Сколько хлеба дадут сегодня? Унцию? Две? Или совсем ничего. Какая разница - все равно мы умираем. Всем это ясно. Потому они отводят глаза в сторону, всякий раз, когда я говорю о болезни. Потому они разговаривают с нами шепотом, ходят бесшумно, а через стены чуть слышны их приглушенные голоса в соседних комнатах. Они ведь говорят о нас... Неужели мы правда умрем?
Вот и Харольда не стало. Весь хлеб, положенный ему на сегодня, отдали мне. Эта надбавка немного подкрепила мои силы. Может, еще не все кончено для меня? Говорят, что не все умирают. А еще слышал разговор, что знахарь из соседней деревни чудесным образом излечил господского сына.
Надбавок больше нет, а одному умирать тяжело. Иногда кажется, пусть бы он не ушел, пусть бы сам съел хлеб, а только без него одиноко.
Хлеба не дали. Сказали - все.
Каждое новое утро встречаю один. Все давно ушли. Хлеба уже нет, но я нашел за скамьей старую ржаную лепешку...
Кажется, пока я спал, кто-то приходил. Мне послышались чьи-то шаги, но когда я открыл глаза, никого уже не было, только скрипнула дверь.
Когда же я умру? Сил нет даже на то, чтобы перевернуться на другой бок. Пора уж.
Чувствую, завтра уже не проснусь. Незачем это. Жаль только, что не ушел вместе с Харольдом - как я теперь его там найду?
О, подарок богов! Хоть перемолвлюсь с кем перед смертью. Зашел какой-то мужчина. Был дождь; он постучал и попросил есть. Я сказал, что чума. Он лишь покачал головой и зашел. Говорю - чумной я, и еды уже три дня как нет. А он ложится в углу - и просит, чтобы я до утра дотянул. И зачем мне, старику, надежды такие... Уже готов был, а теперь страх напал - лежу и боюсь. Глупый...
Свершилось чудо! Мои раны перестали гноить, и меня отпустила лихорадка. Я даже смог сесть, и мужчина напоил меня отваром, сказал - будет лучше.
Я уже могу ходить, а он раздобыл мяса, накормил меня, сказал - готовиться, скоро пора идти.
Чувствую, как болезнь отступает. Он каждый день дает мне немного мяса, хлеба, а иногда и сыра. Иногда прогуливаюсь по опустевшей деревне. Все страшное, мертвое.
Эх Харольд, видимо не суждено нам скоро увидеться... Видит Бог, еще поживу!

Прорубая себе дорогу сквозь густые заросли кустарника, Лонер медленно, но уверенно двигался вперед. Я шел чуть позади, стараясь не отставать, и на ходу рассматривал небо и ровные белоснежные облака, светлые, живые.
Солнце уже клонилось к западу, но яркий свет по прежнему просачивался между верхушками тяжелых вековых елей, и мягкими следами оседал на траве и хвое. Птицы то негромко хлопали крыльями, перелетая с места на место, то шуршали где-то в глубине ветвей. Непрерывное пение и щебетание дополняли гармоничную тишину леса, и вгоняли в приятное сонливое состояние... Лишь монотонные взмахи клинка и тихий треск ломающихся ветвей напомнали о том, что этот сказочный лес посетил мой спутник; когда я окликивал его, выражение его лица поражало меня - странный пугающий блеск в глазах совсем не вязался с окружающей нас атмосферой спокойствия и умиротворения.
К закату мы дошли до реки; то была узкая горная речушка, не очень глубокая, но слишком скорая, чтобы пытаться перейти ее в брод. Говорят, если идти вдоль реки, непременно выйдешь к селу или деревушке. На равнине, еще ниже по течению, обычно встречались достаточно крупные поселения - иногда даже небольшие аванпосты, окруженные частоколом; в таких всегда можно найти пищу или кров. Но Лонер не разделял моих планов. Кроме того, он полагал, что все селения давно покинуты после эпидемии, и самое большее, что мы там найдем - покосишиеся землянки и свежие скотомоогильники.
Он предложил пройти выше; в нескольких сотнях ярдов вверх по течению росли полдюжины молодых сосен - достаточно прочных, чтобы по ним можно было невредимыми миновать реку. Однако единственный наш топорик был слишком легок; более того, он был сильно зазубрен и сточен. Мы провозились до темноты, и не сумели свалить даже одну сосну. Ночевать на сырой земле было бы ошибкой, и, к счастью, после недолгих поисков, нам удалось найти сухой настил торфяного сфагнума под густой раскидистой елью.
Ночь прошла достаточно тихо, но ни мне, ни Лонеру долго не удавалось заснуть. Он все напряженно прислушивался к шумам ночного леса, безумными глазами всматривался в темноту и переодически вздрагивал, на мгновение напрягая мышцы. Иногда на минуту погружался в беспамятство, но снова просыпался от сводивших его судорог. Я тоже долго ворочался, пытаясь заснуть, но стаха не было - я знал, что когда Лонер не спит, ничего не может мне угрожать. Но в ту ночь был сильный ветер, деревья, поскрипывая, качались, шумно встряхивая ветвями, а к полночи зарядил мелкий дождь, который, с редкими перерывами, продолжался до утра - так что мне тоже не удалось выспаться.
Утро тоже выдалось пасмурным и холодным. Работать не хотелось. Кутаясь в плащ, я сидел под елью на мокром камне и прислушвался к частым, сильным ударам топора. Лонер никогда не жалел себя - всегда выкладывался сверх сил, наверное поэтому по ночам его сводили страшные судороги. Через пару часов, в течении которых стучание топора не переставало раздаваться ни на минуту, послышались толстый, протяжный скрип и резкий хруст - дерево рухнуло на землю. Дрожа от холода, я встал, и подошел посмотреть. Разгоряченный Лонер алчно смотрел на поваленную сосну. Предстояло еще сделать мост, и он не давая себе передышки, принялся за дело - подрубил побеги, подтесал кору у основания (это был какой-то ритуал, он молился не Всевышнему, а ложным языческим богам). Затем мы подняли ее и сумели перекинуть на тот берег. Ствол был влажный, но перейти по нему не составляло труда, особенно если двигаться быстро, но Лонер, казалось, придавал этому особое значение. Он твердо шел, сосредоточенно глядя прямо перед собой, будто шел по широкой тропе, и ни разу не оступился, ни разу не сбился с шага.
Попав на ту сорону, мы столкнули бревно в реку, и двинулись дальше. Я заметно замерз, и меня схватил сухой кашель, вечный спутник после той ужасной болезни. К полудню Лонер устроил привал, дал мне растертые с темно-красными ягодами нибук листья кентолины; кашель не прошел, но стало немного легче. Мы снова пошли дальше, но на этот раз, видя мою усталость, он старался идти чуть медленнее. Кустарник стал встречаться реже, но зато стали попадаться поваленные деревья, через которые приходилось перелазить. Это отнимало очень много сил и пришлось сделать еще один привал. Хотя я был изнеможен, я все же решился вызвать маленький костер. Лонер посмотрел на меня с осуждением. Он презирал волшебство, презирал и ненавидел всем совим нутром. Я никогда не пойму, как такой гениальный алхимик мог ненавидеть наше искусство.
В этот раз Лонер проявил снисхождение, и не стал мешать мне греться. Сам он к костру не подсел и стоял чуть поодаль, словно непоколебимый страж моего покоя. Предстояло проделать еще немаленький путь, но он по прежнему всем своим видом излучал силу, решимость, и страшное, вселяющее ужас безумие.
На следующий день погода улучшилась и нам удалось сделать на несколько миль больше, чем мы расчитывали. К вечеру усилился ветер, но мы, подгоняемые идеей, что цель уже близко, двигались дальше. Идти пришлось всю ночь, но наши усилия были вознаграждены.
Стоя на краю обрыва, и наблюдая, как из утреннего тумана, с каждой минутой все более выступает форт, я улыбался. Почти неделя пути в лесах, по болотам, короткие привалы, скудная еда - все осталось позади. А впереди - форт Даат, стройный, непоколебимый, озаренный первыми лучами солнца, окруженный крохотными точками хижин и ферм. Предстояло пройти еще несколько миль, но усталость уже не ощущалась - мысли о теплой постели, горячей пище, людях, с которыми можно перемолвиться, придали мне сил, и, обернувшись к Лонеру, я предложил:
- Пойдем?
Но он не ответил; взгляд его был обращен на тропу, ведущую вниз.
- Что там? - спросил я, обеспокоенно посмотрев на спуск. Ничего необычного я не заметил - напротив, тропа выглядела более чем надежной.
- Охотники. - процедил он сквозь зубы. Мне стало не по себе.
- Где?
Лонер посмотрел на меня с неудовольствием.
- Нигде. Там нет охотников.
- Тогда почему, - начал было я, но он оборвал меня.
- Капканы. Волчьи ямы. Тропа небезопасна.
- Да брось... - сказал я, впрочем, без особого убеждения. Пожалуй, он и прав. Возле форта и вправду могли охотиться, но нельзя же придавать этому такое значение. - Ты видишь другой путь?
- Нет. Мы пойдем по тропе. - Лонер встретился со мной взглядом. - Смотри под ноги.
Он шел чуть впереди, внимательно осматривая тропу перед собой. Я не видел в ловушках для мелкой дичи особой угрозы, поэтому шел достаточно спокойно, во всем полагаясь на спутника. Спуск не занял много времени, и вскоре мы оказались в долине. До форта оставалось всего пара миль, и вновь доброе настроение вернулось ко мне. Еда, постель, еда, постель. А еще лучше - еду в постель. Возможно там мне дадут оружие. Определенно, мне надо научится сражаться. Сейчас без этого никуда. Или, я бы мог, скажем, освоить какое-нибудь ремесло и открыть свою лавку.
Мысли так заняли мою бедную голову, что я не сразу сообразил, что Лонер что-то кричит мне, размахивая руками. И как я умудрился так от него отстать?
Внезапно земля ушла у меня из под ног и я провалился вниз, рухнув навзнич на сырую землю. Перед глазами все поплыло, дыхание резко перехватило и я стал тщетно пытаться поймать ртом хоть толику воздуха.
Дьявол! Как я умудрился свалиться в волчью яму?! Смутно разглядел, склонившееся на ямой в нескольких метрах надо мной скованное отчаяньем лицо Лонера. Он пытался что-то сказать, но мне не удавалось разобрать слова. Глаза стали слипаться и мне стоило больших трудов не потерять сознание. Лонер прокричал мне что-то и скрылся.
Я попытался встать, но обнаружил, что тело не слушается меня: с двух сторон я был зажат острыми кольями; каким-то чудом я попал между ними, кажется, лишь слегка оцарапав бок. О Всевышний, неужели это случилось со мной?!

***