| DengLong | Дата: Суббота, 15.01.2011, 08:10 | Сообщение # 1 |
 Неизвестный персонаж
Группа: Пользователи
Сообщений: 10
Статус: Не в сети
| Грог шел впереди, тяжело переваливаясь с ноги на ногу; большой, неуклюжий. Он был не настолько грузен, чтобы так тяжело дышать, и не стар, чтобы так медленно двигать ногами, просто ему было неудобно. Для нормального дыхания, ему не хватало примесей серы в воздухе, а привычная для демона манера ходьбы не подходила для человеческого тела. Так что шагающий Грог, со всеми своими стараниями походить на смертного мужчину средних лет, напоминал старого инвалида с негнущимися от артрита коленями и страдающего бесконечной астмой.
Я уставился в лысый лоснящийся затылок «куклы». Интересно, что будет, если дать по этому самому затылку, тяжелым рюкзаком, например? Распадется ли морок или как у обычного человека появится шишка? А вообще, чувствуют ли демоны боль?..
Я нарочно во всех деталях представил себе, как поднимаю руки, и тяжелый рюкзак под собственным весом падает на блестящую голову…. Грог на секунду обернулся и обжог меня адским пламенем откуда-то из глубины человеческих глаз. Он не читал мысли - этот дар у него забрали; направленную угрозу он почувствовал по старой привычке. Я приветливо улыбнулся в ответ. Черти… они такие обидчивые, и шуток не понимают.
- Хозяин. - Грог толкнул дверь кабинета, загородив собой проход.
- Как там дела наверху? – бодро осведомился я у сидящего за столом человека, выглядывая из-за квадратного плеча «куклы». Хозяин этого кабинета тоже не так прост, как видится глазами.
- Входи, Реми. Грог, - укоризненно добавил он, обращаясь к демону.
Неуклюжая «кукла» развернулась ко мне, освобождая проход. На секунду маскировка дрогнула, и передо мной вместо человека встал серый демон, во всей своей кошмарной красоте.
- Ну и рожа у тебя, милый Грог. – Еще шире улыбнулся я.
Устрашающий череп с костяными шипами, черным провалом, там, где положено быть носу, кривыми клыками и глазами-углями не произвел на меня ожидаемого впечатления – видали и похуже. Только миг длилось видение, и вот широкая человеческая фигура снова неуклюже затопала по коридору.
- Не тот уже огонь в твоем слуге, Злой.
- Не тот, - подтвердил старик, - Но чего ты ожидаешь от демона, живущего уже три долгих десятилетие в облике смертного. Ни тебе развеселых потасовок, ни издевательств, ни заговоров и всего остального, чем они там, в аду, спасаются от безделья. А зимой, весной и осенью он к тому же очень мерзнет. Устал он.
И старик снова уткнулся в развернутую на столе газету.
На человеческий взгляд Злой был еще не стар, но уже и не молод. Торговец был того пограничного возраста, про который еще можно, хоть и с натяжкой, сказать: «седина в бороду, а бес в ребро». На глаз - лет пятьдесят.
- Злой, я все забываю спросить, сколько тебе лет? – спросил, снимая куртку.
- Ты уже когда-то спрашивал. Пятьдесят пять, - ответил он, не поднимая головы.
- Да? – притворно удивился я, - А выглядишь на всю тысячу.
В глазах старика что-то промелькнуло, лицо, будто размякнув, осунулось. Мне даже показалось, что сверкнули глаза. Он секунду смотрел куда-то вдаль, сквозь диван, стены и дальше. Потом хмыкнул и отшутился:
- А я думал, что пластические операции помогут скрыть возраст. – Он откинулся назад и взглянул на меня. – Мне тысяча сто сорок три года, мальчик.
- Это ж когда ты на пенсию вышел, дедушка?..
- Очень смешно, Реми, - едко улыбнулся Злой, - Присаживайся, чего стоишь как не родной.
У него было два имени, каждое обозначало свой период его долгой жизни. Сам Злой шутил, что один раз уже умирал, но жив до сих пор. «Для меня умереть, все равно, что сменить паспорт». Сейчас все его называли – Злой. Не известно почему, и кто придумал это прозвище, но оно прижилось, хотя мне было как-то неудобно звать так старика.
Я бросил рюкзак в угол диванчика, стоящего напротив стола у стены. Рюкзак тяжело упал, слегка подпрыгнул раз, из его недр донесся стеклянный перезвон. Злой поморщился, взглянул на меня с укором.
- Зато ты, я смотрю, выглядишь отлично. Примоднился. - Старик прищурился, поверх очков разглядывая меня.
Я и не скрывал. Обернулся вокруг, разведя руки в стороны. Пусть полюбуется.
Он посмотрел на мою ауру и хмыкнул.
- Тебе только крыльев не хватает.
- Мне идет? – усмехнулся я.
- Влюбляться полезно, - неопределенно ответил он и кивнул на диванчик.
Я сел. Все-таки, какая тесная комнатка, могу даже под стол ноги вытянуть. Но не смотря на тесноту здесь было уютно, чувствовалось, что хозяин превратил рабочий кабинет в свою обитель. Скорее всего в огромном особняке только эта комната и была по-настоящему обжитой.
Каждый предмет здесь был подобран «с душой». Мягкий кожаный диван под рукодельным покрывалом стоял напротив низкого стола темного дерева. По двум стенам тянулись от середины и до потолка полки, уставленные книгами, какими-то сувенирами, поделками разных форм, размеров и материалов. На стене напротив весело несколько пейзажных картин: горы, горы, горы и солнце. Единственный узкий шкаф, будто наказанный за провинность, вжался в угол, слева от стола. На широком подоконнике, который заменял Злому лабораторный стол - потому что такой бы в комнату не поместился - стояли пробирки в держателях, плошки, накрытые салфетками, колбы: от маленькой до размеров двухлитровой банки, чашечные весы, газовая горелка и многое, название которого я не знал. Все это было залито теплым желтым светом антикварной причудливо изогнутой люстры. Коричневые панели стен создавали благородный полумрак. На полу пушился ворсистый ковер.3
- Устал? – спросил торговец, глядя, как я блаженно улыбаюсь, откинув голову на спинку дивана.
- Да. Но! – я потянулся к рюкзаку. – Я маялся не зря. Редчайшая находка. Она стоила тех долгих часов, что мне пришлось пить с тем беднягой, и утреннего похмелья.
Я с удовольствием увидел, как брови старика выползли из-за очков, и он уважительно закивал. Стеклянный шарик, что я сжимал между пальцами, был как вольфрамовый самородок: редким и поэтому очень дорогим.
Сначала шарик был бордовым. Я сжал его в ладони, согревая, и тот ожил, расплываясь цветом по прозрачной сфере. Я видел это и раньше, несколько раз, но вновь зачарованный смотрел, как исчезают черные змейки, а струящийся туман, зажатый в ловушке алхимического стекла, светлеет, как будто в алую краску кто-то подмешал белого.... Дымка скручивалась и стягивалась в лохматый шар, который кружился, казалось не в стеклянной форме, а в воздухе между моими пальцами.... Вот первые искры. Туман розовеет, а в нем разгораются маленькие звезды, все сильнее и сильнее. Фиолетовый, розовый, кремовый, затем молочный, цвет становился все прозрачнее. Он струился по кругу все быстрее, стягиваясь в центр стеклянного шарика как в воронку. «Сейчас вспыхнет», - подумал я. И вспыхнуло, ярко, заглушив верхний свет, так, что в комнате на секунду потемнело. В центре прозрачной стеклянной сферы повисла яркая желтая точка. От нее вокруг всполохами расходился свет белого золота.
- Как ты добыл чистое раскаяние?..
Кто бы ни придумал называть торговца Злым, посмотрев сейчас на старика, он бы поменял свое мнение. Он сидел, подперев подбородок ладонями, и, опровергая свое прозвище, добро улыбался чему-то своему. Морщин вокруг глаз будто стало меньше, а сами глаза горели молодостью и восхищением. Я спрятал шар обратно в рюкзак, в отдельный карман, с сожалением осознавая, что чудо кончилось, и желтая звездочка там, в темноте и холоде, снова распалась ало-черным туманом.
- Как обычно. Только в этот раз пришлось не на шутку потрудиться.
- Расскажешь? – попросил Злой.
- Вроде как нечего рассказывать – все обычно. Да и история не… не светлая, сам понимаешь. Раскаяние раскаянием, а путь к звезде мрачен. – Я взглянул в глаза старика и вздохнул. – Увидел я в баре, как парень глушит стакан за стаканом. Не поверишь, у него чувство вины расползалось как рак; большое темное пятно. С такой виной в петлю лезут. Поэтому и подошел.
- Перевел? – удивленно спросил Злой.
- Сам не ожидал, - развел я руками.
Я говорил, а торговец, которого никогда раньше не волновало, откуда и каким образом добыт товар, слушал так внимательно, что не надо было напрягать голову - я все понял и так. Я понял, что он хочет наружу, в мир людей. Ему опостылели эти стены, внутри которых все остается по-старому день ото дня. Созданный своими руками уют нужен только тогда, когда в нем есть потребность, и тихий уголок помогает исцелить разум и душу. Но много – не всегда хорошо; покой затягивает, притупляя вкус жизни.
Я с удивлением смотрел на Злого, он казался мне незнакомым.
В старике, как и в его слуге, уже не было того огня, и душа, живущая молодым прошлым, не могла с этим смириться. Он хотел переживать и глушить свою боль спиртным как тот парень или обчищать чужие души вбирая чувства в непроницаемое алхимическое стекло как я, а не пить суррогатные эмоции, лишь стороной касаясь того мира, частью которого мог бы быть. Я скользнул взглядом по подоконнику, уставленному алхимической утварью. В этих колбах и чашечках был «вкус жизни» - дар людей и вечная зависть ангелов.
- Я ожидал, что он просто доведет себя до крайности, распалит свою вину еще больше, а потом я его «успокою» – не хотелось, чтобы парень после разговора нашего пошел топиться....
- А что он натворил?
Я поморщился, но рассказал.
- Жена ему сказала, что беременна, призналась, что втайне перестала принимать противозачаточные. Семья у них бедная, проблем по горло, а тут еще ребенок…. В общем, затмило разум парню, и он ее в ярости толкнул, не сильно, но так, что упала она неудачно и…. В общем, детей у них не будет, - я помолчал, - Никогда.
Не люблю я вспоминать истоки чувств. Это та часть работы, от которой я давно отказался, просто старался забыть. Работая с душами, забираясь, разбираясь, не редко можно перенять чужие эмоции и увязнуть в них. Помню поначалу так и случалось, а потом я справился, убрав из своей головы и сердца такое понятие как «сопереживание». Но сейчас я вспоминал, и внутри повисло неприятное, гнетущее и мечущееся.
- Какой грех…. И он раскаялся?
- Сам же видел звезду. Я видно что-то не то сказал, что хотел, и как оказалось не зря, переломило ему душу. Ты бы видел, как его трясло, когда мы бутылку виски приканчивали, будто алкоголь не топил, а наоборот разжигал боль.
- А что потом?
- Я сидел, пьяный в стельку, и слушал. Он сам все сделал, все выложил и очистился сам, даже помогать не пришлось. А виски было к месту – он так каялся, что это мне потребовалось напиться.
Как же звали того парня?… Нет, не помню, а может и не спрашивал.
- Странные вы, люди, - пробормотал Злой, - Что есть - не бережете, потеряете – сразу в слезы.
- Не упрекай, старик, ты ведь и сам уже пятьдесят с лишним лет как человек. Себя что ли понять не можешь?
- Да пошел ты, - огрызнулся Злой.
- Злой ты, Злой, - примирительно улыбнулся я.
- Может и злой, - грустно ответил он, - А это?
Он ткнул мне в грудь пальцем.
- Что, это? – притворился я.
Он замолчал. Я ждал, что он спросит, как я умудрился влюбиться, перенять чувство, ведь я всегда был осторожен, но он не спрашивал. А мне хотелось рассказать!
- Злой, она прекрасна.
Старик хмыкнул.
- Молодость, - совсем по-стариковски протянул торговец, - Хочешь, я расскажу тебе, почему я здесь?
- Ты меня учить будешь? – спросил я.
У этого человека, сейчас – человека, было два имени и две жизни. Многие знали, кем когда-то был старик, но никто - почему он ушел оттуда.
- Я не ушел - меня прогнали, но выбор я сделал сам. - В его всегда не выразительном голосе была гордость. – Мы всегда завидовали вам, людям. Тому, что вы можете чувствовать.
В комнатке висела тишина, только голос старика изредка нарушал ее, но как-то неуверенно, и он замолкал, будто тишина была сильнее и загоняла слова ему обратно в сердце. Я сидел, не шевелясь, опустив голову, и слушал, как бывший ангел предается ностальгии…. И думал о своем.
Он не будет меня отговаривать – какое ему дело. Да и незачем. Я и сам знал, что ничего не получится. Не получится по одной простой причине - любил только я, а вот ее любовь лежала сейчас в рюкзаке, запертая в стеклянной ловушке, и обратно ее уже не отдать. Тогда есть ли смысл? Куда подевалась та радость, что была при мне эти несколько дней? Исчез восторг. И что я чувствую, когда вспоминаю ее теплую ладошку в своей руке – только тоску. Так не должно быть - я знаю это, потому что видел. Старику не надо меня отговаривать – я сам себя отговорю. Вздохнул, сбросил накатившую грусть, смирился. В коем-то веке придется обокрасть самого себя.
А старик все говорил.
- Ангелы, демоны, мы… - Он осекся. - Они. Они лишены возможности чувствовать, чтобы ничего не отвлекало их от дел «надземных» и «подземных». Каким тебе представляется рай? Так вот – там ужасно скучно. У ангелов не так-то много дел, и они... скучают.
- И ты сбежал?
- Да, - мальчишески улыбнулся старик, - Я захотел разнообразить вечность. Мы…. Да. Мы перенимали у людей чувства, но это был суррогат, как писать музыку по книжкам. Мы учились чувствам у людей, становясь похожими на вас…. Ты не удивлен? Почему ты думаешь ангелы – добрые, а демоны злые? Потому что никто не проводил такой эксперимент, как послать грешника в рай, а праведника - в ад. Знаешь, я – ангел, я чувствовал себя слугой.
- Будто вас там принуждают, - хмыкнул я.
- Не принуждают. Но этого и не требуется, достаточно лишить возможности чувствовать, чтобы воля перестала рваться к новому. Тогда и рутина кажется достойной жизнью.
- Мне не понять, - убежденно сказал я, - Зачем ты это мне рассказываешь, старик? Ты пытаешься сказать мне, что я не прав, что опускаю себя с небес на землю? Ты жалеешь, что сделал такой выбор. Напрасно стараешься, я уже принял то, что ты пытаешься мне сказать.
- Жалею? – спросил он, но этот вопрос был не ко мне. Он не слышал моих слов, только собственные мысли занимали его разум. – Так вот, я влюбился. Я был первым, кому надоело притворяться. Я спустился на Землю и украл чувство у одной девушки.
- Так ты все начал? – Оказывается, передо мной был первый вор, способный выкрасть чужое чувство.
- Украл, и сам влюбился в нее.
В каждом человеке есть скрытая сторона, глубокая, интересная. Есть чувства, которые прячутся еще глубже. Их берегут, как сокровище, как бесценный дар, даже не догадываясь, что берегут люди свою жизнь. Нам завидуют ангелы! С их бессмертием – они не знают, что с ним делать, с их благочестием – это мы научили их; для них вечность – это жизнь, в которой только скука, скука....
- Чувствуешь, что живешь? – с улыбкой спросил Зл… Атариэль.
- Чувствую, - прошептал я, не стесняясь старика.
Сердце взрывалось подряд; вспыхивало, тухло, чудо светлое круглое… личное.
Но я не стеснялся. Открыл глаза. Открыл взор. Передо мной сидел обычный человек – еще достаточно молодой старик. Барыга…. И мастер – единственный, кто умеете смешать радость и печаль, которые пользовались в двух других мирах огромным спросом. Краденые чувства уходили ангелам и демонам, как наркотики, как деликатесы в вечные для них «голодные годы». Определенно приготовленные, смешанные, возогнанные и кристаллизированные веселье, тоска, эйфория – они пьянили их. И спрос становился все больше….
Личное.... Это и есть так и не давшийся человеческой алхимии «пятый элемент» - квинтэссенция. С чувствами оживает камень, холсты вырисовывают на себе завораживающие картины, покоряются горы и моря, государства и сердца. Что я говорю себе... когда я чувствую, и не нужны слова. И для меня тепло в груди сейчас было дороже всего на свете.
Я вспомнил набережную. И пестрым покрывалом передо мной развернулось будущее.
- Хочешь? – неожиданно спросил Злой. Я вздрогнул.
- Мне обязательно отвечать или ты так поймешь?
- Я понял это еще когда ты вошел.... Что ты – попал! – хихикнул он.
Его руки тряслись. Легкий графин, будто наполненный до краев «гулял» в руках старика, пока тот наливал стакан. Бурая жидкость ввинчивалась в благородный хрусталь, который был для старика «чашей забвения».
- Ты изменил рецептуру? – Черный лохматый столбик смерчем вертелся в центре бокала – никогда его не видел.
- Увеличил дозу азарта. Добавил жадности и гордости.... А это – это ожидание смерти, немного - на кончике ножа.
- Смерти? Тебе стоит только сказать, и вместо «Ангельской пыли» и сокровищ тебе будут платить молодостью и здоровьем. Зачем тебе деньги, старик?
- Молодость мне не нужна, и не собираюсь я тянуть свою жизнь за волосы – я достаточно пожил. Пусть все пройдет своим чередом. – Сказал он и опрокинул в себя стакан. Закашлялся.
- Крепкая? – поморщился я.
- Что будет, когда черный вихрь заполнит собой весь стакан? Вот тогда будет крепко.... А это случится когда-нибудь.
- И кто будет смешивать коктейли?
- Никто, - отрезал Злой, - Это была моя ошибка, и она умрет вместе со мной. В аду, как известно чувств не достанешь... А хочешь, я тебя научу?
Я поднялся. Принялся скоро одеваться, боясь, что решимость моя умрет. Мне нужно выйти отсюда....
- Не хочу. Пусть горит в аду твое предприятие!
Он захихикал.
- Мне не нужна твоя жалость, Реми. Спрячь ее! – Он махнул на меня рукой. – И вали, пока не передумал! Вали, топай, лети!.. Ты ведь не хочешь закончить, как я, верно?
Я помотал головой. Ждал этих слов – того последнего толчка с которым рвется удерживающая подвиг нить. Обернулся, подтянул к себе рюкзак и принялся перекатывать внутри шарики, ища тот самый - единственный.
- Она тебя не вспомнит даже, - услышал я за спиной, - Старая любовь не приживается снова.
- Я знаю. Он мне нужен, чтобы найти ее. Я создам новую.
- Где будешь искать? – Положив подбородок на руки, старик рассматривал меня.
- Здесь, в Париже. – Сказал я и испугался таким масштабам, но лишь на миг.
- Удачи.... Может еще увидимся.
Я не ответил. Шагнул к двери, но помедлил и обернулся.
- Почему ты еще помнишь?
Старик потянулся к ящику стола, выдвинул его, а когда поднял руку – в его ладони матово горел желтый шарик.
- Но чувство не живет так долго! – удивился я. – Без подпитки...
В тот миг я понял, почему он еще помнит. И я понял, когда настанет день, и старик поднимет за свое здоровье стакан с черным вихрем... только с черным. Сфера в его руке была бледно-оранжевой, цвета умирающего Солнца....
- Торопись.
Я сжал в кулаке любовь. Почувствовал линиями на ладони, как ровное тепло наполняет их, наполняя всю мою жизнь. Увидел свою будущее, отделив его от грез парапетом набережной, на которой встретил Ее, и будущее будет прекрасным. Быстрей, быстрей, пока еще жарко под сердцем!
Хвойная зелень в золотом тумане шара укажет мне дорогу.
Рюкзак остался на диване, наполненный кучей денег – я не взял от Злого ничего. Но унес с собой гораздо больше, заплатив сполна.
Om sri maha Ganapataye namah!
|
| |
| |
