Добавлено (20.03.2012, 07:28)
---------------------------------------------
Дом, где живет огонь.

В помещении, которое сошло бы скорей за меленький склад, чем офис, стоял письменный стол. Основательный, старого стиля, сделанный из цельной древесины, а не такой как сейчас любят делать - крышка из прессованных опилок и пара железяк, и все держится на соплях. На столе стояла тусклая настольная лампа с зеленым абажуром, похожая на галлюциногенный гриб. Ее света едва хватало чтоб осветить значки на бумагах, беспорядочно раскинутых по столу, и лицо сурового викнига с раскидистыми бакенбардами, за этим столом восседающего. В углу уютно потрескивала железная печка с дымоходом, освещающая спину второго викинга, который стоял напротив и хмурил косматые рыжие брови, пытаясь в проклятой полутьме разобрать текст на листе, который держал в руках.
- В сто тринадцатом помете двадцать три здоровых самца, плюс три мертворожденных, плюс одна пара близнецов, итого двадцать восемь.
- Можешь сразу делить надвое, - оборвал его мужик с бакенбардами, - половина в процессе отсеется, по разным причинам... что близнецы?
- Задержка физического развития, астения, апатия, и это еще не весь букет, - мрачно отозвался отчитывающийся, - полный неликвид, рекомендую сразу в расход.
- Остынь, Турри, - на лице начальства отразилась легкая досада пополам с раздражением, - тебе бы только в расход... их списать мы всегда успеем, а может и не придется. В этом возрасте они почти не требуют расходов.

Для неподготовленного ума первый визит в питомник кинра мог стать похлеще любого фильма ужасов. Как в палате для буйных умалишенных, все вокруг было мягким - пол, потолок, стены. Дальнейшее напоминало логово некроманта-педофила. Там и тут, сбившись в клубки, подобно червям, копошились голые дети. Лысые, истощенные и серокожие, с черным зрачком во все глазное яблоко и кривыми острыми зубками, выпирающими из оплывших гниловатых десен. Время от времени они издавали хриплый визг, от которого мурашки шли по коже. Двое из них, однако, не принимали участия во всеобщем копошении. Со стороны казалось, будто они - это единое двухголовое существо, узловатое и искривленное, с двумя непропорционально крупными головами. Они сидели, плотно прижимаясь друг к другу, в дальнем углу комнаты, где совсем рядом проходила труба отопления, и тот, что был покрупнее, крепко прижимал к себе своего близнеца с маленьким недоразвитым телом, огромной круглой головой и перекошенной мордочкой. Близнец почти не реагировал на внешний мир. Он молчал, вяло ел и мало шевелился, выражение его лица менялось спонтанно, само по себе, и так же спонтанно угасало, подергивания конечностей напонимали затихающие конвульсии, но его больший брат, казалось, любил его больше всего вокруг, и цеплялся за него, словно утопающий за соломинку.
Иногда возня в мягком теплом полу перерастала в нечто большее. Кто-то из детей зомби, внезапно осознав свое превосходство, пытался причинить вред остальным. Тогда в стене комнаты открывалась дверь с окошечком, и входил егерь Турри, или егерь Дагна, или Акил, ее ручной кинра. В любом случае, точный удар электрической дубинки отбрасывал зачинщика в сторону и заставлял застыть от болевого шока. Егерь тем временем, буднично ухватив его за руку или за ногу, выволакивал из помещения. Назад они, как правило, не возвращались.

На самом деле, все - и егеря, и растущие в питомнике дети кинра, и даже Акил - все чувствовали атмосферу, которая здесь царила. А атмосфера это была давящей безысходности и тоски. Потому-то егеря, приставленные каждый к своему боксу, и напивались до зеленых чертей, едва подходила к концу их смена. Но были и другие люди, для которых атмосфера не имела ни малейшего значения. Для них это был просто бизнес, который приносил большие деньги, из которых выдавалась зарплата и менеджерам, и егерям, и многим еще другим людям, которые вертелись в этом чертовом колесе.
Человек, который появился однажды в пустом боксе, где ничего не менялось годами, явно был из таких же. Копошение детей, похожих на трупы, его не пугало. Не подавляло всеобщее молчание и настороженность, когда почти два десятка серокожих голов медленно поворачивались, следя за его перемещениями, сверля его почти двумя десятками черных, без радужки и зрачка, глаз.
А был это молодой высокий мужчина лет тридцати. Его черные волосы были зализаны назад в аскетичный хвост, серый деловой костюм ни единым намеком не выражал вычурности, но был идеально отглажен, точно так же, как идеально были начищены кожаные ботинки. Несмотря на внушительный рост, он прошелся по мягкому полу, и тот почти не прогнулся под его шагами. Шел не торопясь, внимательно вглядываясь в некрасивые, страшные лица детей. Наконец, остановился перед замершими в углу близнецами, долго разглядывая поднявшего на него голову большего, сжимающего в руках брата, похожего на дерганую куклу.
- Этот подойдет, - после некоторой паузы решил человек.
- Номер одиннадцать? - недоверчиво хмыкнул Беларо, менеджер по продажам, обладатель внешности сурового скандинава и густых бакенбард, - не слишком хороший выбор, Тэл Адонай. Здоровье у него будет слабое. В яйце, насколько вам известно, ограниченный запас питательных веществ. Это близнецы, а значит, каждому из них в ключевой фазе развития досталась только половина. Хотя... одиннадцатому все же больше, пожалуй.
- Занятно, - кивнул Тэл Адонай, - у них это часто?
- Случается, - не стал спорить менеджер, - хотя близнецы чаще все-таки мертвые. А вот других мутаций хватает. Например, три ноги, или два носа, или у самки по девять титек... некоторым, надо сказать, так даже нравится. Так что же, вы уверены? Можем вам другого присмотреть.
- Нет, этот подойдет, - мягко, но настойчиво, остановил его Адонай, - в этом возрасте еще многое можно исправить. Я плачу вам большие деньги. Направьте их на достойный уход.

Спустя несколько дней после этого разговора егерь Турри, заступив на смену, совершал утренний обход. Поначалу все было как обычно, но затем он заметил, что в углу, где обычно сидели двое близнецов, что-то не так. Когда он подошел ближе, то увидел, что больший мальчик теребит меньшего, пытаясь его разбудить. Голова меньшего тем временем неестественно запрокинулась назад и вбок, и без того острые черты заострились еще больше, а полуоткрытые глаза подернулись мутной пленочкой. Опавшие руки и ноги его, обычно пребывавшие в неприметном, но постоянном судорожном движении, не шевелились. Турри тронул его и убедился, что он уже несколько часов как мертв - похоже, смерть наступила ночью, в перерыве между сменами. Тогда егерь поступил так, как и было предписано - ухватил скорченный трупик за рахитичные ножки и потянул на себя. Живой паршивец, однако, вдруг вцепился в него мертвой хваткой, и даже вдруг оскалился и зашипел на егеря - коротко и неслышно, однако раньше даже такого за ним никогда не водилось. Сконфуженный таким положением дел, Турри рывком выдрал застывшее тельце из цепких, но слабых рук гаденыша и быстрым шагом направился к двери, а тот с упорством маньяка пополз за ним, издавая высокий, на грани ультразвука, душераздирающий рев. Турри захлопнул и запер дверь прямо перед его лицом и услышал, как острые коготки детеныша с омерзительным звуком скребут по железу. В этот момент не по себе стало даже ему, крутящемуся в этом бизнесе уже не первый год.
- Номер двенадцатый откинулся, - сообщил он, входя в офис Беларо, открывая решетку железной печки и привычно закидывая закостеневшее тельце туда. На несколько минут помещение заполнилось привычным запахом горелого мяса, который быстро выветрился через вытяжку. Егерь выпрямился и подошел к столу менеджера.
- Может, и одиннадцатого тоже ликвидировать? Пытался помешать забрать тело, проявил агрессию...
Беларо, привычно сидящий за своим столом, улыбнулся так, как улыбается мудрый взрослый человек подростку-дебилу.
- Ты сдурел, Турри? А ты в курсе, что это, между прочим, признак интеллекта и социальности, кретин? К тому же, у нас на него заказ от мужика из правительства, знаешь, что это такое?
Турри знал. С правительственными шишками вообще приходилось быть аккуратнее. Они могли принести как большие деньги, так и не менее большие проблемы.
- Вообще, тебе теперь неплохо бы с него пылинки сдувать, - заключил Беларо.
- Как знаешь, - обозлился Турри, хотя и знал, что начальник прав, - только он сейчас занят тем, что царапает дверь в бокс.
- А ты забей на него, - посоветовал менеджер, - ему в конце-концов надоест.
К этому вопросу больше не возвращались.

Добавлено (20.03.2012, 09:05)
---------------------------------------------
Ни для кого не секрет что, вне зависимости от того, насколько вынослив и трудолюбив человек, любому из них надо иногда спать. Поэтому к одному боксу с детенышами были приставлены, как правило, двое егерей. Егерь Дагна Перил во-многом отличалась от Бьорна Турри. Во-первых, она была гораздо более беспристрастна, и выпивкой от нее несло куда чаще, чем от коллеги по цеху, к тому же, как уже можно догадаться, она была женщиной. Зато ее практически невозможно было вывести из себя, и она мало с кем обращалась по-настоящему плохо. Гораздо большей проблемой был ее питомец, Акил. Этот двухметровый кинра обладал железным здоровьем, и тем не менее, на всем Тел Фос, начиная от прибрежных зон и заканчивая поселениями в предгорьях, на него не нашлось бы покупателя. На профессиональном жаргоне егерей он был так называемый "неликвид". Виной всему была его чистая кровь. Он, как и все, появился на свет в питомнике, но гены его диких и неудержимо агрессивных сородичей внезапно взяли верх над ухищрениями селекционеров. На его совести в четыре года был была половина помета отборных, одомашненных самцов, которых он перерезал прежде, чем егеря успели ворваться в комнату и обездвижить его. А еще он с самых ранних лет любил Дагну. Это, пожалуй, и было тем обстоятельством, которое с самого начала помогло ему выжить. Потеря нескольких экземпляров отборного товара заставила хозяев бизнеса пересмотреть свое мнение, и Акилу была одна дорога - на усыпление, если бы не вмешательство Дагны и не жадность Беларо, продавшего кинра "мимо кассы". Тот был совсем неглуп, и понимал, кому именно обязан своей жизнью.
С той же силой, с которой Акил любил Дагну, он ненавидел и презирал своих бывших товарищей. Малейший конфликт - и он врывался в бокс, как волк в клетку с кроликами. За покалеченных, а иногда убитых, Перил покорно платила штрафы.
С тех самых пор, когда Турри вынес из бокса скрюченное тельце номера двенадцать, для одиннадцатого, его близнеца, мир мучительно перестал напоминать скорлупу яйца изнутри. Соломинка, за которую он цеплялся первые годы своей жизни, потонула, а ему пришлось барахтать руками и ногами самому. Иногда их тасовали между боксами, появлялись новые лица, пресекались старые и вырастали новые конфликты. Одиннадцатого это не касалось. Он был нелюдим и не покидал своего отапливаемого угла. Без живого тела близнеца, всегда сидящего рядом, ему всегда было холодно. Особенно сильно холод сковывал по ночам, заставляя плотней прижиматься к батарее, зашитой под обивкой стены.
К ним как-то подсадили подростка из параллельного помета - того же возраста, но крупнее. Поначалу новенький, усевшись у стены, молча и спокойно обозревал новых соседей, подобно маленькому высохшему йогу. Огромные зрачки его были расширены во все глазное яблоко, верхняя губа иногда подергивалась, обнажая ряд сероватых, пока еще не очень острых, кривых зубов. Номер одиннадцать в общественной жизни бокса не участвовал, зато смотрел во все глаза, как возникает перепалка. Подобно диким кошкам, дети кинра на четвереньках медленно обступали чужака. Приглушенное сдавленное шипение, кое-кто успел перенять от Турри несколько бранных словечек. Новичок ни словом, ни даже лишним движением глаз не выдавал малейшего волнения. Он представлял собой монолит, маленького, непоколебимого Будду. А затем, так же стремительно и без предупреждения, кинулся. С неестественной скоростью оттолкнулся от пружинистого пола, сбивая с ног самого крупного аборигена. Тупые зубки в секунду смяли и рванули тонкую, пергаментную кожу шеи, темная кровь брызнула на обивку под страшный рев остальных. Оставив свою жертву извиваться, подобно пойманному из реки угрю, зажимая рваную рану на шее, пришелец кинулся было на остальных, но тут хлопнула входная дверь, и в комнату пулей ворвался Акил.
Номер одиннадцатый плотнее притянул колени к животу. Сам он не принимал в драке никакого участия, но и не смотреть на все, что его окружало, теперь уже просто не мог. Питомцы бокса с воплями рассредоточились по периметру, вжимаясь в стены. Акила тут хорошо знали все. Все, кроме чужака.
Профессиональным четким движением егерь ухватил обидчика за сморщенную эластичную кожу на затылке, как котенка, и поднял в воздух. Тот, однако, проворством пойманной человеком змеи обвился вокруг держащей его руки, и кривые зубки - это было хорошо заметно - глубоко погрузились в незащищенное запястье. Акил не шелохнулся, не издал ни звука, лишь губы его медленно растянулись в острозубой ухмылке, занявшей почти все лицо. Маленькие широко расставленные глаза хищно сузились за мгновение до того, как он быстрым движением, словно спортсмен, метнул маленькое напряженное тело детеныша в сторону единственного твердого объекта в комнате - металлической двери. Тот пролетел через весь бокс подобно торпеде, пущенной авианосцем. Голова его с грохотом встретила крашеное железо, и он опал на пол бесформенной кучкой тряпья. Он был еще жив - раз за разом мучительная судорога прошла по иссохшему тельцу, напряглись узловатые мышцы на длинных, тонких ногах, и он попытался встать, приходя в себя. Тяжелее всего было поднимать голову, по которой тяжелыми струйками стекала темная кровь. А секунду спустя на его голове уже стоял тяжелый ботинок Акила. Он мягко покачал стопой, шевельнул губами, словно расчитывал траекторию полета мяча, и наконец нанес молниеносный удар. Раздался ощутимый щелчок ломаемых позвонков, голова чужака развернулась под невероятным углом, немного густой кровавой пены появилось в уголках перекошенного безгубого рта. Акил обернулся на остальных, и широкая улыбка акулы вновь появилась на его лице, когда он оглядывал детей, жмущихся к углам и вдоль стен. Все притихли, лишь малоосмысленный шепот и негромкие повизгивания мешали воцариться полной тишине. Одиннадцатый спрятал лицо в коленях. Еще несколько секунд в молчании егерь обозревал свои владения, а затем, подцепив свою добычу за обмякшую руку, поволок вон.

Было три часа ночи. Беларо задремал было на столе на кипе бумаг, которые так и не успел все заполнить. В пластиковом лотке рядом лежала стопка досье, которые ему предстояло обновить до конца недели. В общем, дел было невпроворот, но торопиться особо некуда. Ради, разумеется, конспирации, перед уходом на внеплановый отдых он запер кабинет, и теперь, продирая глаза от громкого стука в дверь, горько сожалел об этом. Стоило открыть дверь - и он встретился со злыми глазами Дагны. Одной рукой она крепко держала за запястье ребенка кинра, тот упирался и хныкал. Его левое запястье оставалось свободным, и Беларо даже в полутьме заметил, что оно туго перебинтовано, а на свежем бинте виднеются следы крови.
- Перил, - спросонья высокий голос дельца звучал комично, - как это понимать?!
Он не сдержался и зевнул, раскинув в стороны руки, и егерь с отвращением обратила внимание на пятна пота под мышками его рубашки. Впрочем, от постоянно работающей печи в офисе и впрямь было довольно жарко.
Внеся за собой перегар от какого-то недешевого, но слишком крепкого алкоголя, женщина втащила ребенка внутрь. Тот продолжал размазывать по лицу скупые слезы.
- Он грыз свою руку, - лаконично объяснила егерь причину своего появления, - сидел на полу и грыз свое запястье. Рана достаточно глубокая. Тебе лучше решить, что с этим делать, и как можно скорее.
Не проснувшийся толком Беларо некоторое время осоловело пялился на хнычущего ребенка.
- Почему он плачет?.. - в какой-то прострации спросил он наконец, - у них нет таких рефлексов.
- У этого есть, как видишь, - оборвала его егерь Перил, - Беларо, ублюдок, не вешай это все на меня. Разберись сам, будь добр.
- Хорошо, свободна, - махнул рукой менеджер и раздраженно смотрел, как женщина прикрывает за собой дверь.
С минуту он приглядывался к хнычащему детенышу, спросонья пытаясь определить, кто именно перед ним. Вообще-то, каждого из своих подопечных он знал в лицо - самцы были товаром редким и дорогим, и в целом хорошие экземпляры можно было по пальцам пересчитать. Наконец, Беларо его, кажется, узнал.
- Одиннадцать, - обратился он к стоящему перед ним ребенку. Реакции почти не последовало, но хныкать тот перестал. Воодушевленный таким поворотом, Беларо наклонился вперед и повторил на тон выше:
- Одиннадцать!..
- Да, - неожиданно и угрюмо отозвался ребенок, - что?
Зрачки его были расширены во весь глаз. Обычный генетический дефект, мешающий сокращаться сетчатке, но из-за этого невозможно было понять, смотрит ли он на Беларо или куда-то в сторону.
- Тебя что, плохо кормят? - внимательно и въедливо начал разговор викинг. Признаться, с такой интонацией он не общался даже с Турри, хотя того считал куда как более равным себе.
- Нет, - отвечал мальчишка все так же угрюмо и односложно.
- Тогда зачем ты пытался съесть свою руку? - спросил Беларо, раздраженный, что каждое слово приходится тащить клещами.
- Я не пытался, - спокойно ответил мальчишка. Как будто специально хотел довести его до белого каления. Впрочем, даже на его собственном лице промелькнуло подобие удивления вопросу Беларо. Возможно, трактовке его действий.
- Ты не пытался съесть свою руку? - в голосе Беларо теперь появились особые нотки психиатра, беседующего с умалишенным, - тогда зачем ты ее грыз, Одиннадцать?
- Я хотел уйти, - без доли сомнения отозвался детеныш кинра.
Доля секунды потребовалась Беларо, чтобы сложить два и два, но на всякий случай он все же уточнил:
- Считаешь, что если съешь свою руку, то тебя скорей выпустят?
- Нет. Я хотел... совсем уйти.
- Помереть что ли хотел? - расплылся в сочувственной улыбке викинг.
- Да.
Путей для отступления больше не оставалось. Беларо со вздохом накопал в пластиковом лотке нужное досье. Затем освежил краску на широком штампе и оставил на первой странице ярко-красный оттиск, который, если бы не заказ, мог бы означать большой жирный крест на всей жизни этого мальчишки.
Дело оставалось за малым. Беларо вызвал Дагну, чтоб отвела горе-самоубийцу обратно в бокс, и снова запер кабинет, надеясь, что нежданных гостей в эту ночь больше не будет. Подумав, снял с вешалки куртку и, сложив вчетверо, приладил себе под голову прямо поверх недописанных бумаг, после чего вернулся в сны.