после инсульта. Готов взять и со 2-й группой, даже с ампутацией. (Способную себя обслуживать). Тел: …»
Ветер гнал позёмку, рвал листки бумаги. Они трепетали, подобно перьям ангельских крыльев. Всего их было три. Буквы наклонны, интеллигентны, скромны: понимать может лишь тот, кто сам переживает подобное.
2016
ПС.
По итогам конкурса рассказ печатался в журнале "Союз писателей" №8
Позднее вошёл в одноимённый сборник рассказов.
Найти и почитать другие рассказы можно здесь:
http://knigi-market.ru/search/?query=м.+молния
ISBN 978-5-00073-581-7
|
| |
| |
